Дмитрий Яровой - Дело Логинова

– Ладно. Вот сиди тут и пиши монографии, а в умные вещи не лезь.

– Меня умом-то судьба не обидела! – отметил я.

– Обидела-обидела, Коля. Просто ты не очень обидчивый.

– Тогда сам расскажи мне об «умных вещах», гений. Как сам? Настя, Илюха? Что с моим Фондом?

Я выделил слово «моим», и это вызвало повторение Лешиной ухмылки.

– Этот Фонд такой же «твой», как и Настя «твоя».

Такое сравнение не могло меня не огорчить, но ругаться не хотелось – слишком я рад этому длинному вредному человеку.

– Ладно, рассказывай.

И Леша рассказал. Как сам – да ничего у него нового, дела-работа-деньги…

После моего отъезда резко подскочили поступления в Фонд, ибо дела Вадима Васильевича начали приносили более стабильный доход. Кроме того, наши «сессионные» деньги наконец перестали пылиться на полках или растекаться на каждодневные нужды, а отныне аккумулировались на счетах. А еще завелись некоторые спонсоры-выпускники, которые радостно выдавали суммы на нужды Смагина и свиты ИПАМ.

Долинский и Виноградовы – спокойно и скучно. Работают, механизм отлажен.

Про Настю сказать он ничего не может. Не видел-с. Не слышал-с. Не ведает-с.

– Да, про Настю я от Ильи слышал, – махнул я. – Настроение плохое, ходит, грустит. Наверное, из-за моего отъезда?

Не отрываясь от пожирания креветок в майонезе, Леша исподлобья глянул на меня:

– Не смеши, дубинушка. У нее своих дел хватает. А о тебе она вообще забыла, будь спокоен.

– Совсем?…

– Ага. Мы с Ильей обсуждали как-то…

– Да перестань ты жрать хоть на минуту! – я пнул друга ногой под столом.

Тот нехотя положил вилку.

– Так вот, мы обсуждали за пивом…

– Странно, раньше вы не уделяли внимания моей личной жизни, – заметил я. – Что за причуды такие?

– Ну, знаешь, Коль, как мне не сложно признавать, мы соскучились по тебе.

– Ты знаешь, мне это приятно…

– Так будешь слушать? – тут же перебил меня Леша: видимо, мой прилив лиричности смутил его. – То, что тебя нет в ИПАМ, пошло на пользу ее душевному равновесию. Илюха говорит, она поначалу переживала, спрашивала, как ты, а теперь ей не особо интересно. Обедать в «Августин», правда, не ходит.

– А я ей карточку отдал пятипроцентную… – попытался отшутиться я. – Знал, Вадиму б лучше оставил.

– Не огорчайся, дурень, тебе это тоже будет на благо, – заверил друг.

– С каких это пор? – возмутился я, хотя догадывался, каков будет ответ.

– Забыл, как ты себя вел в последнее время? Даже я, притом что в ИПАМ бываю только по острой надобности, замечаю, как ты за ней ухлестываешь. Думаешь, не найдутся доброжелатели, которые доложат твоему тестю, что семейное счастье его ненаглядной Танечки под угрозой из-за зятя-кобелины? Так что отвяжись от нее, пока не поздно, иначе придется ответить. Смагин – мужик злопамятный.

Лешины выводы меня огорчили и ввергли в пучину раздумий. А если Настя меня забыла?

– Не думай об этой истории, она того не стоит, – пытался подбодрить друг, возвращаясь к креветкам. – Ты здесь, в Европе, в таком замечательном городе! Кайфуй. И к работе, и к своему безнадежному роману ты всегда успеешь вернуться. Ты же меня все равно не послушаешь.

Как обычно, Леша оказался прав.

В апреле я на три дня вырвался в Украину – хотел отметить двадцать девятый День рождения с близкими людьми.

Собрались в загородном доме Смагина минимально узким кругом: Долинский, Леша, Илья с Инной и Настя. Тесть, как ни странно, не возражал против такого состава – при условии, что и он будет приглашен («ты же знаешь, как я люблю гулять с молодежью»).

Не могу сказать, что почувствовал холод или напряжение в Настиных взглядах или жестах. Хотя, как я понял (но уже спустя немалое время), те слова, что я говорил, кое-что изменили не в лучшую сторону. Но тогда она так же радостно улыбалась, и я был уверен, что все осталось по-прежнему.

Едва Настя выбралась из машины, я заключил ее в объятия:

– Я скучал, солнышко. Очень рад тебя видеть.

– Спасибо, – тихо ответила она.

Не «я тоже», нет. «Спасибо»…

– А про обнимашки мы не договаривались, это за отдельную плату, – отстранилась она, когда я выпустил ее из рук. Но, увидев мой напряженный взгляд, тут же «исправилась». – Шучу, чего ты? Я действительно очень рада тебя видеть. Идем в дом, подарок отдам.

Она хлопнула меня по тыльной стороне ладони и по-хозяйски уверенно пошла к дому, где на пороге Леша со Смагиным курили и кряхтели по-стариковски о политике.

Как всегда, надарили мне массу дорогой ерунды: участочек земли «под бурячки» (сам Смагин расщедрился), крутой кожаный портфель (подогнал Лешка), запонки с выгравированной монограммой «НМЛ» и подарочное издание Макиавелли (Долинский – добрая душа и эстет высшей категории, а ведь мог бы и припомнить мне ту бесполезную пепельницу), безвкусный багровый галстук (Танечка, душа моя) и новенький беленький MacBook (Инна с Ильей постарались).

Настя завела меня на пустующую кухню и извлекла из сумочки обернутую подарочной бумагой деревянную резную трубку с фронтальным барельефом лица, отдаленно напоминающего мое.

– Я смотрю, ты меня все больше стимулируешь к курению, дружок, – сказал я, рассматривая подарок. – Твоих рук дело?

– Да, я надеялась, что выйдет похоже. Похоже ведь? – смутилась она.

– Да… Спасибо. Это ты?…

– Я на все руки мастер, сомневался?

Настя по-детски радостно улыбалась, едва заметно прищурив левый глаз.

– Не-а, ни на миг не сомневался в тебе, Насть, – признался я.

– Тебе нравится? Правда?

– Правда. Я, правда, пока еще не пробовал курить табак…

– Тем лучше. Просто положи на полочку. Тем более – не уверена, что она будет хорошо раскуриваться.

Это был один из тех редких дней, когда я не чувствовал себя птицей-идиотом в золотой клетке, не испытывал страха перед Смагиным и неприязни к Тане – просто хорошо проводил время. Мы устроили прекрасный мангал, Илья поиграл на гитаре (у него теперь своя, и он больше не рвал струны), Леша выпил наконец-то водки, Долинский рассказал несколько замечательных историй – разумеется, не таких увлекательных, как мои, а все больше про финансы да бизнес. А Настя поспорила с моим тестем на полштуки евро, что Тони Блэр был лейбористом, в то время как Смагин причислял его к консерваторам (а ведь докторская ректора была, между прочим, по Великобритании)…

Перед закатом мы сфотографировались во дворе, с шашлыками в лапах. Фото до сих пор служит лучшим напоминанием о той приятной стороне жизни, которая у меня была. Тани, по счастью, на снимке нет – в те дни она увлекалась фотографией, ибо папа купил ей-то безумно дорогую зеркалку. Она щелкала все на свете, от бродячих котиков до фонарных столбов, заодно сделала фото нашей компании.

Смагин и Долинский стояли на втором плане, возвышаясь над нами на правах патриархов. У ректора был полнехонький шампур, а консильери успел доесть почти всю телятину и красовался с кусочком жареного лука и помидорчиком. Мы с ребятами присели на корточки. Инна в правой руке держала шампур, а левой крепко держала мужа. У Ильи шампуров аж три – забрал сразу все с мангала для пущего эффекта, и при этом еще умудрялся глядеть в камеру голодным взором. Зато Леша был единственный, кому шашлыка для фотосессии не досталось. Он смотрел в камеру своей хитрой адвокатской полуухмылкой и придерживал меня за плечо. А я, стараясь скрыться от взора тестя, легонько держал Настю за руку и надеялся, что она тоже думает обо мне.

– Скажите «лопата»! – остроумно попросила Таня, и клацнула кнопкой…

Следующие двадцать четыре месяца летели друг за другом, как искорки от фейерверка.

Я вернулся в Киев в июне и тут же на зависть коллегам получил солидную прибавку к жалованью – как прошедший иностранную стажировку.

Ректор полностью вжился в роль «отца отечественного образования». Поток детей элиты, желающих иметь ИПАМовский диплом, не иссякал (хотя мою идею проводить конкурс мокрых футболок для девочек и литрбол для мальчиков приемная комиссия не одобрила), а потому Смагин догнал и перегнал покойного Деда по степени известности и влияния, был вхож в самые высокие кабинеты и даже начал получать ордена и почетные звания. Всего спустя полтора года после избрания он стал член-корром НАН и советником Министра образования по вопросам развития.

Мой Фонд тоже рос и развивался, вместе с ним росло и развивалось мое пузо. Не знаю отчего – «от солидности» или от увеличения печени, но я прибавил в весе. Денег у нас развелось достаточно (хотя их не бывает слишком много, ясен корень). Помимо спонсорских поступлений и денег Вадима Васильевича, счета пополнялись ручейком от продажи «излишнего» имущества Генералу и его партнерам.

Поделившись с кем следовало, мы толкнули налево недостроенный спорткомплекс (бассейн, стадион, крытый каток – полный фарш) вместе с земелькой. Глава Фонда, то есть я, послушно ставил подписи там, где показывали Долинский и Инна, Вадим встречался с нужными людьми и выбивал получал их согласие, а Леша внимательно мониторил нашу ситуацию. Если адвокат замечал что-то неладное – кто-то из нас подымал телефонную трубку, звонил Генералу, и неладное пропадало само собой.

Моей любимой комбинацией, о которой когда-нибудь напишут в учебниках по аферам, стало правильное использование одной полузабытой типографии, которую мы по настоянию Долинского приобрели за сущие копейки и повесили на одну из подставных фирм «Грифона». Едва Смагин успел удивиться таким инвестициям своего советника, как Кабмин издал простенькое незаметное постановление на двух страничках, обязавшее все высшие учебные заведения страны печатать у нас дипломы, аттестаты доцентов и профессоров и все прочие остальные документы строгой отчетности, связанные с образованием. Инвестиции отбились в первый же сезон, да с такой маржой, что довольная сытая улыбка не сходила с лица ректора еще месяц.