Мама смотрела на свое отражение в зеркале с довольным и удивленным видом.

— Действительно, очень мило. — Она пощупала рукав. — И ткань такая… интересная. — Она снова посмотрела на себя и задернула занавеску. — Но я пока неплатежеспособна. Прошлые несколько недель оказались слишком дорогими.

В магазине было спокойно, и мама осталась поболтать со мной.

— Знаешь, Фиби, — сказала она, усаживаясь на диван, — вряд ли я еще раз поеду к Фредди Черчу.

Я с облегчением вздохнула:

— Вот это правильно.

— Даже с двадцатипятипроцентной скидкой подтяжка обойдется мне в шесть тысяч. Я могла позволить себе это, но теперь воспринимаю как пустую трату денег.

— В твоем случае так оно и есть.

— Я начинаю смотреть на вещи твоими глазами, Фиби.

— Почему? — спросила я, хотя знала причину.

— Это началось на прошлой неделе, — спокойно ответила она. — С тех пор как я увидела Луи. — Она удивленно покачала головой. — Какая-то часть моей печали… улетучилась.

Я облокотилась о прилавок.

— А что ты почувствовала, увидев папу?

— Ну… — вздохнула мама. — С этим тоже все в порядке. Возможно, меня тронуло, как сильно он любит Луи, и я не могла сердиться на него. И теперь все выглядит значительно… лучше. — И я неожиданно увидела то, что заметила Анни: мама и в самом деле изменилась — черты ее лица словно расслабились, она казалась симпатичнее и моложе. — Я бы хотела снова повидать Луи, — мягко проговорила она.

— Почему бы и нет? Ты можешь как-нибудь пообедать с папой.

Мама медленно кивнула.

— Он так и сказал, когда я уходила. Или я присоединюсь к тебе, когда ты пойдешь навещать их. Мы поведем Луи в парк — если Рут не станет возражать.

— Она слишком занята на работе, и для нее это вряд ли имеет какое-то значение. В любом случае она благодарна тебе за помощь. Помнишь, какое милое письмо она тебе прислала?

— Да, но вряд ли ей понравится, если я начну проводить время с твоим отцом.

— Надеюсь, все будет хорошо.

— Ну… посмотрим. А как Майлз? — Я рассказала о случившемся. Ее лицо потускнело. — Отец подарил это кольцо маме, когда я родилась, а мама отдала его мне на мое сорокалетие, а когда тебе исполнился двадцать один год, Фиби, я передала его тебе. — Она покачала головой. — Это… ужасно. Ну… — Мама поджала губы. — Он абсолютно неразумный человек, по крайней мере как отец.

— Должна сказать, он не слишком успешно воспитывает Рокси.

— Можно как-то получить кольцо назад?

— Нет — и потому я стараюсь не думать о нем.

Мама посмотрела в окно и сказала:

— Там этот человек.

— Какой человек?

— Большой, плохо одетый и кудрявый. — Я проследила за ее взглядом. Дэн переходил дорогу и направлялся к нам. — С другой стороны, мне нравятся курчавые волосы у мужчин. Это необычно.

— Да, — улыбнулась я. — Ты уже говорила. — Дэн толкнул дверь «Деревенского винтажа». — Привет, Дэн! Это моя мама.

— Правда? — Он озадаченно посмотрел на маму. — А не твоя старшая сестра?

Мама рассмеялась и стала просто неотразимой. Единственная подтяжка, которая ей требовалась, так это улыбка.

Она встала:

— Мне пора, Фиби. Мы собираемся пообедать с моей партнершей по бриджу Бетти в половине первого. Приятно было снова повидаться с вами, Дэн. — Она помахала нам рукой и ушла.

Дэн начал перебирать вешалки с мужской одеждой.

— Вы ищете что-то особенное? — улыбнулась я.

— Да нет. Просто подумал, что должен потратить здесь какие-то деньги, поскольку обязан этому магазину своим благосостоянием.

— Вы немного преувеличиваете, Дэн.

— Не слишком. — Он достал пиджак. — Хорошая вещь — великолепный цвет. Благородный светло-зеленый, верно?

— Нет. Он розовый, как жевательная резинка. Это Версаче.

— А. — Он повесил пиджак на место.

— Вот что вам подойдет. — Я достала серый кашемировый жакет от братьев Брукс. — Он оттенит цвет ваших глаз. И достаточно большой в груди — это сорок второй размер.

Дэн надел жакет и оценил свое отражение в зеркале.

— Я возьму его, — удовлетворенно заявил он. — А потом, надеюсь, вы отпразднуете со мной недавние события.

— О, мне очень бы этого хотелось, Дэн, но я не закрываю магазин на обед.

— А почему бы вам раз в жизни не сделать то, чего вы никогда не делаете? У нас это займет всего час — мы можем пойти в бар «Чэптерс», он совсем рядом.

Я взяла сумочку.

— Ну хорошо. Раз в магазине пусто, то почему бы и нет? — Я перевернула табличку «Открыто» и заперла дверь.

Мы с Дэном шли мимо церкви и говорили о продаже «Черного и зеленого».

— Для нас это просто фантастическое везение, — сказал он. — Мы с Мэттом надеялись именно на нечто подобное: газета добивается успеха и ее покупают, а мы возвращаем свои деньги с немалыми процентами.

— Что, полагаю, и произошло?

— Мы удвоили свой капитал, — улыбнулся Дэн. — Никто и предположить не мог, что это случится так скоро, но история с «Фениксом» нас прославила. — Мы вошли в «Чэптерс» и сели за столик у окна. Дэн заказал два бокала шампанского.

— И что теперь будет с газетой? — поинтересовалась я.

Дэн взял меню.

— Ничего особенного, поскольку «Тринити миррор» хочет оставить все как есть. Мэтт по-прежнему будет редактором и сохранит небольшую часть акций; кроме того, возникла идея выпускать газеты с похожими названиями в других частях Южного Лондона. Все служащие остаются на своих местах — кроме меня.

— Почему так? Ведь вам нравилось заниматься журналистикой.

— Да. Но теперь я смогу делать то, к чему стремился.

— И что же это?

— Хочу открыть свой кинотеатр.

— Но он у вас уже есть.

— Я имею в виду настоящий кинотеатр; независимый, там, конечно, будут показывать новые фильмы, но и в равной степени классическое кино, в том числе ленты, которые трудно увидеть, — скажем, «Питер Иббетсон» тридцать четвертого года с Гэри Купером или «Горькие слезы Петры фон Кант» Фасбиндера. Что-то вроде маленького Британского института кино — мы станем проводить обсуждения и дискуссии. — Официант принес шампанское.

— И полагаю, проектор будет современным.

Дэн кивнул.

— После Рождества я начну подыскивать помещение. — Мы сделали заказ.

— Рада за вас, Дэн, — подняла я бокал. — Примите мои поздравления. Вы порядком рисковали.

— Да, но я хорошо знал Мэтта и верил, что у него получится замечательная газета, а затем нам несказанно повезло. Так что выпьем за «Деревенский винтаж». — Дэн тоже поднял бокал. — Спасибо вам, Фиби.

— Дэн… Меня интересует одна вещь: в ночь фейерверков вы рассказали мне о своей бабушке — о том, что благодаря ей смогли вложить деньги в газету…

— Верно, а затем вам пришлось уйти. Кажется, я уже говорил, что вдобавок к серебряной точилке для карандашей она оставила мне одну ужасную картину.

— Да.

— Это устрашающее полуабстрактное полотно висело у нее тридцать пять лет.

— Вы еще признались, что были несколько разочарованы.

— Да. Но спустя пару недель я снял коричневую бумагу, в которую оно было завернуто, и обнаружил прикрепленное к нему сзади письмо, в котором бабушка написала, что ей известна моя ненависть к этой картине, но она якобы «может чего-то стоить». Поэтому я отнес ее в «Кристи», и обнаружилось, что это Эрик Ансельм — а я и понятия не имел, поскольку подпись была неразборчивой.

— Я слышала об Эрике Ансельме, — заметила я, когда официант принес нам тарелки с рыбным пирогом.

— Он был младшим современником Раушенберга и Твомбли. Женщина в «Кристи» разволновалась, увидев ее, — мол, Эрика Ансельма «заново открыли» и картина может стоить примерно триста тысяч фунтов… Но ее продали за восемьсот тысяч. Вот откуда у меня взялись деньги.

— Боже милостивый! Значит, бабушка в конечном счете оказалась очень щедра к вам.

— Чрезвычайно щедра, — согласился Дэн.

— Она собирала произведения искусства?

— Нет. Она была акушеркой. А картину ей подарил в знак благодарности один человек за то, что она спасла его жену, у которой были чрезвычайно трудные роды.

Я снова подняла бокал:

— Ну, тогда выпьем за бабушку Робинсон.

Дэн улыбнулся.

— Я часто пью за нее, ведь она вдобавок ко всему была очень хорошей. Часть средств я потратил на покупку дома, — продолжал он, приступая к пирогу. — Затем Мэтт сказал, что у него не хватает денег на выпуск «Черного и зеленого». Я сообщил о свалившемся на меня богатстве, и он спросил, не хочу ли я вложиться в газету; я подумал и согласился.

— Правильное решение, — одобрила я.

— Да. В любом случае… так приятно снова видеть вас, Фиби. Мне в последнее время не часто это удавалось.

— Ну, я была слишком занята, Дэн. Но теперь у меня… все хорошо. — Я положила вилку. — Можно что-то сказать вам? — Он кивнул. — Мне нравятся ваши курчавые волосы.

— Правда?

— Да. Они необычные. — Я посмотрела на часы: — Но мне пора идти — час уже прошел. Спасибо за обед.

— Было так мило отпраздновать с вами продажу газеты, Фиби. Вы хотите посмотреть какой-нибудь фильм?

— О да. Что хорошего вы покажете в ближайшем будущем?

— «Вопрос жизни и смерти».

— Звучит… великолепно.

Итак, в четверг я поехала в Хитер-Грин — и сарай был полон. Дэн коротко сообщил мне, что этот фильм — классическая фантастика, роман и судебная драма в одном флаконе, где летчик-истребитель одерживает победу над смертью во времена Второй мировой войны.

— Питер Картер прыгает из горящего самолета без парашюта и чудесным образом остается в живых, обнаружив, что обязан этим просчету в небесной канцелярии, который собираются исправить, — объяснил Дэн собравшимся. Дабы выжить и соединиться с любимой женщиной, он подает заявление в Небесный апелляционный суд. Вопрос в том, является ли все это реальностью или галлюцинациями в результате полученных им травм? Решать вам.