— Но это была моя вина. И я обречена казнить себя до конца своих дней. Это мой крест, и я буду нести его всю оставшуюся жизнь. — От этой мысли я почувствовала себя невероятно усталой и закрыла глаза, слушая тихое шипение огня и неумолимое тиканье часов.

— Фиби, — вздохнула миссис Белл. — У вас вся жизнь впереди; вы проживете еще лет пятьдесят, а то и больше. — Я открыла глаза. — И вам надо найти способ прожить их счастливо. Насколько это возможно для любого из нас. Возьмите… — Она протянула мне салфетку, и я прижала ее к глазам.

— Это кажется мне невероятным.

— Пока нет, — тихо сказала она. — Но вы придете к этому.

— Вы так и не смогли пережить случившееся…

— Да, не смогла. Но я научилась отводить своим страданиям определенное место, чтобы они не охватывали меня целиком. А вам это пока не удается, Фиби.

Я кивнула и снова посмотрела в окно.

— Я каждый день хожу в магазин, помогаю покупателям, болтаю со своей помощницей Анни — делаю все, что нужно. Свободное время я провожу с друзьями; встречаюсь с Майлзом. Я функционирую как положено. Но внутри я… борюсь… — Мой голос оборвался.

— В этом нет ничего удивительного, Фиби, ведь вашему горю всего несколько месяцев. Именно поэтому вы столько думаете о Моник. Причиной тому ваше собственное несчастье — вы словно верите, что, воскресив Моник, каким-то образом воскресите и Эмму.

— Но не могу сделать этого. — Я вытерла глаза. — Не могу.

— Поэтому… хватит об этом, Фиби. Пожалуйста. Ради нас обеих — не нужно ничего предпринимать. — Миссис Белл взяла форму Красного Креста, разорвала ее пополам и бросила в корзину для мусора.

Глава 12

Миссис Белл права, поняла я, сидя у себя на кухне и глядя в стол, опершись подбородком на скрещенные руки. Я была одержима Моник — и эту одержимость питали горе и вина. Но мне не следовало пробуждать столь болезненные эмоции в слабой пожилой женщине.

Прошло несколько дней, и я, почувствовав некоторое облегчение, снова пошла к миссис Белл. На этот раз мы не говорили о Моник и Эмме, а обсуждали обычные вещи: новости, местные события — приближалась ночь фейерверков — и передачи, увиденные по телевизору.

— Купили ваше пальто из шелкового фая, — сообщила я, когда мы начали играть в скрэбл.

— Правда? И кто же это?

— Очень красивая модель лет тридцати.

— Тогда оно появится на изысканных вечеринках, — заметила миссис Белл, раскладывая буквы на подставке.

— Уверена в этом. Я сказала ей, что оно танцевало с Шоном Коннери. И ее это сильно взволновало.

— Надеюсь, хотя бы одна из моих вещей останется у вас, — добавила миссис Белл.

— Мне очень нравится ваш габардиновый костюм. Он по-прежнему в витрине. Возможно, я оставлю его себе — думаю, он мне впору.

— Как будет хорошо, если вы станете носить его. О Боже! — воскликнула она. — У меня шесть согласных. И как с этим быть? А… — Она дрожащей рукой выложила на доску несколько букв. — Вот так. — У нее получилось слово «спасибо». — А ваш роман по-прежнему в расцвете?

Я подсчитала очки.

— С Майлзом?

— Да. А кого еще я могла иметь в виду? — удивилась миссис Белл.

— Тридцать девять — хорошее число. Я вижусь с Майлзом два-три раза в неделю. Посмотрите… — Я достала фотоаппарат и показала миссис Белл фото, сделанное в его саду.

— Красивый мужчина. Странно, что он так и не женился во второй раз, — задумчиво проговорила она.

— Меня это тоже удивляет, — сказала я, переставляя свои буквы. — Он говорил, что лет восемь назад у него была любимая женщина, а в прошлую пятницу за ужином в «Мишлен» объяснил, почему у них с Евой ничего не получилось: она хотела иметь детей.

Миссис Белл выглядела озадаченной.

— И это превратилось в проблему?

— Майлз не был уверен, хочет ли еще ребенка, а Рокси, по его мнению, пришлось бы тяжело.

Миссис Белл откинула с глаз серебристую прядь волос.

— Это в равной степени могло оказать на нее положительное действие — лучшее из всех возможных.

— Я сказала нечто в этом роде… Но Майлз беспокоился, что дети отвлекут его внимание от Рокси, которой оно столь необходимо, и потому эффект окажется негативным. Со времени смерти ее мамы тогда прошло всего два года.

Я посмотрела на сад и припомнила тот разговор.

— Я пребывал в совершенном отчаянии, — рассказывал Майлз, когда мы пили кофе. — Время поджимало. Еве было тридцать пять, и мы провели вместе больше года.

— Понятно, — отозвалась я. — Значит, дело достигло критической точки.

— Да. Естественно, она хотела знать… к чему все идет. А я просто не находил ответа. — Он опустил чашку. — И спросил Рокси.

— О чем же?

— Хочет ли она братика или сестричку. Она в ужасе посмотрела на меня и расплакалась. Я почувствовал, что предаю ее, и потому… — Он пожал плечами.

— И ты порвал с Евой?

— Я хотел уберечь Рокси от стресса.

— Бедная девочка, — покачала я головой.

— Да — ей пришлось столько пережить.

— Я имела в виду Еву, — тихо сказала я.

Майлз задохнулся.

— Она была очень огорчена. Но я слышал, скоро встретила кого-то и родила детей, но я не мог не чувствовать…

— Что совершил ошибку?

Майлз немного помолчал.

— Я сделал то, что мне казалось правильным по отношению к своему ребенку…

— Бедная девочка, — произнесла миссис Белл, когда я завершила свой рассказ.

— Вы говорите о Еве?

— Нет, о Рокси — отец дал ей столько власти. Это плохо сказывается на характере ребенка.

Elle est son talon d'Achille… Возможно, именно это хотела сказать Сесиль. Майлз возложил на Рокси слишком многое — позволил ей принимать решения, которые должен был принять сам.

Я положила свои буквы на стол:

— Двенадцать очков.

Миссис Белл передала мне мешочек с фишками.

— Конечно, мне жаль и его подругу. А если вы захотите детей, Фиби? — Она поджала губы. — Надеюсь, Майлз не станет опять советоваться с Рокси!

Я покачала головой.

— По его словам, он рассказал мне все именно поэтому. Хотел показать, что, если я захочу иметь семью, он не станет возражать. Ведь Рокси почти взрослая. — Я взяла новые буквы. — Но пока еще рано думать об этом, тем более говорить.

— Вы должны иметь детей, Фиби. Не только потому, что они приносят счастье, — просто семейная жизнь оставляет мало времени на сожаления о прошлом.

— Думаю, вы правы. Ну… мне тридцать четыре, и время пока есть… — При условии, что я не окажусь так же несчастна, как та бедная женщина, купившая розовое бальное платье. — Ваш ход, миссис Белл.

— Я собираюсь поставить слово «мир».

— Это… десять очков.

— И скажите мне, у вас много покупателей?

— Да, ведь начинается сезон вечеринок. А там и до Рождества недалеко, — добавила я и покраснела от собственной бестактности.

Миссис Белл безрадостно улыбнулась:

— Ну, вряд ли я буду веселиться на вечеринке. Но… кто знает? — пожала она плечами: — Может, и буду.


Во вторник женщина лет сорока пяти принесла в магазин кое-какие вещи.

— Это дамское белье, — объяснила она, когда мы сели за стол в моем кабинете, и открыла маленький кожаный чемоданчик. — Его никогда не носили.

Я увидела прекрасные ночные рубашки из шелка и peignoirs[58], обрамленные кружевом, а также корсеты и пояса для чулок. Имелась здесь и великолепная голубая комбинация с присобранной линией бюста и кружевным подолом.

— Ее можно надеть под бальное платье, верно? — спросила женщина.

— Вполне. У вас тут очаровательные вещи. — Я провела рукой по стеганому розовому атласному жакету. — Это середина — конец сороковых, и качество изумительное. — Я достала шелковую комбинацию цвета чайной розы с кружевными вставками, два атласных бюстгальтера персикового цвета и трусики к ним. — Вот это от «Ригби и Пеллер» — они тогда только начинали. — Большинство вещей было снабжено ярлыками и находилось в прекрасном состоянии — лишь пара рыжих отметок на поясе, оставленных чуть поржавевшими зажимами. — Это было чьим-то приданым?

— Не совсем, — ответила женщина. — Потому что свадьба не состоялась. Вещи принадлежали сестре моей матери Лидии, она умерла в этом году в возрасте восьмидесяти шести лет. Она была старой девой и очень милым человеком. Учительницей в начальной школе. Ее никогда не интересовала мода — и она всегда носила простую, практичную одежду. Но пару недель назад я отправилась в Плимут прибрать в ее доме. Разобрала гардероб и отнесла большинство вещей в благотворительный магазин. А на чердаке обнаружила этот чемоданчик. Открыла его и почувствовала… изумление. Трудно поверить, что эти вещи принадлежали ей.

— Потому что они такие красивые и… сексуальные? — Женщина кивнула. — А ваша тетя была когда-нибудь помолвлена?

— Нет, к сожалению. Она пережила сильное разочарование, — вздохнула женщина. — Но я не помню деталей, кроме того что мужчина был американцем. Я позвонила маме, ей восемьдесят три, и она рассказала, как тетушка Лидия влюбилась в американского солдата по имени Уолтер, которого встретила на танцах в Тотнесе весной сорок третьего. Там было несколько тысяч солдат, они участвовали в учениях на побережье Слэптона и в Торкроссе — готовились к высадке в Нормандии.

— И… его убили?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, он выжил. Мама говорит, он был красивым мужчиной и очень милым — она помнит, как он починил ей велосипед и приносил им сладости и нейлоновые чулки. Они с Лидией часто виделись, и перед возвращением в Штаты он сказал, что позовет ее, как только «все будет готово» — так он выразился. Потом Уолтер вернулся в Мичиган, они стали переписываться, и в каждом письме он обещал приехать и забрать мою тетю «как можно скорее», но…