Злата посмотрела на свои изящные часики:

— То есть ты недолго в одиночном заточении томилась?

— Да нет, почти сразу ты пришла и меня спасла! — Ирина проникновенно посмотрела на подругу и снова экзальтированно кинулась ей на шею.

— Хорошо, а когда именно ты в последний раз выходила из кабинета или когда кто-то к тебе заявлялся?

Вопрос застал Ирину врасплох, она надолго задумалась и, наконец, выдала:

— Да часов в семь.

— Получается, что ты три часа к двери не подходила и не слышала, как поворачивали ключ в замке?

— Да, не подходила и да, не слышала. Работала с увлечением, знаешь ли, стахановскими темпами. Да ещё и не в кабинете, а в лаборантской. А там почти ничего не слышно.

— Что ж ты такое увлекательное делала-то, стахановка моя?!

— Писала план работы классного руководителя на четвёртую четверть

— И что? Написала?! — оживилась Злата, над которой этот злополучный план висел дамокловым мечом вот уже третью неделю.

— Ага! — гордо приосанилась Ирина. — Дать списать?

— Дать!

— Договорились, — великодушно кивнула подруга и полезла в сумку за обещанным.

— Ну, если писала план работы классного руководителя, то, конечно, могла и не услышать, как тебя злоумышленник запирал, — тем временем размышляа вслух Злата. — Теперь давай думать, где он взял ключ?

— Не знаю, — Ирина отвлеклась от поисков в закромах своей необъятной сумищи свежесочинённого плана и задумалась, наклонив голову к правому плечу.

— А где твой? — Злата загорелась идеей вывести таинственного запирателя или, что вполне могло быть, запирателей на чистую воду.

Ирина снова нырнула в сумку и энергично в ней завозилась. Пара минут усиленного копошения не дали никаких результатов, и тогда хозяйка сумищи стала извлекать из неё предметы самого разного назначения. Злата с интересом следила за происходящим — сама она тоже отличалась любовью к большим, вернее, очень большим сумкам — и теперь горела желанием узнать, что же носят в своих баулах другие девушки.

На первой парте поочерёдно появились упаковка финских хлебцев, несколько конфет, пенал с полным комплектом ручек, карандашей, фломастеров и ластиков, бумажные носовые платки, толстенный еженедельник, кошелёк, конверт с общественными деньгами, бутылочка воды, пузырёк с бисером, здоровенная рулетка, швейцарский армейский многофункциональный нож, пакетик с набойками для туфель, шнурки, свёрнутые в аккуратный клубочек, моток верёвки, ручная дрель, стеклянная банка с разноцветными дюбелями. Довершала дикий набор хорошенькая прозрачная с разноцветными бабочками косметичка, в которой чего только не было: от лекарств до иголок с нитками. А вот ожидаемым туши, теням, румянам и прочим средствам «укрепления фасадов», как говорила Златина мама, места не нашлось. Совершенно забыв о цели раскопок, Злата удовлетворённо кивнула: в её собственной сумке был не менее странный и абсурдный, на первый взгляд, для молодой девушки набор.

— А дрель тебе зачем? — только и уточнила она.

— Да на стенде дырки крутила. У меня два здоровенных допотопных стенда в лаборатории застоялись. К ним прикрепить ничего невозможно, а стенды чудесные, большие, на полстены. Очень они мне пригодятся, когда Неделя химии будет. Их на первом этаже вывесить — никто мимо не пройдёт. Я голову сломала, что с ними сделать, как их к делу пристроить. Кнопки не воткнёшь, булавки и подавно, гвозди вываливаются. Вот я и придумала дырок навертеть, да винтики засовывать, а с обратной стороны их гаечками прикрутить… Для этого дрель и приволокла.

— Гениально. — Одобрила Злата и уточнила:

— Прикрутила?

— Ага, очень неплохо получилось. Приходи в понедельник смотреть… Послушай! — вспомнила Ирина о первопричине проведённых в сумке изысканий. — А ключа-то нет!

Девушки озадаченно переглянулись.

— То есть меня заперли моим же ключом? — от такого вероломства Ирина опешила и теперь сидела, машинально запихивая свои сокровища обратно в сумку.

— Похоже на то. Теперь думай, сама ли ты его забыла в замке или кто-то его из сумки тиснул? Или ты его по обыкновению на стол бросила?

Ирина задумалась. Молчание затягивалось, и Злата в целях активизации умственной деятельности подруги насупилась и стала смотреть на неё с самым мрачным видом, долженствующим демонстрировать её озабоченность и стимулировать Ирину к воспоминаниями. Та тоже состроила серьёзное-пресерьёзное лицо и стала копошиться теперь уже не в сумке, а в голове. Злата долгого копошения не выдержала и начала с регулярностью раз в двадцать примерно секунд спрашивать:

— Ну?.. Ну?!. Ну?!!

— Залезу на сосну!!! — не выдержала Ирина и тут же хлопнула себя ладошкой по лбу. — На сосну… Сосну… Вспомнила я! Я около семи к Сосниной ходила, она меня просила расписаться в журнале замен. А я забегалась и забыла. Вот и пришлось к ней сбегать, раз обещала. А потом пришла, дверь открыла… зашла… ключ вынула и на кафедру бросила… Сама же в лаборантскую ушла…

— А могла ты не слышать, как кто-нибудь вошёл и ключ взял?

— Нет, ну это вряд ли! Как заперли меня, могла и не услышать. Это дело двух секунд, я, к примеру, в этот момент листала что-то или в сумке рылась и была временно тугоуха. Но открыть дверь, зайти, сделать несколько шагов до кафедры, взять ключ, выйти и дверь закрыть — такое я не пропустила бы. Дверь в лаборантскую ведь была нараспашку. Я ж не совсем глухая пока. Слишком сложно.

— Тогда вспоминай, кто к тебе приходил в это время. И зачем. То есть, под каким предлогом.

— Да кто только не приходил! Ты же знаешь, что у тебя, что у меня всегда толпы народу. Алёша Симонов забегал за учебником — он забыл его…

— С Симоновыми тебе просто везёт. Первыми на ум приходят!

— Не смейся! А то я обижусь и замолчу.

— И будешь одна мучиться и злоумышленника вычислять.

— Ладно, не обижусь. Тем более, всё это правда. Не могу об Андрее не вспоминать, а Алёша на него ужасно похож.

Злата приобняла подругу:

— Помимо Алёши кто заходил?

— Твои Коля Толюшкин и Серёжа Иванов были.

— Это я их присылала, мне их журнал нужен был, а он у тебя остался после уроков. Просила одного из них, но они же всегда и везде вместе бегают.

— Тома Писаренко была, хотела узнать оценки и перспективы сестры младшей, Ксюшки. Арина Халецкая забегала за темой доклада. Антон Чибисов спрашивал, не у меня ли его Ольга ненаглядная… — она вдруг замолчала. Злата обеспокоенно взглянула на неё:

— Господи, Ириш, ты что?! Ты плачешь, что ли?!! Ириша… Ирочка…

Действительно, по щекам Ирины Сергеевны текли крупные слёзы, лицо её мучительно кривилось, губы дрожали.

— Златик, слушай, за что ж меня так не… нена… ненавидеть-то?! Чтобы вот так, в кабинете, на все выходные! Что ж я им сделала-то?! Ты же знаешь, как я их, архаровцев, люблю… Я думала, что и они меня!

— Ириш, Иришенька! Знаю, знаю, как ты их любишь… — Злата теперь сама чуть не плакала, — и они тебя очень любят, очень! Поверь! Мне же со стороны виднее! Мои тебя обожают просто! И старшенькие мои тебя очень любили! Всегда про тебя спрашивают, когда звонят или приходят. И приветы тебе передают… Да они ж к тебе тоже забегают… Стали бы они это делать, если бы не любили?! Ну вот, честное слово, — любят!

— Ага, — ещё громче и горше заплакала Ирина, — так любят, что за… за… замуровали-и-и!

— Подожди! Ну не плачь! А то у меня мозги думать отказываются, когда ты так страдаешь. А я чувствую, как какая-то мысль шевелится, только поймать её не могу.

Ирина трагически всхлипнула и попыталась успокоиться, чтобы не мешать шевелению мысли подруги. Успокоиться не получилось, поэтому она зажала рот ладонью и стала тихонько икать, загоняя подступавшие рыдания вглубь. Несчастными зарёванными глазами она неотрывно следила за бегающей около доски взад и вперёд подругой. Наконец Злата остановилась и мрачно произнесла:

— А кто из коллег заходил?

— Да ещё больше визитёров было! Михаил Юрьевич, Гоги, Инна Аристарховна, Лопухов забегал, Мариночка, Ангелина — и та на наш четвёртый этаж со своего второго забралась, Полина Юрьевна, Галина Теодоровна, Марьяша, Рубен Степанович… Тебя только не было!

— Ну, значит, меня, пожалуй, можно на этом основании из злоумышленников исключить.

Ирина снова всхлипнула и затравленно посмотрела на Злату:

— То есть что же это? Меня кто-то из наших запер?! Ещё хуже!

— Нет, не хуже. Потому что взрослые — народ по определению более пакостный, они могут и за мелочь какую-нибудь гадость сделать. Это неприятно, но пережить можно. А вот дети… если дети не любят — это в нашей профессии беда. Сразу следует увольняться и отправляться кактусы выращивать в каком-нибудь профильном совхозе, или как они нонче называются? А теперь иди, умывайся, бери листок и давай думать, кому ты что плохое сделала.

Но подумать им не дали — в кабинет вломился радостный Павел, коротко посмотрел на зарёванную Ирину, мрачную жену, деликатно сделал вид, что ничего такого не заметил, сгрёб обеих в охапку, расцеловал в щёки и сообщил:

— Всё, девчонки! Хорош работать! Выходные! И я намерен их провести в обществе жены, а не в гордом одиночестве. А по сему, будучи, как тебя, родная, предупреждали знающие люди, тираном и деспотом, а также сатрапом, повелеваю с работы уйти!

C этими словами он прошёл к шкафу, достал сапожки жены, пальто и принялся, как маленькую, одевать её. Злата сопротивлялась, вертелась, пыталась объяснить мужу, что никак, ну просто никак не может сейчас ехать домой. Но Павел усадил её на стул, чмокнул в нос и начал обувать. Злате стало неловко, она выхватила сапоги у мужа и быстро сунула в них ноги. Павел протянул ей руки, поднял, на секунду прижал к себе и тут же отпустил, подмигнув.

Ирина заворожено смотрела на них и всхлипывала: нет, никогда, никогда не будет Андрей Симонов её вот так любить! Он вообще на неё не обращает внимания. Она горько вздохнула, взяла своё пальто и собралась одеваться. Галантный Павел отвлёкся от уже одетой жены и помог её подруге. Ирина благодарно улыбнулась. Он с тревогой посмотрел на неё, но ни о чём спрашивать не стал. Вместо этого вытащил из кармана куртки большую шоколадку и протянул: