Но сколько бы я не боролась, против транквилизаторов бессильна. Прежде чем окончательно отключиться, я вижу Керри. Ее смеющееся лицо, и бикини ядовитых расцветок, и блестящие на солнце кудряшки. Я даже чувствую ее запах, смешавшийся со свежестью морского бриза. Боже, лучше бы мне не просыпаться. Потому что когда я очнусь, останется только топать ногами, обвинять ветер и кричать о несправедливости жизни… а об этом итак уже все знают, мне никого не удивить.


Я просыпаюсь в палате. От платья избавлена и переодета в обычную одежду. Хорошая новость — в больнице меня не оставят, плохая — мне ничего не приснилось.

— Я достала эту одежду из чемодана, с которым ты собиралась лететь на курорт, — устало говорит Селия, зачехляя телефон. Ну конечно, думаю, ей надо вшить в ухо чертов передатчик, чтобы сэкономить время, а то доставать мобильный каждые три минуты — адская мука, наверное. Я так зла на нее. И не за то, что она мне солгала, остальные люди вызывают те же чувства. Одна лишь мысль о том, что у других, у всех, кроме Лайонела и малышей, дела идут прекрасно, приводит меня в бешенство.

— Что, неужели Ашер объявился? — ядовито спрашиваю я.

— Нет.

— Тогда зачем ты здесь? В отличие от него, ты мне ничего не обещала, а, стало быть, ничего не должна. Или все родные и близкие меня бросили, совсем как он? Да не верю, родители бы не ушли, пока не удостоверились, что я в норме. Но в палате почему-то только ты.

Как так?

— Я решила, побыть с тобой сама. Подумала, стенания о вселенской скорби и печали будут лишними.

Эти слова заставляют меня злобно рассмеяться.

— Знаешь, Селия, спасибо и браво! До встречи с тобой я была уверена, что помешана на контроле, но теперь вижу, что совсем не безнадежна.

А она лишь сдержанно улыбается. Ее мои пощечины нисколько не трогают.

— Ашер сообщил, что уезжает в медовый месяц. Один. Он считает, что вам лучше некоторое время не видеться.

— Отличная мысль. А, главное, все честно. У меня умерла подруга, а он бросил меня у алтаря и поехал развлекаться.

— Почти уверена, что в этом так или иначе замешан Эмилио Юнт. Но с его стороны гадко, не поспоришь, — мрачно говорит Селия.

— Знаешь, что я поняла сегодня? Юнт или нет, будь я Ашеру дорога, он бы так не поступил.

Если бы у меня был хоть один шанс вернуть Керри, я бы это сделала, а Ашер добровольно послал к черту свою невесту на глазах у всех вокруг… Послал и свалил, вернувшись к своей прежней веселенькой жизни. Не была я ему нужна, Селия, совсем нет!

Так хочется, чтобы эта стальная женщина смутилась, чтобы в раскаянии опустила глаза, но ничего подобного.

— Знаешь, Ашер меня старше, — вдруг сообщает мне она.

— Старше? — Да, я удивилась.

— Старше. На два года. Но так не кажется, потому что он избалованный ребенок-переросток.

Делает то, что хочет, как хочет и когда хочет. Я не знаю, способен ли он любить в полном смысле этого слова, но ты ему дорога. Может, не так, как того заслуживаешь, но, боюсь, большего от него не дождаться. Однако, и тебе от него не нужно любви до гроба. С самого начала вами руководил расчет, а не чувства, не так ли? — Черт, подловила. Нечем крыть. А она уже снова за старое: — Пойду найду врачей. Сообщу, что мы уходим. Собирайся.

Дети слишком малы и не понимают того, что случилось. Наверное, для них это благо.

Роберт и Мадлен стараются отвлечь крошек. Думаю, возня и игры помогают и им тоже. Если бы не потухшие глаза, я бы и не подумала, что случилась катастрофа, они очень хорошо скрывают эмоции. Насколько же разрушительны подобные маски? Я не присоединяюсь к игре, с порога сразу прохожу в гостевую комнату. Лайонел лежит на кровати, отвернувшись к окну.

Не знаю, спит он или нет, но все равно ложусь с другой стороны, на расстоянии. Он вздрагивает и поворачивается. Видимо, все-таки уснул.

— Это я, — негромко говорю ему.

Он кивает, точно разрешая. Мы с Лайонелом Прескоттом никогда не были особенно близки. Он работал в другом городе, оттого я нечасто его видела даже в студенческие годы, а затем и вовсе уехала в Штаты. И пусть год назад прожила в его доме несколько месяцев, он много работал, а я была похожа на озлобленную на весь мир мегеру. В общем с задушевными беседами не сложилось. Нас всегда связывала чуть ли не только Керри, она была точно ниточкой. Наверное, поэтому, когда мы с Лайонелом лежим на кровати, кажется, будто она расположилась где-то между нашими телами. С Керри намного уютнее и спокойнее.

— Ты ее чувствуешь? — спрашиваю я шепотом.

— Д-да, — кивает Лайонел.

Я знаю, что Керри — не более чем плод нашего воображения. Помню, что там, на другой стороне, ничего нет. А значит Керри исчезла бесследно. Это конец всему, что меня поддерживало, за что я цеплялась. Я так долго присматривалась к людям, критиковала, осуждала и обижалась, что растеряла всех. Керри и Клегги — вот все мое богатство, коим я обладала сегодня утром. А теперь их еще меньше, и это при том, что упомянутых людей нашла вовсе и не я, а маленькая, счастливая девочка, которая затем закостенела и начала отталкивать от себя каждого, кто попадался на пути. И ведь сколько лет во всех бедах и неудачах я винила Шона, хотя, на деле, была виновата только сама. Сначала я делала карьеру и никого не подпускала, а теперь начала столь тщательно и придирчиво искать себе спутника жизни, что упустила из виду главное: найти — мало, нужно еще сохранить. Я чуть ли не в деталях расписала для себя наше с Ашером будущее. Но насмеши Бога, рассказав ему о своих планах. Я потеряла не только свой долгосрочный проект по внедрению в семью Циммерман, но и лучшую подругу, которая, казалось, будет моей вечно. Я никогда не понимала, скольким была обязана Керри. Долгие годы она стояла верным и мудрым стражем за плечом, подсказывала и наставляла. А теперь там пустота.

Внезапно меня точно на месте подбрасывает. Хватаюсь за телефон, набираю номер на память и жду чтобы Шон просто снял трубку. Чтобы сбросить. Чтобы просто удостовериться, что он все еще здесь, со мной. Прижав телефон к груди, я снова ложусь на кровать, и становится… ну… чуточку легче. Потому что, наконец, понимаю: он для меня значит не меньше Керри, я не могу потерять его так же!

— Ты чего? — тихо спрашивает Лайонел.

— Ничего. Все хорошо… — на автомате отвечаю я. Но, подумав, вздыхаю и признаюсь: — Нет, не хорошо, я только что позвонила дорогому мне человеку, просто чтобы удостовериться, что он жив.

Но на лице у Лайонела ни тени удивления.

— А мне некому даже позвонить, — хрипло говорит он.

— А твои родители?

— Отец умер, а мама серьезно больна, она в доме престарелых, — говорит он, прикрывая глаза.

Господи, помоги. Лайонел остался совсем один с тремя совсем маленькими детьми… А учитывая, что родители Керри только-только потеряли дочь, навряд ли они смогут бегать и прыгать, опекая трех карапузов…

— Им нужен не такой отец, — сглотнув, говорит Лайонел, будто мысли читает. — А сильный, который в состоянии справиться с горем и поддержать их.

Никому бы из нас такой не помешал, и ему самому тоже, но, к сожалению, взрослым приходится справляться самостоятельно. Это трудно представить, но мне все же легче, чем Лайонелу. И я стольким обязана Керри…

— Я тебе помогу. Хотя бы в первое время. А затем ты станешь сильным отцом, который сможет справиться с чем угодно. Станешь, даже не сомневайся. У тебя просто выбора нет.

Глава 18. Ньюкасл

Когда случается трагедия, время, точно в насмешку, начинает тащиться со скоростью черепахи, и на этом фоне каждое действие кажется обведенным красной краской. Вчера поделилось на две части: день, когда я играла роль доброй, сильной и заботливой тетушки, и ночь, которая принесла с собой кошмар и плач Лайонела из-за стенки. Утром, стоя над раковиной, полной посуды, я не смогла поднять руки, чтобы ее вымыть, настолько измотанной себя чувствовала, но запросто нашла силы сесть в машину и уехать из дома. Зачем? Хватило бы звонка. В любое другое время, но не сегодня и не мне.

Дверь домика Шона — моя персональная черная дыра. Хочется войти и затеряться. Я стою около нее совсем как у раковины и не стучу, но на этот раз не из-за усталости, а потому что она дарит чувство комфорта. Однако мое присутствие не могло остаться незамеченным.

— Заходи. — Шон как всегда лаконичен. Совершенно не хочется разговаривать, только остаться в этом доме ради удивительно явственного чувства защищенности. — Ты мне звонила позавчера.

Я звонила, чтобы проверить, жив ли ты. Со мной ли ты.

— Ты приедешь на похороны Керри? — спрашиваю я. — В Ньюкасл.

— Да, — без запинки отвечает Картер. Все, я спросила, что хотела. Но уезжать так не хочется…

— Сколько тебе было, когда умерла твоя мать?

— Не надо гребаных параллелей и психоанализа. Я такой, какой есть и был таким всегда.

— Да. Ее смерть на тебя совершенно никак не повлияла, ты ведь рассказываешь о том, что и как случилось каждому встречному.

— Не драматизируй, — ухмыляется Шон. — Я вообще не склонен к общению с полузнакомыми людьми.

— Картер! — ору я на него. — Керри умерла меньше сорока восьми часов назад. Засунь свои принципы о неразглашении личного в задницу и скажи мне, что нужно сделать с тремя детьми, чтобы они не превратились в таких же аморальных ублюдков, как ты!

— Ну-ну, не льсти выводку Керри. У нее IQ едва за сотню переваливал, и, боюсь, папаша не сильно поправил положение.

Хочется ему врезать. Допустим, Керри не была гением, но как он смеет ее оскорблять?!

Слава Богу, Картер и сам это понимает, потому что продолжает свою мысль.

— Когда это случилось, мне было десять. А до шести я не разговаривал ни с кем, кроме матери. — У меня помимо воли отвисает челюсть. — А чему, собственно, ты удивляешься?