— А ты — старушка-вековушка! — не осталась в долгу отдувавшаяся Злата и в отличие от подруги смогла пропеть, — бабушки, бабушки, бабушки-старушки, бабушки, бабушки, спинки-нескладушки… Пошли уж.

Народу в травмпункте на удивление почти не было. Чуть живая от страха Ирина, с детства боявшаяся врачей, испуганно вползла в большой кабинет. Стены и пол помещения были выложены кафелем, что навевало нехорошие, зато натуралистично яркие ассоциации с моргом. Ирина в морге никогда не была, но представляла себе его именно так. Может, переоценивала, и было там намного хуже? Или, совсем наоборот? Ирина сосредоточенно поразмышляла пару минут, потом вдруг сама спохватилась: что за бред?! И сама же поставила себе диагноз — ну, точно сотрясение мозга. Даром, что ли, такая ерунда в голову лезет?

Хлопотливая пожилая медсестра усадила её и принялась увлечённо громыхать какими-то железками. Входили и выходили то в одну, то в другую, ведущие в смежное помещение, двери медработники. Ирина сидела, зажав ладони между коленей и, вытянув тоненькую шейку, напряжённо осматривалась. В приоткрытую дверь из коридора взволнованно заглядывала Злата, приплясывала, делала совершенно невероятные пассы руками и корчила уморительные рожи, пытаясь поднять в подруге боевой дух. Вышеупомянутый дух подниматься не желал. Ирина в ожидании экзекуции и врачебного приговора бледнела и трепетала. Злата, видя это, в коридоре подпрыгивала и водила руками энергичнее и быстрее. Но толку было чуть. Мук ожидания пострадавшая не выдержала и, в соответствии с известным изречением решив, что лучше ужасный конец, чем ужас без конца, дрожащим голосом спросила у медсестры:

— Простите, пожалуйста, а доктор скоро придёт?

Всё та же ласковая пожилая медсестра, похожая на добрую повариху из школьной столовой (бывают и такие, Ирине встречались), пропела успокоительно:

— Сейчас, моя хорошая! Он пошёл к себе в кабинет, что-то этим, из округа, от него понадобилось. Обзвонились уж с утра. Подавай им его срочно. А у него минутки свободной не выдалось. Пациенты шли и шли потоком. У него с ночи маковой росинки во рту не было, у бедного! А тут ещё эти, начальнички! — она сердито хмыкнула. — Сейчас вот наплыв спал, он и пошёл им звонить. С минуты на минуту уж вернётся. Потерпи. Тебе очень повезло: лучше нашего доктора травматолога не найти!

Молодой парень, который тоже почти постоянно находился в кабинете и заполнял какие-то документы, согласно покивал, поднял голову, посмотрел на ссадину на её лбу и внушительный синяк на щеке и поинтересовался:

— Девочка, кто ж тебя так?

Задумавшаяся о своём Ирина встрепенулась и неожиданным басом исчерпывающе ответила:

— Я не девочка, я учительница. И меня школьной доской во время урока пришибло.

Секунду в помещении, в котором как на грех в этот момент, помимо медсестры и молоденького мальчика, задавшего вопрос, скопилось человек пять пробегавших по делам, стояла тишина. Потом раздался дружный гомерический хохот. Пожилая медсестра с грохотом поставила лоток с инструментами на стол и громко, всхлипывая, постанывая и покачиваясь из стороны в сторону, смеялась, прижав пухлые ладони к не менее пухлым щекам. Рыдал, уткнувшись лбом в бумаги молодой парень. Хохотали остальные.

— Вот это да! Какое у нас тут, однако, веселье! — ласково произнёс знакомый голос. Ирина резко — шее стало больно — обернулась. В дверях маячила Злата с перекошенной от удивления физиономией, а рядом с ней стоял в зелёной докторской робе и глупо улыбался… Андрей Симонов. Тот самый Андрей Симонов, брат её ученика и одновременно мужчина, о котором она мечтала всю свою сознательную жизнь.

Всё дальнейшее Ирина помнила плохо. То ли от лекарств, которыми её кололи, то ли от потрясения. Как сквозь вату слышала она всё происходящее и видела, как Андрей внимательно смотрит на её ссадины. А потом началось самое ужасное. Доктор Симонов выпроводил из кабинета всех, кроме медсестры, и попросил Ирину снять свитер с высоким горлом и майку. Пациентка с ужасом уставилась на него. Раздеться перед ним она никак, ну никак не могла!

— Ирина Сергеевна, надо раздеться. Обязательно. Если вы будете в полном обмундировании я вам помочь не смогу.

Ирина сидела, судорожно сжав руками ворот голубого свитера грубой вязки, и молча отрицательно качала головой. Когда-то в далёком детстве она читала восточную сказку. В той сказке доктор ставил диагноз ханским жёнам только по ручкам, просунутым в отверстие в стене. И ничего. У него это вполне получалось. Ирина вспомнила об этом и пожалела, что они живут не на Востоке. И тут же припомнила, что в сказке это был вовсе не настоящий доктор, а кто-то выдававший себя за него… И расстроилась.

— Что с вами? Вы плохо себя чувствуете? — настоящий доктор Андрей Симонов приподнял её лицо за подбородок и встревожено заглянул в глаза своим синими-синими, ну просто как летнее небо, очами.

— Голова болит? Головокружение? Тошнота? В ушах шумит?

На все его вопросы она могла только кивать в знак согласия или отрицательно мотать головой. А он всё смотрел на неё обеспокоенно и ласково и никак не отводил взгляда. Хоть бы уже в какие-нибудь бумаги уткнулся.

— Рвоты, как я понимаю, не было?

Ирина нервно сглотнула, покраснела и собралась падать в обморок от полноты чувств и от ужасающего несоответствия её чувств и его вопросов. Но тут мужчина её мечты быстро и ловко профессиональным докторским движением отогнул веко сначала на одном глазу, потом на другом, внимательно вглядываясь. Ирина дёрнулась и вернулась с небес на землю, вернее в смотровой кабинет районного травмпункта. Толстокожий Андрей Симонов, решив, что сопротивление сломлено, аккуратно потянул вверх свитер, собираясь раздеть её.

Ирина пищала и пыталась вырываться, но сил не было.

— Ирина Сергеевна, Ирина, надо, надо раздеться, — приговаривал Андрей и всё тянул свитер.

— Позовите другого доктора, и я разденусь! — хмуро отбивалась Ирина. Она физическо чувствовала, что щёки полыхали, а синяк на щеке наливался агрессивным фиолетовым цветом. Было не очень больно, но зато очень стыдно. А бестолковый брат её ученика откровенно смеялся:

— То есть, передо мной вы раздеваться категорически отказываетесь?!

Ирина яростно кивнула.

— Да я бы рад позвать! Но некого! Совсем. Сегодня я один на хозяйстве. И швец, и жнец, и на дуде игрец.

— Как никого? — возмутилась Ирина. — Вон сколько народу туда-сюда ходит!

— Ходить-то они ходят, — Андрей Евгеньевич, как маленькой, отводил ей руки и не оставлял попыток раздеть её, — но травмотолог только я. — И он снова попробовал аккуратно снять с неё свитер.

Не выдержав, Ирина озверела и рявкнула:

— Да что ж такое-то?! Вы что, глупый?! Я не могу раздеться перед братом моего ученика!

— О Господи! Так вот в чём дело, — шутливо простонал Симонов. — Да я здесь ну никак не брат Алёши. А доктор. Забудьте, что вы меня знаете!

— Не могу! У меня пока не амнезия, — она уже почти плакала.

— Хорошо, тогда давайте вызовем «скорую» и отвезём вас в больницу. Там будут другие доктора…

— Не надо! — испугалась Ирина.

— Тогда наплюйте на свои учительские принципы и раздевайтесь сами. Или давайте я вас раздену.

— Я сама! — в отчаянье пискнула Ирина. — Только вы отвернитесь!

Андрей улыбнулся, встал и отошёл к окну. За его спиной раздалось торопливое копошенье, что-то упало, покатилось и Ирина Сергеевна с достоинством, но крайне испуганно произнесла:

— Я готова.

Доктор Симонов повернулся, собираясь, пафосно выражаясь, выполнить свой профессиональный долг, и застыл. Она сидела перед ним в джинсиках и беленьком, в трогательный цветочек бюстгальтере с нежными кружавчиками. Тоненькая-тоненькая. До того тоненькая, что Андрей поразился, как её этой самой школьной доской, по её же выражению, совсем не «пришибло». Светлые волосы встали дыбом. Короткая мальчишечья стрижка делала её совсем юной.

Сколько ей лет? Двадцать два — двадцать три? На родительских собраниях, в строгих костюмах и на высоченных каблуках, она казалась старше. Тоже молодой, но не такой вызывающе юной. А тут… Натурально девчонка-старшеклассница. Тридцатиоднолетний Симонов почувствовал себя стариком. И ещё педофилом. Потому что трогательное юное создание на стуле ему вдруг страшно понравилось.

Она и раньше была ему очень симпатична. Весёлая, добрая, умная. Ум у неё острый, как он успел заметить, язвительный. Ему такие нравились всегда. Да ещё и Алёшка его о ней с восторгом отзывался, то и дело в разговоре «наша Ирина то, да наша Ирина сё». С родителями учеников она была неизменно доброжелательна, однако сдержанна. А уж с ним-то вообще вежлива, но холодна, как льды Гренландии. Чем-то он ей, видимо, не нравился. А жаль. Он усмехнулся: откуда взялись эти самые гренландские льды? Что за бред? Пора выключать педофила и включать профессионала.

Он подошёл к Ирине, сел рядом и стал осматривать. Лицо пострадало не сильно. Только ссадина на лбу, неглубокая, следа не останется. Синяк, конечно, огромный, на всю бледную щёку. Он потрогал. Ага, больно, вон как морщится, бедненькая. Ну, ничего, гематому мы тоже быстро уберём. А вот шея, голова и спина его сильно беспокоили.

Подружка Злата, узнав его, в коридоре успела рассказать, что упавшая доска была не простой, а ездящей вверх-вниз. С противовесом. А в роли этого самого противовеса выступала самая обыкновенная бетонная плита, пусть и не очень большая. То есть тяжесть была приличная. Собственно доска, основание, да ещё и противовес. И всё это рухнуло на сорок пять максимум килограммов живого веса и метр шестьдесят примерно роста. Да-а, досталось ей.

Бегло осмотрев Ирину, чтобы сверх меры не травмировать и без того травмированную психику трепетной пациентки, Андрей встал:

— Ирина Сергеевна, с лицом ничего страшного, а вот всё остальное будем проверять. Пойдёмте сейчас на рентген, а потом посмотрим, что с шеей и спиной и поговорим по поводу головы. Потому что сотрясение у вас почти стопроцентно есть.