Фэй Уэлдон - Декамерон в стиле спа

Так вот я ехала по направлению к Хуп-лейн, втайне надеясь подцепить какой-нибудь кортеж, когда заметила на обочине дом с распахнутой настежь дверью. В этом квартале открытая дверь означает, что в доме кто-то умер и там проходят поминки. Они по семь дней кряду собираются, чтобы принимать посетителей с соболезнованиями. Все приносят с собой еду, так что съестного там обычно много. Ты, кстати, не обязан ни с кем здороваться и обмениваться любезностями. Скорбящие родственники заговорят с тобой сами, и ты можешь поддержать беседу, поговорить об усопшем, что в общем-то не трудно. Знаешь ты покойного или нет, не важно — это что-то вроде предсказания судьбы. Просто надо говорить как астрологи. «Меркурий повернул вспять, что обещает на этой неделе множество неурядиц» — задвинешь такое, и кто посмеет с тобой спорить?

Для начала лучше выяснить, кем был усопший — мужчиной или женщиной. Это можно сделать, заглянув в открытки с соболезнованиями, а уж потом говорить, каким замечательным человеком был покойник, какой яркой личностью, как много все мы потеряли в его лице, как тяжело нам без него (или без нее) придется. В общем, всякое такое. Подобные речи всегда приветствуются и повышают всеобщий настрой, потому что никто, как известно, не идеален и лучше не пускаться в подробности. Близкие усопшего скорее всего решили, что я с его работы, поэтому не стоило долго мозолить им глаза и рассиживаться. Тем более я была там самой молодой из присутствующих и никакого секса не намечалось.

Перед уходом я только забежала на кухню набрать себе бутербродиков с копченой лососиной, вот тогда-то и увидела, как кот свалился в колодец, Я никому не сказала об этом, и наверняка пропажу, учитывая те обстоятельства, не заметили. Никто даже не мог слышать его воплей из-за двойных стекол на окнах — домик-то, я вам скажу, был не бедный и тянул на миллион, а то и побольше. Как долго могут кошки продержаться без еды? Вода-то там была — стекала струйкой по водосточному желобу.

Так вот я и маюсь. Неужели мне надо срочно все здесь бросить, сесть в поезд (что вряд ли удастся из-за этой дурацкой забастовки) и ехать в пригород Хэмпстед-Гарден только потому, что какой-то тупой перекормленный кот ожирел и не может прыгнуть с забора на подоконник?

Но, говоря это, она уже поднялась из-за стола и улыбнулась нам столь лучезарно, что мы поняли: именно так она и собирается поступить. Она намеревалась исправить ситуацию — проехать такой дальний путь, чтобы убедиться, все ли в порядке с котом. И, спасая его, она спасла бы себя. Возможно, даже, излечилась бы от своих причудливых слабостей и впредь ходила на свадьбы и похороны только по приглашению. Такое очень даже может быть, ведь надежда, остается всегда.

Уже направляясь к двери, она сказала:

— Дело в том, что все мы в конечном счете превращаемся в собственных матерей, как бы этому ни сопротивлялись.

Хирургиня отвезла Брокершу на вокзал. Поезда до Лондона худо-бедно ходили. В Лондон она должна была приехать рано утром, когда такси почти нет. Но она его все-таки взяла.

А вскоре настала очередь Сценаристки рассказывать свою историю. В джакузи она оказалась в тот день случайно. Она только иногда появлялась, чтобы поесть, присутствовала на собрании с Беверли, причем судьба «Касл-спа», равно как и здешнего персонала, ее, похоже, ничуть не тронула. Она явно не собиралась уезжать, поскольку запланировала все десять дней провести в тишине и покое, дабы закончить сценарий политического триллера. Сейчас же она хотела поделиться своим сочинением с нами. Правда, мы-то все рассказывали подлинные истории из жизни, а она, как видно, намеревалась накормить нас вымышленной.

Процедуры она иногда посещала, но, по-моему, с каждым днем интересовалась ими все меньше и меньше. Собственная внешность абсолютно ее не волновала. Неопрятная кожа свидетельствовала о поздних ночных бдениях и большом количестве выкуриваемых сигарет. Заросшие брови давно напрашивались на выщипывание. У нее были широкие плечи и узкие бедра, широкий лоб и узкий подбородок, длиннющие ноги и громадные ступни. Зато выразительные серые глаза являлись ее лучшим украшением. Гордый дерзкий взгляд и уверенные жесты свидетельствовали, что она привыкла спорить и отстаивать свою точку зрения. Майра справилась о ней через «Гугл» и была впечатлена. Роза Энкор. Англичанка. Начинала с рекламных роликов, завоевала пару наград, потом переключилась на кино и еще до двадцати пяти написала сценарий к короткометражному художественному фильму, получившему «Золотую пальмовую ветвь» в Каннах. После этого она перебралась в Голливуд, куда ее, по-видимому, манили большие деньги, и там дважды номинировалась на «Оскара» за лучший сценарий: один раз за приключенческую картину и другой — за криминальную драму с элементами триллера. То есть дела ее складывались довольно успешно, этим объяснялась и запущенная внешность — ведь такая работа способна вытянуть из человека последние жилы. Точно так же изматываются, к примеру, работающие в индустрии моды. Обе профессии требуют огромных жертв.

В отличие от всех нас, расслабленных, неприбранных, лишившихся на время обычного женского оружия, такого, как прически, макияж, одежда, украшения, и оставивших для самоутверждения лишь свои житейские истории, Роза самоутверждалась по-другому — при помощи бившей фонтаном фантазии. Стоило ей только занять местечко среди нас в бассейне, как она тотчас же входила в раж. Такое впечатление, будто ловила атмосферу какой-то тайной антенной. Она жадно впитывала услышанные сюжеты, переосмысливала и выдавала потом нам.

— Ну, во-первых, я мужчина, — начала она.

— В таком случае вам нечего делать в этом бассейне, — сказала ей Трофейная Жена. — Вон даже Судья изо всех сил пытается быть женщиной.

Судья всплеснула хорошенькими нежными ручками и обиженно возразила:

— Что значит «пытаюсь»?! Я и есть женщина! Как вы можете принимать меня за кого-то еще?!

Но на ее возмущение никто не отреагировал.

— Просто я живу внутри своих произведений, — объяснила Сценаристка. — Там я могу быть мужчиной, если захочу.

Например, я сижу в ожидании. Что-то вот-вот должно произойти. Зритель тоже ждет. Где я сижу? О-о, это очень важно. В каком-нибудь голливудском отеле. Не в самом дорогом, конечно, а, допустим, в «Беверли-Уилшир». Видны ли оттуда огромные буквы «ГОЛЛИВУД»? Или проще сменить отель и начать действие на другой натуре? Об этом пусть думают критики.

Так вот, я сижу и неторопливо попиваю мартини или манговый сок в роскошном тенистом оазисе отеля. Вокруг зеленые деревья, цветы. Нет, буквы все-таки видны. Не хочу, чтобы действие происходило где-нибудь в Чикаго или Новой Англии, пусть это будет все-таки Лос-Анджелес. Пусть это будет Голливуд. И обязательно зеленый оазис. Зеленый цвет вообще хорошо. Так мой герой воспринимается лучше, как бы ближе к природе. Меня помнят по предыдущей ленте — нашумевшей комедии про паренька-инвалида, смотрителя автомобильной стоянки и незадачливую девчонку, помявшую крыло. Сандра Баллок? Ну конечно, а кто же еще! Ладно, Бог с ней, с той комедией, вернемся к настоящему. Я сижу в этом зеленом вестибюле и жду. Чего жду? Воздаяния за свои дела, за все, что натворил. Я же не просто герой, а герой отрицательный. Может быть, раненый. Да, точно, раненый герой. В конце всех этих приключений я должен буду искупить все свои грехи. В конце я стану «хорошим». Каких именно приключений? Ну, там будет все — и секс, и слава, и уязвленная гордость. Да, именно так. Я знаменитый герой, влипший в неприятную историю, и теперь вот жду возмездия, жду Немезиду.

Немезида приходит ко мне в образе красавицы. Но поскольку это боевик, за спиной у нее появляется кто-то еще. Я встаю ей навстречу, но в это время раздается взрыв и красавица гибнет на моих глазах. Повсюду полыхает пламя, я перекатываюсь по полу, уворачиваясь от огня и взрывов. Еще недавно зеленый оазис почернел и обуглился. Да-да, обуглился, это красиво. Охотились они, конечно, за мной, а не за ней. Что же такое мне известно, чего не следует знать? Что я такое совершил? Я оглушен, потрясен, я ранен… Ко мне бежит моя девушка. Красотка пуэрториканка. Нет, не такая уж красотка, иначе мы не сможем убить ее в начале фильма. Она собирается усыновить младенца из Малави. Или нет, она просто беременна. Из-за потрясения и шока теряет ребенка. Да, точно, вот это в самый раз. Вторая часть фильма проста — преследование злодеев, к которому подключается мой друг. Злодеи — спецподразделение смертников из Ирана… Нет, лучше не из Ирана, пусть будут католики-экстремисты. В этой погоне я убиваю, погрязаю в грехе. Но искупить его никогда не поздно.

Она умолкла, словно борясь с какой-то невидимой преградой, потом вздохнула и, похоже, вспомнила о нас.

— Простите. Я вас, наверное, уже утомила. В общем, это не слишком интересно. Ничего нового, никаких свежих идей. Паршивенький получается фильм. По-моему, мне лучше быть федеральным агентом. Чернокожим героем, который погибает и воскресает. Так, пожалуй, увлекательней. Ой, ладно, забудьте об этом. Опять меня понесло в какую-то виртуальную реальность. Я сочиняю про нее во сне, а иногда и спать-то ложусь, чтобы сочинять. Я обработала столько чужих сценариев, столько раз смотрела на все это чужими глазами, что часто не помню, кто такая. Я вот, например, очень плохо вожу машину — медленно, нервно, поскольку в голове так и крутятся катастрофы из сценариев. Мне всякий раз кажется — вот поднимусь на гору, а внизу куча мала из разбитых машин.

— А если бы он у вас сидел не в вестибюле среди оазиса, фильм получился бы другой? — спросила Брокерша.

— Абсолютно другой! Думаю, вся проблема как раз в этом. Атмосфера и декорации должны соответствовать определенному шаблону. Боевики никогда не начинаются в гостиничных номерах, всегда в вестибюле. Битые вдребезги стекла, языки пламени хорошо смотрятся именно там. Нет, конечно, можно переписать и опустить эту сцену — я еще не решила.