У моей тети Алтеи, когда она была маленькой, был, как они тогда называли, умеренный Аспергер, но теперь они так называют аутизм.

Когда вы говорите об аутизме, говорите о «цветовом спектре» — как и на нем, у всех нас разный вид аутизма. В целом я согласен, что это хорошая метафора, насколько я понимаю понятие метафоры.

Алтея активней, чем я. Большинство людей вообще не знают, что у нее аутизм. Она может водить машину, чему я завидую. Мне говорят, что я никогда не смогу этого делать, независимо от того, сколько раз по памяти перепишу учебник по вождению штата Айова. Алтея живет с нами, несмотря на все — она плоха в математике и дисциплине, в отличие от меня. Она совсем не может содержать свою комнату в чистоте. Мы с мамой помогаем ей в уборке каждую субботу, но я не могу туда зайти в течение первого часа, пока мама не сделает её менее отвратительной. Алтея более общительна, в отличие от меня, но ей тяжело даются испытания, и она с трудом сосредотачивается на работе, и из-за этого так часто её меняет.

А я напротив, слишком сильно сосредоточен.

Видите, все аутисты разные, вы не можете сказать слово «аутизм» и знать, каков он. Более того, вы не можете произнести слова «мальчик» или «человек» и думать, что знаете парня.

Алтея говорит, что ASD — расстройство аутистического спектра — делает наше восприятие острее, чем у большинства людей. Она говорит, что громкие голоса и запахи беспокоят всех, но более острое восприятие означает, что большинство людей могут их проигнорировать. Мы с ней тоже можем проигнорировать внешние раздражители, но это требует усилий. Алтея показала мне сайт, посвященный женщине с волчанкой, которая рассказывает о ложках. Типа, все мы используем столько-то ложек в течение каждого дня нашей жизни, но люди с интенсивными физическими или умственными недостатками должны использовать больше ложек, чтобы больше тренироваться в их использовании каждый день. Я не понимаю, какое отношение имеют ложки хоть к чему-нибудь, но знаю, что внешние раздражители беспокоят меня больше, чем остальных. Я полазил на сайте «Нельзя болеть все время», но так и не понял, почему таких, как я, волнуют столовые приборы. Алтея говорит, это потому, что мой мозг не понимает метафор, которые, по сути, показательными примерами объясняют что-то вместо того, чтобы давать буквальные ответы. Мой мозг мыслит буквально.

В моем аутизме все же есть забавные вещи. Например, я помню все, что когда-либо увидел. Мой мозг похож на камеру, и, если я что-то вижу, особенно числа, я запоминаю это навсегда.

Моя мама всегда просит меня найти её вещи, и я могу это сделать не потому, что я волшебник, а потому что мой мозг удивителен. Если я видел вещь, которую она потеряла, я её найду. Если только кто-то не переложил её, пока я не видел. Я помню рецепты, номера телефонов, номерные знаки, математические формулы. Могу запомнить пятьдесят строк компьютерного кода за одно прочтение. Я хорошо понимаю математику, а если что-то не знаю, то могу очень быстро этому научиться.

Мои глаза тоже видят по-другому. Мама говорит, что к дополнению того, что я вижу сразу все, я замечаю больше деталей — структуру и цвет. Иногда это означает, что я нахожу красивыми те объекты и предметы искусства, которые люди считают уродливыми, а иногда то, что кажется людям красивым, уродливо для меня.

Правда, люди сложнее, чем цифры или память о том, где лежат мамины ключи. Я не понимаю людей вообще. Не то, что они чувствуют, не то, почему они ведут себя так или иначе, не то, что они, возможно, будут делать дальше. Мне иногда очень грустно от того, что в моей голове я могу говорить с кем угодно, и там меня всегда понимают. Конечно, классно иметь некоторые способности, доступные аутисту, но в общем и целом я одинок. Я стараюсь общаться с людьми, и я хорош в онлайн, в письме, но когда открываю рот, то все порчу. И дело даже не в словах, которые я произношу. Я прикасаюсь к людям, когда этого делать не следует, и не прикасаюсь, когда они этого хотят. Я говорю и делаю то, что людей злит. Очень злит. Хуже всего то, что никто не может понять компьютеры и математику так, как понимаю их я, но все могут общаться с людьми, за исключением меня. Неважно, насколько сложную математическую задачу я могу решить или сколько строк кода могу запомнить. Если я говорю человеку что-то не то, то, как правило, он уже будет ненавидеть меня всегда. Люди намного важнее чисел или того, что я четче вижу цвета, или того, что я помню каждый ингредиент наших ужинов на Дни благодарения за последние десять лет. И люди для меня самые сложные создания в целом мире.

Я ни в коем случае не хочу, чтобы Джереми Сэмсон ненавидел меня, но статистика явно не в мою пользу. Во-первых, чтобы стать моим парнем, он тоже должен был быть геем. Данные неточны, но, судя по опросам, от двух до пяти процентов американцев гомосексуальны. Обычно взаимное влечение не поддается измерению в процентах, но мне не нужны были опросы, чтобы понять, что аутизм не поможет, даже если я попытаюсь сломать все предубеждения.

Я хотел подойти к Джереми, но сначала должен был поупражняться в доброжелательном общении. Конечно, мой аутизм никуда бы не исчез, но я могу показать себя в выгодном свете. Я провел большое исследование в области советов желающим познакомиться, которые были для меня трудны, ведь я не мастер этого вида общения. Мне повезло, и я нашел несколько сайтов объявлений, на которых аутисты успешно знакомились, и они поделились со мной своим опытом. Я воспользовался их советами, в отличии от советов остальных пользователей Интернета, и занялся этой проблемой так старательно, будто корпел над своей домашкой по физике или над кодировкой.

Беда была в том, что, когда я на него смотрел, я напрочь забывал о своем исследовании. Я мог думать лишь о том, как сильно он мне нравится, и как сильно я хочу нравиться ему.

Положительно в аутизме было то, что я мог смотреть на Джереми, и он не подозревал, что я это делаю. Один из дефектов, которые встречаются у аутистов чаще других — мы редко смотрим в глаза собеседнику, с которым говорим. Я не могу говорить за каждого аутиста, но лично мне не обязательно смотреть на людей, чтобы видеть их. Прямой зрительный контакт слишком резкий и напряженный, я плохо его переношу, но мама с папой говорят, что не смотреть в глаза человеку неприлично.

Когда я смотрел на Джереми, мой аутизм был суперсилой. Я мог сидеть на своей веранде часами, следя за ним, наблюдая, как он пересекает свой двор. Никто не догадывался о том, что я делаю. Моя семья не знала, что я подсматриваю за Джереми, потому что они думали, что я ожидаю поезд. Мне нравилось, что на нашем заднем дворе проходили железнодорожные пути, и моим любимым способом расслабиться было считать вагоны, проходящие мимо. Когда шел дождь, и прибывал поезд, я практически был в раю. Я не только считал вагоны. Я обращал внимание на номера машин и двигателей, пытаясь понять, как они устроены, отмечал, сколько автомобилей проехало, когда и в каком направлении.

Я и вправду смотрел на поезда, но также не выпускал Джереми из вида.

На улице я видел его не слишком часто, но всегда обращал внимание, когда он появлялся. Он двигался мягко и аккуратно, отчего мне казалось, что он очень чувствительный. Много он не улыбался, его лицо было умиротворенным и спокойным, как у моего отца. Временами он казался грустным, но точно сказать не могу, так как находился далеко. Джереми ухаживал за садом своего отца: стриг газон, мульчировал2 растения.

Иногда он сидел на лавочке со своей мамой, а иногда с сестрой, когда она их навещала. Бывало к ним приезжал Барт, но не часто. В основном Джереми сидел на лавочке один. Я никогда не видел Джереми где-либо, кроме его двора. И его нельзя было найти в онлайне, чтобы заговорить с ним. Чтобы познакомиться с ним, я должен был проявить инициативу, и мне пришлось бы встретиться с ним лично. Для этого мне нужно было набраться смелости и постараться не упустить свой шанс.

Он подвернулся в начале июня на благотворительной вечеринке нашего квартала. Я не хотел идти на эту вечеринку. Там должно было быть слишком много людей и вопящих деток, но мама сказала, что мне полезно пообщаться с соседями. В другой раз я бы поссорился с ней и сказал бы, куда она может засунуть свою благотворительную вечеринку, но прочитав флаер, понял, что название было неправильным. В эту вечеринку было включено больше одного квартала. Вечеринка нескольких кварталов. Квартал Джереми тоже в нее входил.

Конечно, встретиться с ним там, если он придет, было рискованно, но на этот риск стоило пойти.

Накануне вечером я практиковался во «взгляде в лицо» и скинул себе на флешку подходящий текст разговора для знакомства с парнем.

Одеваясь следующим утром, я дополнительно удостоверился в том, что моя рубашка прилична, а волосы хорошо расчесаны. Я в этом не очень хорош, но, когда я спустился вниз, тетя Алтея улыбнулась и сказала, что выгляжу я прекрасно.

В ожидании вечеринки я сидел, покачиваясь на крыльце целый час. А потом моя семья со стульями и едой, включая меня, несшего пакетик картофельных чипсов, напевая, побрела на вечеринку.

Мама посмотрела на меня.

— Тебя что-то тревожит, Эммет?

Я нервничал, но не хотел рассказывать ей о Джереми.

— Я не хочу говорить.

Она продолжала пристально смотреть на меня, и выражение её лица говорило о том, что она собирается задать множество вопросов, поэтому я прикрыл ладонью свое ухо с её стороны. Мама вздохнула, но отвернулась и ничего не спросила. Ну и к лучшему. Мы почти дошли до места для пикника, и я хотел посмотреть, не пришел ли Джереми.

Когда я увидел его родителей, мое сердце забавно забилось. Смеясь над чьими-то словами, миссис Сэмсон подошла к столу и потянулась за тарелкой. Мой пульс снова подскочил, и я почувствовал головокружение. Это был чистый адреналин, гормоны моего тела взлетели до небес, что не могло не раздражать. Сейчас мне было необходимо сосредоточиться, не отвлекаясь на всю эту химию. Разве я знал, почему мое тело действовало вопреки здравому смыслу, почему оно проигнорировало все мои планы, превратив мой супермозг в супер-желе? Там, куда ушла его мать, склонив свою белокурую голову, под деревом, уставившись на землю, стоял Джереми.