Дженис тайком от всех сходила к специалисту по бесплодию, и тот посоветовал ей, вести более спокойный образ жизни. К совету она прислушалась и поменяла работу — ушла в кино. Прошло еще шесть месяцев, и никаких изменений, Дженис всерьез забеспокоилась… Мать постоянно ей звонила и спрашивала:

— Ну как?

И она ее неизменно отвечала:

— Нет, все по-старому.

Ей было очень, тяжело ведь, она привыкла к успеху в всем тут приходилось признать возможность поражения.

Отец утешал ее:

— Знаешь, детка, если, ты не можешь родить, это не означает, будто наступил конец света. Вот мама твоя как раз так считает, но это ошибочно. В мире и без того полно детей.

На это Дженис мрачно отвечала:

— Смотря каких. Дети бывают разные.

Она снова сходила к врачу и сделала анализы. Наконец доктор вызвал ее и спросил, принимала ли она какие-нибудь контрацептивные средства, возможно, сама того не ведая, поскольку результаты анализов именно это и показали. Дженис поспешила уверить врача, что ничего не принимала, и тот, по-видимому, посчитав ее немного чокнутой, посоветовал обратиться к другому специалисту. Так она и сделала, а потом рассказала обо всем Уолдо.

— А ты не думаешь, что Элиза могла подсыпать мне потихоньку контрацептивы весь этот год? — спросила она.

Уолдо назвал предположение абсолютно бредовым. Бедная Элиза! Может, она и не слишком обрадовалась бы появлению сводного братика или сестренки, но обвинять ее в таких страшных вещах — это уж слишком! Дженис должна немедленно прекратить вести себя как злобная мачеха. Возможно, имеет смысл вернуться к работе на полный рабочий день, а денег можно раздобыть через ипотечные кредиты — ведь брал же он на дом, и гораздо больше.

О том, что; он обременен кредитами, Дженис слышала впервые. Как он мог не поставить ее в известность?! Теперь до нее дошло, что дом записан только на его имя, после того как он купил квартиру для Джо. Когда она затронула этот вопрос, Уолдо искренне удивился, сослался на свою дурацкую забывчивость, они вместе пошли к ипотечному брокеру и переписали дом на двоих. Теперь Дженис было стыдно за то, что она так сомневалась в нем. Он оказался прав — подобные бредовые мысли действительно могли довести до паранойи.

Ее осенила новая догадка — Элиза могла подсыпать контрацептивы в утренний кофе. Вставала она первая и варила кофе в кофеварке на всех. Не зря же Дженис всегда удивлялась, когда Элиза рано поднималась даже в выходные дни. Она никогда не залеживалась в постели, как другие девочки, и ни разу не проспала. И чем же она занималась? Измельчала в порошок противозачаточные таблетки, чтобы остаться единственным папиным ребенком?

Но поделиться этими подозрениями с Уолдо Дженис не могла, поэтому поделилась с Полом.

— Очень может быть, — согласился тот. — Но ты смотри, какая умная девочка! Ведь знает, что ее отошлют жить к мамаше, если заметят, что она плохо себя ведет.

— Какой же ты циничный! Уолдо не такой, — заметила Дженис, но втайне мечтала, чтобы Уолдо таким и оказался.

Она специально встала пораньше, чтобы пошпионить за Элизой, но та просто смолола кофе, закинула его в кофеварку и ушла. Устыдившись, Дженис решила вернуться на полный рабочий день, пока окончательно не свихнулась. Но сделать это оказалось невозможно — компания сменила кадровую политику. Теперь предпочтение отдавали молодым да шустрым, а те не склонны были брать отпуска по уходу за ребенком. Ей оставалось только радоваться, что она не потеряла свою работу на полставки, ведь выяснилось, что заменить ее можно кем угодно. И все-таки она перешла с кофе на чай, готовила его себе сама из пакетиков, и свежего кипятка из чайника. Она даже некоторое время сливала, воду, включая кран — на всякий случай.

Чтобы не изнывать от безделья, Дженис записалась на литературные курсы. Надеялась, что ей полегчает, если она изложит все происходящее на бумаге. Но это занятие не очень-то помогало — она чувствовала, как внутри зарождается паранойя. Элиза теперь всегда ходила в красном, и Дженис была убеждена, что та делает это нарочно, чтобы провоцировать ее — с красной тряпкой на быка и все такое. Она не переставала ломать голову — считать ли это сумасшествием?

А между тем Элиза вела себя довольно сносно — ходила в школу, не устраивала неприятностей и даже более или менее ела. У нее обнаружился завидный талант к математике, ее приняли в оксфордский колледж, и она уже планировала съехать от них через годик. Она по-прежнему относилась к Дженис с насмешливым презрением — во всяком случае, когда не видел Уолдо. Посмеивалась над ее одеждой, вкусами, речью — но делала это скорее по привычке. А в общем-то вела себя хорошо, что засчитывалось в плюс Дженис, которая все никак не могла забеременеть. Она продолжала бегать по врачам, но те ничего не обнаруживали. Зато как смотрели!

— Ну конечно, я хочу иметь от тебя ребенка! — воскликнул удивленный Уолдо. — Я же люблю тебя! Просто мы знаем, что я-то не бесплоден, так какой смысл меня обследовать? Я только не желаю, чтобы ты так переживала из-за этого, как переживаешь из-за бедной Элизы.

«Несчастная, обезумевшая баба», — думала Дженис, не зная, что делать.

Дальше случилась совсем уж из ряда вон выходящая вещь. Мать Дженис рассталась с отцом и удрала к молодому мужчине, отцу троих малолетних детей, которым не было еще и пяти. Дженис кляла себя и свою бесплодность. Были бы у нее свои дети, такого бы не случилось. Отец тоже недалеко ушел — пострадав месяцок-другой, сошелся с некой Хелен, коллегой Дженис по работе и ее сверстницей. Дженис плакала на кухне.

— Да чего ты переживаешь? — говорил ей Уолдо. — Ну и хорошо, что он связался с этой Хелен. Это лучше, чем быть с твоей матерью. Девка по крайней мере отличается интеллектом, и он давно с ней крутил шашни.

— Да?! А почему я ничего не знала? — возмутилась Дженис.

— Не хотел тебя расстраивать, — пояснил Уолдо. — Ты же у нас болезненно воспринимаешь действительность.

— Теперь ты поймешь, что это такое, — пригрозила Элиза. — Только советую тебе взять себя в руки и не терять аппетит. Не вздумай прекращать есть, как это сделала я.

Как сказала Элиза, так и случилось. За полгода Дженис, утешаясь едой, так располнела, что доктора рекомендовали ей сбросить лишний вес, чтобы не навредить лечению. Она принимала в день по двенадцать таблеток разных успокоительных и гормональных средств, окончательно расшатавших ее психику и метаболизм. После очередного обследования предложили сделать операцию.

Операцию! Вот до чего дошло! Перепуганный Уолдо посоветовал ей обратиться в банк спермы. Дескать у молодых отцов сперма лучше, чем у старых. Элиза, как обычно, присутствовавшая при разговоре, одобрила эту идею.

Про себя согласившись, Дженис сказала Уолдо:

— Нет, ни за что! Замужние женщины не нуждаются в банке спермы.

Она никак не могла решить, чего хотела больше — избавиться от Элизы или родить собственного ребенка.

На следующий день за завтраком Уолдо заявил Дженис:

— Нам надо платить за дом, поэтому лучше задействовать и твою зарплату.

— Не для того ли ты переписал дом и на мое имя? — спросила Дженис.

— Да что с тобой такое происходит?! Ты прямо заела нас! Элизе предстоит учиться в колледже, родители твои так занять своими любовными романами, что больше не могут нам помогать, и твое лечение от бесплодия слишком сильно бьет по кошельку, так что у нас просто нет выбора.

Он повел ее наверх в мастерскую, чтобы заняться любовью, и, она вдруг поняла, что пенис Уолдо использовал как оружие, чтобы развеивать все сомнения и делать ее послушной и на все согласной. Но в тот день она почему-то больше не видела у него квадратного подбородка: то ли свет падал не так, то ли сам Уолдо разжирел и состарился, — во всяком случае, подбородок у него был такой же, как у всех остальных. Перед ее глазами возник образ Кирка Дугласа, скачущего на коне вверх по склону, и она наконец вспомнила тот фильм, который смотрела с матерью, — «Одинокие отважны». Но этот мужчина был далеко не Кирк Дуглас. Она подписала нужные документы. У нее не было сил уйти, а кроме того, она хотела ребенка.

Но что такого она сделала? Чем заслужила все это? Она, Дженис, всегда милая, добрая, хорошая! Может, Джо ее сглазила, напустила проклятие? Но она с ужасом поняла, что никакое это не проклятие, а вполне заслуженное наказание.

В тот день Дженис сделала то, что ей запрещали и Элиза, и Уолдо, — без приглашения зашла в комнату падчерицы. Та была на экзамене по математике и не могла нагрянуть неожиданно. Девичья комнатка оказалась чисто прибрана, только вся мебель в ней выкрашена в красное. Дженис начала шарить по шкафам, один за другим выдвигая ящики. В одном из них под целой кучей красных шарфиков от Версаче, Фенди и Дольче и Габбаны она нашла обувную коробку, набитую упаковками от прописанных ей лекарств. Там же лежало множество конвертиков с неизвестными таблетками и лезвие, которым Элиза раньше любила резать себе вены. Теперь все стало ясно — Элиза постоянно контролировала лечение мачехи. Осторожненько, своими тоненькими нежными пальчиками, этими крохотными скорпионьими щупальцами, взрезала бритвой упаковки, извлекала из них лекарства и подменяла бог знает чем, потом опять склеивала упаковку и подсовывала в аптечку в ванной комнате. А Дженис, доверчивый, добрый и тупой Телец, ничего не замечала.

Сидя на девичьей постели Элизы, Дженис рыдала в голос. На шум прибежал Уолдо.

— Что ты делаешь в комнате Элизы? — возмутился он. — Не хватало только вынюхивать и шпионить!

— Да, я вынюхивала и шпионила! И правильно сделала! — воскликнула Дженис. — Теперь мне понятно, почему я не могла забеременеть. Об этом, оказывается, позаботилась Элиза!

Она сунула коробку под нос Уолдо, но тот словно в упор ее не видел.

— Да ты готова свалить вину на кого угодно, лишь бы остаться чистой!