— Этого не произойдет. Я собираюсь выглядеть великолепно. — Мама натянула кожу на челюсти. — Всего лишь небольшая подтяжка. Придется прибегнуть к хитрости — сделать новую прическу, она отвлечет внимание от лица.

— Может, новая прическа — это все, что тебе нужно. — «И немного новой косметики», — подумала я. Ее губы опять накрашены этой ужасной коралловой помадой. — Мама, у меня плохое предчувствие — пожалуйста, отмени все это.

— Фиби, я уже внесла задаток — четыре тысячи фунтов, половину суммы, и потому не буду ничего отменять.


В день рождения Луи я проснулась с чувством приближающейся беды. Предупредила Анни, что меня не будет на работе весь день, и поехала на встречу с папой. В метро я читала «Индепендент» и, к своему удивлению, узнала, что его владельцы, «Тринити миррор», ведут переговоры о покупке «Черного и зеленого». Шагая по ступенькам на станции «Ноттинг-Хилл Гейт», я гадала, хорошо или плохо это для Дэна и Мэтта.

Затем я пошла по Бейсуотер-роуд. Было солнечно и удивительно тепло для конца ноября. Я договорилась встретиться с папой у входа в Кенсингтонские сады. Мы пришли одновременно без пяти десять; он вез в прогулочной коляске Луи. Я думала, Луи, как всегда, начнет махать руками при виде меня, но на этот раз он лишь застенчиво улыбнулся.

— Привет, именинник! — Я наклонилась и погладила его по круглой теплой щечке. — Он уже ходит? — спросила я папу, когда мы свернули в парк.

— Пока нет. Но скоро начнет. Луи в группе «уверенно ползающих» в детском клубе «Джимбори», и я не хочу торопить события.

— Ну конечно.

— Зато у него обнаружились хорошие музыкальные способности.

— Замечательно. Я купила ему ксилофон, — показала я на свой пакет.

— О, ему понравится колотить по нему.

Послышался звон китайских колокольчиков, развешанных на детской площадке принцессы Дианы, а потом вдали замаячил пиратский корабль, казалось, плывущий по траве.

— На игровой площадке никого нет, — заметила я.

— Это потому, что она открывается в десять. Я часто прихожу сюда утром по понедельникам: здесь хорошо и спокойно. Мы уже у цели, Луи, — пропел папа. — Он обычно пытается выбраться из коляски, увидев площадку, верно, солнышко? Но сегодня ведет себя необычно.

Служитель отпер ворота, папа вынул Луи из коляски, и мы посадили его на качели. Казалось, ему доставляет большое удовольствие просто сидеть неподвижно, пока мы раскачиваем его. В какой-то момент он прижался щекой к цепи и закрыл глаза.

— Он выглядит усталым, папа.

— У нас была тяжелая ночь, он много плакал — может, потому что Рут далеко. Она на съемках в Суффолке, но к обеду приедет. А теперь давай посмотрим, можешь ли ты стоять, Луи. — Папа снял малыша с качелей и поставил на землю, но недовольный Луи тут же протянул ручонки вверх, прося, чтобы его взяли. И я носила его по площадке, заходила в деревянные домики и спускала с горки, а папа ловил его внизу. Но у меня не выходила из головы мама. Вдруг она плохо отреагирует на наркоз? Я посмотрела на башенные часы — без двадцати одиннадцать. Значит, она на полпути к клинике. Она собиралась взять такси.

Папа снова поймал скатившегося с горки Луи.

— Сегодня он кажется сонным — верно, дорогой? — Папа прижал его к себе. — Ты не хотел выбираться из своей кроватки. — Неожиданно Луи заплакал. — Не плачь, сладенький, — погладил он его по лицу. — Не надо.

— Ты думаешь, с ним все нормально?

Папа пощупал его лоб.

— Похоже, у него небольшая температура.

— Мне тоже так показалось, когда я целовала его.

— Пожалуй, на полградуса выше обычной, но, думаю, он чувствует себя хорошо. Давай снова посадим его на качели — он любит качаться.

Мы так и сделали. Луи перестал плакать, но сидел как-то равнодушно, потом снова закрыл глаза.

— Я дам ему немного калпола, — сказал папа. — Забери его с качелей, Фиби.

Зеленое пальтишко Луи задралось, и у меня екнуло сердце: его животик покрывала красная сыпь.

— Папа, ты видел?

— Да — у него раздражение.

— Это не похоже на раздражение. — Я погладила кожу Луи. — Пятнышки плоские, и руки у него ледяные. — Я посмотрела на Луи. Его щеки горели, но губы имели синюшный оттенок. — Папа, он нездоров.

Отец посмотрел на животик Луи, взял из коляски сумку с детскими вещами и достал калпол.

— Это снизит температуру. Можешь подержать его, Фиби? — Мы сели за столик для пикников, папа налил в ложку розовое лекарство, и я наклонила головку Луи. — Какой хороший мальчик, — сказал папа, вливая ему в рот калпол. — Обычно он возражает против этого, но сегодня такой послушный. Молодец, малыш… — Луи неожиданно скорчил гримаску, и его вырвало. Он пронзительно заплакал.

— Папа, а вдруг это что-то серьезное?

— Нам нужен стакан. Принеси мне стакан, Фиби.

Я побежала в кафе, но официантка заявила, что приносить стаканы на игровую площадку запрещено. Я запаниковала.

— Папа, у тебя есть какая-нибудь стеклянная баночка?

— В сумке лежит емкость с черничным пудингом. Давай используем ее.

Я достала стеклянный стаканчик, побежала в туалет, выбросила фиолетовое пюре и помыла его, дрожащими пальцами пытаясь содрать этикетку. Вернувшись на площадку, я огляделась в поисках человека, способного нам помочь, но вокруг было пусто — лишь в дальнем ее конце виднелись какие-то люди.

Отец держал Луи, а я приложила стаканчик к его животику. Луи вздрогнул от холодного прикосновения и закричал, из глаз его катились слезы.

— Что я должна сделать, папа?

— Просто нажми на него и посмотри, становятся ли пятнышки бледнее.

Я сделала новую попытку.

— Трудно сказать, бледнеют они или нет. — Папа набирал какой-то номер на своем мобильном. — Кому ты звонишь? Рут?

— Нет. Нашему врачу. Черт побери, занято.

— Существует горячая линия Национальной службы здоровья. Можно узнать номер в справочной. — Луи прикрыл глаза и повернул голову, словно ему мешал солнечный свет. Отец тем временем пытался дозвониться врачу.

— Почему они не отвечают? — простонал он. — Ну же…

Неожиданно зазвонил мой мобильный. Я нажала зеленую кнопку и выдохнула:

— Мама…

— Дорогая, решила тебе позвонить, — быстро заговорила она. — Я очень нервничаю…

— Мама…

— Я скоро приеду в клинику, и, должна сказать, меня немного лихорадит…

— Мама! Я с папой и с Луи на игровой площадке Дианы. Луи плохо себя чувствует. У него сыпь на животе, он плачет, и у него высокая температура. Он не переносит солнечного света и выглядит сонным, а еще его вырвало, и я пытаюсь проделать тест со стаканом, но у меня не получается.

— Прижми стакан к коже, — сказала она. — Ты сделала это?

— Да, но по-прежнему ничего не вижу.

— Попробуй еще раз. Но только боком, а не дном.

— Он слишком маленький, и мне не удалось полностью оторвать этикетку — поэтому непонятно, становятся пятнышки бледнее или нет, а Луи очень страдает. — Теперь он запрокинул голову и снова громко заплакал. — Все это продолжается почти час.

— И как справляется твой папа?

— Не слишком хорошо, если честно.

Отец по-прежнему безуспешно пытался связаться с доктором.

— Почему они не отвечают? — бормотал он.

— Он не может дозвониться врачу…

— Стоп! — воскликнула мама. — Вы можете свернуть направо — вон на ту стоянку? — Я услышала, как открывается дверца такси и затем мамины шаги по бетонной дорожке. — Я иду, Фиби! — прокричала она.

— А где ты?

— Посадите ребенка в коляску и идите по Бейсуотер-роуд. Я вас встречу.

Я пристроила Луи в коляску, мы с папой быстро пошли к воротам парка и вскоре увидели маму — она бежала нам навстречу. Не обращая внимания на отца, мама устремилась к Луи.

— Дай мне эту банку, Фиби.

Она задрала пальтишко Луи и приложила стаканчик к его животику.

— Трудно сказать… К тому же иногда пятнышки бледнеют, но все равно это оказывается менингит. — Она пощупала лоб Луи. — Какой горячий! — Сняла с него шапочку и расстегнула пальто. — Бедный малыш.

— Мы поедем к моему врачу, — сказал папа. — Это на Колвилл-сквер.

— Нет, — возразила мама. — Мы отправимся прямо в больницу. Мое такси неподалеку. — Мы добежали до него и погрузили коляску. — Наши планы изменились — к Святой Мэри, пожалуйста, — бросила мама таксисту, забираясь на сиденье. — К приемному отделению, и как можно быстрее.

Мы оказались там через пятнадцать минут, мама заплатила таксисту, и мы устремились внутрь. Она поговорила с сестрой, и мы стали ждать в приемной педиатрического отделения в окружении детей со сломанными руками и порезанными пальцами. Папа, как мог, старался успокоить Луи, но тот продолжал безутешно плакать. Затем пришла медсестра, быстро осмотрела Луи, измерила температуру и велела нам следовать за ней. Я обратила внимание, что она идет очень быстро. Доктор не разрешил нам войти в отделение всем вместе. Он принял меня за мать Луи, но я объяснила, что только сестра, а папа попросил маму пойти вместе с ним. Мама отдала мне свою большую сумку, и я отнесла ее в приемное отделение вместе с коляской Луи и ксилофоном и стала ждать…

Казалось, я ждала целую вечность, сидя на синем пластиковом стуле и прислушиваясь к жужжанию автомата с холодными напитками, тихим разговорам людей и беспрерывному бормотанию телевизора на стене. Я посмотрела на экран и увидела, что начинаются «Новости». Луи унесли полтора часа назад. Наверное, у него менингит. Я попыталась сглотнуть, но в горле словно застрял нож. Я посмотрела на его пустую коляску, и на глаза набежали слезы. Я так расстроилась, когда он родился, и даже не видела в первые восемь недель жизни, а теперь полюбила его, а он мог умереть.

Где-то заплакал ребенок. Я подошла к окошку регистратуры и спросила сестру, не знает ли она, как там Луи. Сестра ушла, а вернувшись, сказала, что врачи продолжают его обследовать и пытаются выяснить, нужна ли поясничная пункция. Я представила малыша под капельницей, опутанного проводами. Потом взяла журнал и попыталась читать, но слова и фотографии расплывались у меня перед глазами. Наконец я увидела идущую ко мне маму, вид у нее был расстроенный. О Боже.