— Привет, — тихо поздоровалась Елена. — Саша не появлялся?

Ну вот, опять! Какого лешего вообще он оказался дуэньей при этой любящей парочке? Сначала одного успокаивай — очнется она, вот увидишь, все будет хорошо. Потом другую — солдат вернется, ты только жди. Он вообще для этой роли не годится!

— Объявится, куда он денется, — пробасил Грушин. — Оттуда знаешь сколько ехать? Да еще и на перекладных!

— Но он бы хоть позвонил… — вздохнула Елена.

— Мать моя, да откуда ж он позвонит? Ты вообще шаришь, какие там дебри? Еще скажи — емейл пришлет! Да если б до него можно было дозвониться, стали б мы время с тобой терять? Его, между прочим, не ты одна ждешь. Я вчера у секретарши его был, за деньгами заезжал, так там весь офис на ушах. Клиенты телефоны обрывают, орут, требуют. Всем нужен наш чудо-адвокат. А он себе в горах загорает, — Миша делано хохотнул.

По чесноку, его и самого беспокоило отсутствие Тагильцева. Что, если он там плюнул на все, обрил башку и подался в монахи? Или руки на себя наложил от неземной тоски. А че, у таких, слишком много думающих, это бывает. И, главное, никак же ему знать не дашь, что подруга его жива и здорова. Ну вот че делать? В ментовку заявлять о том, что человек пропал? Поначалу он так и собирался — пойти войной на чертовых монахов с ламой во главе, а теперь… Как ни крути, а девка-то очухалась. Так что, может, и не зря они небо коптят, людям-то помогают. За что ж их мусорам сдавать? Короче, с какой стороны ни посмотри, везде затык.

— Извини, я тебя, наверно, достала расспросами, — печально сказала Елена. — Мне просто… все это время, пока я без сознания была, сны такие странные снились… Даже не сны, не знаю, как объяснить. Видения?

— Да ну? — Миша, заинтересовавшись, придвинулся ближе к ее кровати. — Это какие же такие видения?

— Не знаю… — Елена отвела глаза. — Снилось, будто бы я в каком-то затерянном мире. И он огромный, этот мир, только законы в нем совсем не такие, как в нашем. Вот то я оказывалась у лесного озера, то, испугавшись, начинала бежать, прорываться через кусты и вдруг понимала, что нахожусь в больничной палате, а оттуда сразу попадала в какую-то прокопченную кухню в коммуналке. И мне там… очень плохо было, страшно. Я все ждала, что Саша придет за мной, поможет мне выбраться. Иногда даже видела его — нечетко и вдалеке, как сквозь воду. Звала, но он меня не слышал. А все кругом твердили мне, что он никогда за мной не придет, что я останусь там навсегда. А в самом конце я попала в какую-то странную комнату, где кишмя кишели разные существа — какие-то старухи, черти, уродливые создания. Все они хохотали, глумились надо мной, и я в страхе забилась в угол. И вот тогда неожиданно появился Саша. А я уже не могла его позвать, лишилась сил. И думала — все, конец. Сейчас эти совсем заморочат его, и он снова исчезнет, а меня ничто уже не спасет. Но в самый последний момент он как будто услышал что-то, вздрогнул, обернулся и пошел прямо ко мне, расталкивая всех на своем пути. Рванул меня с пола, обнял, подхватил на руки…

— И что? — напряженно спросил Миша, склонившись к Елене.

«Вот он, наверное, ад-то тот самый, в который чертов лама хотел отправить Санька за Еленой, — подумал он. — Только ее-то он как смог загипнотизировать? Эта его хрень на расстоянии тоже, что ли, работает?» Матерь Божья, так вот почему он играть не мог и сны такие странные в такси видел. Этот проклятый старик, выходит, и с другого края света за ним наблюдает…

Миша почему-то опасливо поднял глаза на вентиляционную решетку в потолке и украдкой показал ей кулак.

Елена посмотрела на свои бледные пальцы и покачала головой.

— И ничего. Я открыла глаза и увидела больничную палату — белые стены, жалюзи… и тебя.

— Пф, да уж, не лучшее зрелище после возвращения к жизни, — фыркнул Миша.

— И с тех пор мне все время кажется, — продолжала Елена. — Ну, понимаешь… Что я не по-настоящему очнулась. Что я все еще там, а это просто новый виток сна. Что Саша меня так и не нашел… и никогда уже не найдет, — всхлипнула она.

Миша неловко потоптался на месте. Черт, вот только этого ему не хватало — женских слез. Он их совершенно не мог переносить, просто на куски разваливался.

— Ну вот что, ты это, брось тут сырость разводить, — с напускной суровостью бросил он Елене. — Не знаю, что ты там себе напридумывала. Ты, может, и во сне, но мне можешь поверить на слово, я настоящий. Еще какой, — он неловко подергал себя за бороду. — А Саня приедет, все будет чики-поки, вот увидишь.

— Приедет? — подняла на него мокрые глаза Елена.

— Ха, а то! Он мне там, в горах, все уши прожужжал — Лена-Лена. Приедет, никуда не денется, — уверенно пробасил Миша, помялся, не зная, чем еще успокоить Елену, и наконец произнес: — А ты вот… Знаешь, в чем твоя беда? Ты слишком много думаешь! А это для здоровья вредно. Вот смотри на меня, башка — во! — он постучал согнутым пальцем по лбу. — Пустая, как барабан, а здоров — еще на ваших похоронах простужусь. Тьфу ты, извини! Ну я не то хотел сказать…

Елена невольно улыбнулась:

— Да я понимаю, Миша, не извиняйся.

— Ну ладно… Слушай, я на улицу выскочу покурить — и сразу вернусь. Идет? — пообещал он и с облегчением закрыл за собой дверь палаты.

Все-таки, как ни крути, не создан он для светских бесед с чудом избежавшими смерти девушками. «Простужусь на ваших похоронах» — надо ж так сказануть, во дебил!

Он вышел во двор клиники. Дождь перестал, и сквозь мокрые ветки деревьев проглянуло неяркое осеннее солнце. Слабые лучи его словно купались в лужах на дорожке, расцвечивая их тусклой радугой.

«Черт, надо выдумать какую-нибудь тему для разговора, понейтральнее, — туго соображал Миша. — А то опять как ляпну чего-нибудь. Вот наказание с этой бабой, а?»

Затягиваясь сигаретой, он увидел, как впереди разъехались в сторону автоматические ворота больницы, и во двор въехал «Гелендваген». Покрутился на парковке, затормозил, мотор затих. А потом дверь машины распахнулась, и на больничный двор ступил Александр Тагильцев собственной персоной.

— Мать твою! — Миша аж подавился дымом от собственной сигареты.

В два прыжка он одолел расстояние, отделявшее его от Александра, и со всего маху хлопнул недавнего друга по плечу.

— Санек! — заорал он. — Живой-здоровый! Ну надо же! Не доконали тебя эти экстрасексы?

— Ты здесь, — сдавленно выговорил Тагильцев.

Миша заметил, что лицо его напряжено до предела, подбородок отяжелел, на щеках играют желваки. «Да он же не знает ничего! — сообразил он вдруг. — Не знает, что Елена очнулась…»

— Она… жива? — с усилием спросил Тагильцев.

— Жива, жива! — широко осклабился Миша. — Ты чего же не позвонил? Хоть из Барнаула бы?

Тот помолчал немного и ответил:

— Боялся.

— А-а, — протянул Грушин. — Ну, это понятно. Но ты расслабься, все хорошо. Ты… иди к ней, в общем. Сам все увидишь.

По лицу Александра пробежала судорога, губы его слегка задрожали. Не говоря больше ни слова, он быстро пошел к зданию клиники.

— Саня! — смеясь, окликнул его Миша.

— Что? — он обернулся.

— А помнишь наш уговор? Ну, про статью… Что, если… я напишу про вашу историю, и это будет бомба? Ты как? Не берешь назад свои слова?

— Иди ты, Миша, — отмахнулся от него Тагильцев. — Да пиши все, что хочешь!

И, уже не останавливаясь, бегом помчался вперед. Миша, довольно ухмыляясь, докурил, выбросил бычок в урну и посмотрел на сияющие растопленным в дождевых каплях солнцем окна больницы. Наверное, Елена простит его, если он сегодня к ней уже не поднимется. У нее будут дела и поважнее, чем беседовать с неудачливым журналистом Грушиным. Хотя… Почему же неудачливым? У него уже заготовлен такой материл — и страсть, и отчаяние, и мистика, и чудо, и хеппи-энд.

Да еще и иллюстраций полный фотоаппарат. Эх, чем черт не шутит, может, и сбудется голубая мечта Мишани Грушина, а?

* * *

В большом зрительном зале негромко играла музыка. Многочисленные светильники под потолком еще ярко горели, освещая нарядных гостей, постепенно заполнявших помещение, но вот-вот должны были потухнуть, оставив освещенной лишь сцену. В зал входили, поводя обнаженными плечами, женщины в вечерних платьях, мужчины в костюмах. Все рассаживались по местам, негромко переговаривались между собой, шуршали программками. Сквозь музыку прорывались смех и обрывки разговоров. Сияли вспышками фотокорреспонденты. Из-за раскрытых дверей слышался звон бокалов и посуды — фуршет, предварявший церемонию награждения, продолжался.

Миша Грушин откровенно страдал. Этот долбаный смокинг! Он специально взял его в прокате, чтобы явиться на церемонию в должном виде. Сволочь прокатчик на все лады втирал ему, что это как раз его размер, просто смокинг немного сел после чистки. Но стоит поносить его минут десять, как он непременно расправится и будет сидеть как влитой. Ага, как же! Миша чувствовал себя так, будто его запихнули в смирительную рубашку и заставили расхаживать в ней по залу. Проклятый пиджачина не давал ему двигать руками и вот-вот грозил треснуть на спине.

С рубашкой дело обстояло не лучше. Накрахмаленный воротник нещадно впивался в шею. Не говоря уж об идиотском галстуке, в котором дышать было вообще невозможно. Вдобавок ко всему до начала церемонии Грушин от волнения успел осушить в буфете несколько бокалов шампанского и теперь больше всего на свете боялся икнуть и окончательно испортить свое реноме. Он и так-то смотрелся довольно нелепо среди всех этих лощеных мэтров — со своим пузом, бородой и рыжими вихрами, кое-как забранными в хвост.

Осторожно, щадя дышавший на ладан фрак, он опустился на свое место и покосился на девушку, уютно устроившуюся рядом. Гандболистка — впрочем, теперь-то он твердо усвоил, что зовут ее Маша, — напротив, чувствовала себя так естественно, словно всю жизнь только тем и занималась, что блистала на официальных церемониях. Маленькое черное платье сидело на ней не менее ловко, чем спортивная форма. Открытые мускулистые плечи были ослепительны. Волосы уложены в высокую элегантную прическу. Признаться, Миша и подумать не мог, что его подруга, обычно обходившаяся джинсами и бейсболкой, может выглядеть так респектабельно и светски. Довольная, она вертелась то вправо, то влево, расточала улыбки и ловила восхищенные взгляды.