Александра Гейл - Дело Кристофера

— Ищу сережку Док! — невозмутимо заявляет итальянец. Умничка!

— А не туфли, нет? Потому что их я уже обнаружил.

Протягиваю Каддини сережку и пытаюсь стать как можно незаметнее. Из-за того, что перегородка не доходит до пола, спряталась я не очень-то качественно, но Каддини отчасти загораживает меня собой.

— Вот, — радостно объявляет он, распрямляясь и показывая Шону свою «находку».

— А самой Конелл ты там, часом не нашел? — ядовито спрашивает Картер. А я перестаю дышать, ведь он угадал. — Почему это ее сережку ищешь ты?

— Потому что без туфель искать сережку неудобно. — Будь речь о любом другом человеке, ответ звучал бы маразматически, но раз в беде именно я — все как надо. Каддини чертов гений!

— Так какого черта она их сняла?! — рявкает Картер.

И тут до помощи страждущим милостиво снисходит секретарша:

— Потому что целый час простояла в автосервисе на таких каблучищах. — Хвала Господу!

— Уверяю вас, сэр, это очень больно!

— В автосервисе?

— По-моему именно это я и сказала, — вежливо-раздраженно повторяет наша местная грымза.

Что ей ректор? Характер-то не спрятать.

— А сейчас она где? — обманчиво-ласково спрашивает Картер, явно понимая, что его водят за нос все здесь присутствующие. После этих слов повисает тишина. Клеггинсы своих не сдают!

— Думаю, — осторожно начинает Каддини, он поднялся, но буквально приклеился к столу, чтобы меня было сложнее разглядеть за его худощавыми ногами. — Она все еще у кофейных автоматов.

— Кафедра идиотов, — бормочет Картер и уходит. А я прозорливо сижу под столом и шиплю, чтобы молчали. Правильно делаю, так как через минуту этот параноик возвращается. А меня, хлоп, и все еще нет. И Картеру приходится уйти ни с чем.

— Долбаный придурок, — говорю я, вылезая из-под стола и кидая на дверь ненавидящий взгляд. Потом подхожу к Энрике и беру в руки его лицо, заглядывая в глаза. — Каддини, я заставлю его взять тебя в проект по квантовому компьютеру. Ты его заслужил!

— Д-да? — покраснев до кончиков ушей, спрашивает парнишка. Не смутись он так, наверное, прыгал бы до потолка.

— Определенно. Так, но на этом еще не все. Теперь я бегу к автоматам, а ты идешь шагом, но движемся мы разными маршрутами, этот гад определенно пошел проверять!

— А как ты побежишь без туфель? — удивляется парнишка.

— Поверь, без туфель я бегаю даже лучше, чем в них.

Я успеваю. Стою около автоматов с зеркальцем и платочком. Поправляю растекшийся макияж. Когда меня находит Картер, я все еще выгляжу заплаканной, и потому его следующий вопрос, хоть и необычен для Картера, ситуации соответствует:

— Ты в порядке?

— Я в порядке, — я картинно закрываю зеркальце и поворачиваюсь к нему, сглатывая горечь, образовавшуюся в горле. Я не должна показать, насколько зла на него, насколько мне больно. — Ты что-то хотел? — Смотрю в район ворота его рубашки.

— Ты опоздала. — Не знаю как, но понимаю, что это не претензия, касающаяся моего отсутствия на рабочем месте.

— Я пробила колесо. Пришлось ехать в сервис.

— Как, должно быть, это грустно, раз ты все глаза выплакала. — А мог бы и смолчать, между прочим.

— Я плачу от жалости к самой себе, это логично, ведь я женщина. Нелогично то, что тебя волнует мое состояние. Какое тебе дело?

Картер, кажется, аж до скрипа сжимает зубы. А мне так нравится это зрелище. Мне так хочется сделать ему больно и обидно. В этот момент его спасает только появление одного итальянца, который перепуганно переводит взгляд с меня на Шона и обратно.

— Док? Вот сережка.

— Спасибо. Где она была? — старательно поддерживаю я иллюзию неизвестности.

— Под стол закатилась, — так же невозмутимо врет Каддини.

Я киваю, протираю ее от грязи и наощупь вставляю в ухо.

— Разбирательства по поводу моего отсутствия закончены? — спрашиваю я Картера. Я не в состоянии не сказать ему гадость, не уколоть, не обидеть. Если он со мной как прежде, то и от меня получит ничуть не меньше! — Извини, что я пробила колесо. Клянусь, я ничего не подстраивала. И предупредила коллег по кафедре. Но, если хочешь, буду ставить в известность и тебя тоже.

Он снова раздраженно поджимает губы. Но мне мало. Я уже не могу остановиться.

— И я все-таки беру в проект Каддини.

— Я предупреждал тебя, Конелл. Если ты собираешься делать все, что тебе вздумается, сама вылетаешь из проекта.

У итальянца даже глаза округляются.

— Что ты все споришь, Картер? Ты ректор. Тебе вообще не должно быть дела до всяких Клеггов, Конелл, Каддини и прочей мелкой сошки. Ты же у нас решаешь вопросы вселенского масштаба.

В этот момент до Шона, кажется, начинает доходить, что миру не бывать, что спор затеян с целью окончательно и бесповоротно поругаться. И словно в подтверждение его догадки, я добавляю в уже изрядно переполненную чашу терпения ректора последнюю каплю…

— Ну давай, вышвырни меня отовсюду. Мельбурн этого ждет не дождется!

На шее Шона даже жилы начинают проступать. Рада, что поблизости нет журнальных столиков, а вокруг куча свидетелей… Картер вплотную приближается ко мне, и так хочется закрыть голову руками, уберечься, спастись от его гнева. Гнева, который я сама полностью осознанно на себя навлекла. Вот только вместо этого я обманчиво храбро смотрю ему в глаза.

И, кажется, я не видела в жизни ничего страшнее.

— Сделаешь это, и я тебя закопаю, Конелл, — шепчет он мне в лицо. — Я не Монацелли. Я не отдаю то, что мое, не делюсь и не терплю претензий. Каддини перспективный мальчик, можешь походить вокруг меня и поцарапаться, как ты это любишь делать. Если мне это очень понравится, а такое весьма вероятно, то я могу тебе его позволить. Но ты моя Бабочка. Я тебя выбрал. Сам. А это налагает определенные обязательства. Ты будешь говорить гав, когда я велю тебе говорить гав.

И, кажется, инстинкт самосохранения, мне окончательно отказывает, так как я с мазохистским отчаянием выкрикиваю:

— Я всегда знала, что ты сравниваешь меня с Франсин. С собакой. Невероятно, что ты имеешь наглость признать это вслух!

— Что ты несешь?! — наконец, срывается на крик и Шон. Даже хватает за плечи и встряхивает.

— Ты ублюдок, которому нравится окружать себя вещами, которые тебе не нужны. И не только вещами — людьми. Зачем?! Ты все время что-то делаешь, и понятия не имеешь зачем, ведь ты не умеешь ценить имеющееся. Конелл в Сиднее? Галочка в виртуальный ежедневник.

Каддини заперт в комнатке с Хелен? Еще одна! А мне он, в отличие от тебя, друг! И я не хочу его предавать, только потому что ты так велел!

— Какой он тебе, на хрен, друг? — рявкает Шон. — Он студент, который…

— Профессор, — прерывает его парнишка, осторожно касаясь руки повыше локтя в попытке успокоить. Но Картер сбрасывает его ладонь, а меня так и не выпускает из цепких пальцев. Но Каддини не трус и не слабак — он продолжает: — Я бы очень хотел поучаствовать в проекте, но если у вас из-за этого такие проблемы, хрен с ним. Отпустите Док, пожалуйста.

Она просто расстроена и не хотела вас обидеть, я уверен.

— Ты ее ни хрена не знаешь, мальчишка, — шипит Шон, не отводя от меня глаз. — Поверь, она прекрасно сознает, что делает.

А после этого все-таки отталкивает меня и уходит, а я смотрю ему вслед огромными глазами и не могу поверить, что он прав. Я действительно совершенно осознанно собрала все, что знаю о Шоне Картере, и использовала против него наиболее болезненным образом. И Каддини, и Мельбурн, и Франсин.

— Я не умная. Совсем нет, — шепчу я сама себе.

Мне было необходимо сделать ему больно. И я сделала. Совсем как раньше. Совсем как он говорил Карине на Сицилии. Я годами узнавала Шона Картера, с одной единственной целью — чтобы использовать эти сведениями против него. Я не учла всего одну деталь — то, что было раньше, более неприменимо. Раньше мне никогда не было больно и за него тоже. А теперь каждое брошенное слово будто на части разрывает. Шон был прав. За прошедшие три года от моего Сиднея не осталось камня на камне.

Занятия начинаются спустя неделю после истории с плитой и люстрой, и мне предоставляется уникальный шанс познакомиться с Амандой Грейс. Ну что сказать, она не понравится не только Шону — никому вообще. Она очень мрачная особа. А еще она считает, что раз у меня безупречные волосы, то я законченная идиотка. То есть она из тех, кто думает, будто я всему-всему обязана Картеру и интиму… Каждый раз подчеркивает, что она здесь исключительно благодаря квантовому компьютеру, а Каддини кривится. Этот парень любит и Картера, и Клегга, и меня, и мою Хелен, и Ребекку Йол… но не Аманду Грейс. Это я о степени противности вышеупомянутой особы. Поэтому он предпочитает занимать машину в другое время.

Короче, к квантовому монстру подойти практически нереально, что, разумеется, Картеру очень нравится. Он счастлив, что его команда не отлынивает. Мы с ним не общаемся. Я зла. Он тоже зол. Иногда мне кажется, что если я ему скажу хоть слово — он просто повернется и оскалится.

Каждый раз, когда я гляжу на него, мою грудь пронзает боль. Но мне так хочется его видеть, что каждая унция мучений приносит облегчение.

Вот только у всего есть обратная сторона. Например, та, где я читаю лекции Ребекке Йол.

— Добро пожаловать в новый учебный год. Надеюсь, что он станет менее… трагичным, — студенты начинают возиться. Непроизвольно отмечаю, что Каддини нет.

— Вы получили наши цветы? — спрашивает моя Хелен, которая на самом деле Элис.

Подлиза.

— Угу, у вас букет был круче, чем у клеггинсов. Бонусы набираете? — Некоторые хихикают, а я вспоминаю красивую корзинку, которую доставили мне в больницу. — Возвращаемся к теме.