Дмитрий Яровой - Дело Логинова

На последних словах я уже рыдала – не было сил. Я упала на кровать лицом в подушку, стараясь заглушить собственный рев.

Илья шумно выдохнул, медленно вытащил себя из кресла и сделал два шага к кровати. Сел, положил руку мне на голову и провел по волосам. Он был убит.

– Они тебя шантажировали, Инна? – спокойно и от этого очень страшно спросил он. – Как? Чем? Мной? Они шантажировали тебя практически недоказуемыми мелкими делами, за которые дают от года до двух условно, а ты отдала им всю нашу команду? Там на пожизненное хватит. Всем. Даже Вере, наверное, за пособничество достанется.

– Ничего нам не будет! Ничего! Ничего не будет, они обещали! – кричала я шепотом.

Илья гладил меня по голове, а я тряслась в рыданиях и повторяла «ничего, ничего»… пока неожиданно для самой себя не отключилась…

…Когда открыла глаза, я уже была переодета в пижаму, лежала под легким одеялом, а любимый сидел рядом и держал меня за запястье.

– Илюша? – обратилась я, увидев его. – Все в порядке?

– Что ты, детка? – ласково сказал он, поглаживая меня по предплечью. – Конечно же, все в порядке. Ты успокоилась?

Я кивнула и проглотила последние слезы.

Илья улыбнулся.

– Все в порядке, ты же носишь мою фамилию. Значит все будет хорошо. Я позабочусь об этом. Тебе нужно уехать.

– Куда? Я без тебя никуда не поеду! – выкрикнула я и сжала его руку.

– Это не обсуждается, – уверенно промолвил муж. – Через несколько часов приедет мой брат, он отвезет тебя, Валеру и Веру Федоровну к себе домой, в Харьков. Ты же не давала никаких подписок?

– Нет, – ответила я. – Но я без тебя…

– Тсс! – он приложил палец к губам. – Ты все правильно сделала. Я должен быть здесь. У меня дела. Они ведь обещали, что ничего не будет?

– Обещали…

– Вот и славно. Я разберусь с парой вопросов и тоже приеду к вам. И мы вместе будем там сидеть и ждать, пока все распутается. Правильно?

– Правильно…

– Я люблю тебя, детка. Собирай вещи, какие нужны, а Валеркины я уже собрал.

Я сделала все правильно: этот человек заслуживал тюрьмы меньше, чем кто бы то ни было на свете. Даже я заслуживала этого наказания больше, чем Илья Виноградов, чью фамилию я носила – и эта фамилия была гарантией того, что у меня все будет хорошо…

После той ночи с Юлей мы почти не виделись – мне было дико неудобно за свое состояние и за то, что я позволил всему этому случиться. Ведь это было то, что можно назвать «сексом из жалости». Но она делала вид, что все в порядке, и по Скайпу мы регулярно разговаривали и виделись.

Как Юля и обещала, после ухода из «Горячей точки» она стала «ценителем свободного времени» и почти все время проводила в разъездах. В одну из таких поездок, как раз после известия об аресте Бори, она позвонила мне из Праги.

По весне Таня все больше времени проводила с друзьями и подругами в клубах, и вот я остался дома один, предаваясь одному из любимых своих пороков. Мы с Юлей разговорились о ее впечатлениях и планах, комментировали вслух фото из соцсети, а под конец я решил пожаловаться на судьбу – уже не боялся предстать перед ней слабым, куда уж слабее той Ночи Разбитых Носов?

– Все меня бросают, видишь, – сетовал я, покачивая головой в такт с «коктейлем Логинова». – Сначала ты уехала, потом с ребятами стал видеться все реже, теперь вот эта история с Борей и Вадимом Васильевичем. Даже жена меня сегодня оставила, и вот передо мной – грустный ужин доктора политических наук, состоящий из дорогого коньяка, смешанного с «Кока-колой». Теперь я пьян, чертовски устал и сейчас пойду спать.

– Я тебя не бросала, – заметила она. – А вот ты, кажется, собрался меня оставить?

– Мне пора, я действительно очень устал.

Чистая правда. Мне предстоял тяжелый день, голова болела от коньяка-колы, и очень хотелось покурить и завернуться в прохладное одеяло.

– Нет, Коля… Не уходи, – сказала она едва слышно.

– Юля, солнышко…

– Я тебя понимаю. Я понимаю. Но когда ты в Скайпе, такое ощущение, что где-то здесь, за стенкой, или рядом. А когда уходишь, то я далеко и совсем одна. Не иди спать. Никогда-никогда в жизни не спи…

Говоря это, она не смотрела в монитор или в веб-камеру – просто опустила глаза на свои ухоженные руки. Да и мне нечего было сказать, я просто шумно вздохнул. Мы виделись от силы раз в месяц, а она привязывалась ко мне все сильнее и сильнее, погружалась винтом в мой внутренний мир и, наверное, знала о моих переживаниях даже больше, чем я. Около минуты мы оба просто молчали. Наконец Юля подняла лицо и болезненно улыбнулась:

– А впрочем, иди спать. Я тоже пойду.

– Ты не обижаешься? – на всякий случай уточнил я, хотя даже если бы обижалась, все равно б ушел.

– Нет, – покачала головой она. – Все хорошо, правда. Доброй ночи, Коля.

Она шевельнула рукой, кликнула по мышке, и экран Скайпа погас.

Теперь я был готов к нестабильному нездоровому сну, исполненному сумасшедших сновидений. Но в моей душе от ее слов по-прежнему звенело приятное тихое эхо, какое раньше оставляли только прикосновения к Настиной руке. И этот знак меня сильно насторожил.

На майских праздниках я в последний раз в своей жизни (искренне на это надеюсь) видел Смагина не на фотографии или в новостях, а в живую, во плоти.

Тесть решил сделать себе подарок – прокатиться на машине по Западному Побережью США и с этой целью отыскал прекрасную конференцию по истории американской политической системы в Сан-Диего.

– Буду в Киеве через две-три недели, – рассказывал он, фальшиво вздыхая и обнимая меня за плечи в аэропорту. – Если что, звоните по Скайпу, на мобильный будет дорого. Каждый день постараюсь выходить в Интернет.

– Не забывайте фотографии выкладывать в Фейсбук, – сказал я, тщетно провоцируя себя на слезы. – Мы будем скучать.

В порыве радости оттого, что на двадцать дней избавляюсь от Смагина, я даже приобнял Танечку за талию и подмигнул ей. Она жеманно закатила глазки к небу и устало кивнула.

– Давайте, детишки, пока! – рявкнул ректор и покатил чемодан к стойке регистрации.

Когда Смагин куда-нибудь сваливал, формально ИПАМ руководил первый проректор – серая мышь и технократ, по порядочности сравнимый с КГБ. Но умные люди все равно шли с делами к Долинскому или ко мне. Для моего чувства собственной важности эти отъезды и командировки тестя были, как бальзам на душу…

И вот ранним утром в середине последнего месяца весны я сидел в кабинете, положив левую ногу на стол, а правую без обуви поджав под зад, и наслаждался помимо собственного величия солнцем, которое проникало через окно и задорно плескалось в стеклянной кружке с чаем, который я намеревался выпить.

Чай должен был быть очень вкусным – барбарисовый да еще и с лимоном, да еще и с симпатичнейшей конфеткой вприкуску. От процедуры меня оторвал трезвон мобильника – тема из «Крестного отца», которой у меня обозначен Долинский.

– Вице-король ИПАМ Логинов у аппарата, – надменно сказал я.

– Доброе утро, вице-король сраный, – злобно отчеканил консильери да так громко и с нажимом, что от испуга я немедленно подскочил на ноги, проливая чай на гладкую поверхность стола. – Не хочешь выйти в курилку на третьем этаже для важного разговора?

– Андрей, ты меня пугаешь…

– Я не зеркало, чтоб тебя пугать. В курилке жду через десять секунд, – уже более спокойным, но от того не менее жутким голосом сказал собеседник.

Нащупав под столом ботинок, я с трудом запихнул в него распухшую от пьянства от волнения ногу и бросился по зову, наспех закрыв за собой кабинет. Шла пара, поэтому курилка была совершенно пуста, не считая понурого Долинского, который сидел на покрытом пеплом умывальнике, нимало не заботясь о чистоте брюк.

– Че случилось-то? – справился я, притворяя дверь плотнее и пытаясь нащупать в кармане портсигар. – Блин, сигареты не взял. Подождешь, сбегаю?

– Успеешь сбегать, засохни и слушай, – сказал партнер тоном, не терпящим возражений.

Я не стал опираться на умывальник, а просто подпер спиной деревянную дверь с выцарапанными на ней надписями «Виноградов – быдло! Я тебя нахвачу!», а ниже – «Иванова – тоже!» (хотя ассистент Иванова, разумеется, не ходила в мужской туалет).

– Тут про Илью до сих пор тот пасквиль не стерли, что написали за случай с порванной ведомостью, – заметил я. – И где они его теперь «нахватят», интересно знать?

– Я бы сам его «нахватил» и морду расколотил, да он уже схоронился где-то, козлина! – прошипел Долинский, сильно нервничая и гримасничая.

Прежде никогда его таким не видел.

– Андрей, ты прям как Смагин разговариваешь, – смутился я. – Негоже так, ты ж все-таки интеллигент…

Консильери скривился, как от удара по локтевому нерву, и плюнул жвачкой в сторону мусорной корзины (не попал). Затем тигровые огоньки его глаз вонзились мне в лицо.

– Сейчас решается твоя судьба, Коля. Один раз меня перебьешь – хоть один раз! – и будешь торчать в тюрьме ближайшие лет семь, а потом подохнешь. Ты меня хорошо понял?

– Понял, – очень серьезно повторил я. – Даю слово, я ни звука не издам.

Ноги ходили ходуном от страха, и я обхватил колени ладонями, чтоб не упасть.

Долинский заговорил ровным уверенным голосом с лекторской интонацией:

– В далеком царстве, тридесятом государстве, жил-был маленький серый человек в очках, звали его КГБ. И был там царь, по фамилии Смагин, и при дворе его… Тьфу, да что это я логиновщиной занимаюсь!..

– Тем более что у тебя не получается, – сказал я, но тут же прикусил язык (буквально).

Мне посчастливилось, что Долинский не расслышал моего замечания.

– Была у меня вчера встреча, давний приятель из Генеральной прокуратуры приезжал, – сказал он почти человеческим голосом. – Я его хорошим кофе напоил. А он за это предложил мне купить свою свободу. Знаешь, почему? Потому что в пятницу ночью наша любезная Инна передала следователям УБЭП все доступные ей материалы – тебя оно не касается, что именно, все равно не поймешь… В общем, сдала нас жена Виноградова, сдала с тапочками – и оба, с Ильей вместе как в воду канули! Телефоны выключены, дома никого нет. Я, конечно, разыскивать их не собираюсь, но в глаза бы посмотрел… кое-кому!