— Вот черт! Надо сообщить об этом в соответствующие инстанции, только электронная почта теперь не работает, а телефонному звонку в праздничный день они наверняка не обрадуются. Видимо, придется с этим подождать.

А уж поблагодарила она меня или нет — разницы никакой, ведь мысленно-то наверняка поблагодарила.

Я оставила ее наедине с проблемами и отправилась на сеанс массажа к Хизер, миниатюрной девушке с огромными карими глазами, в нежных руках которой силы было побольше, чем у гориллы.

А после массажа спустилась вниз, чтобы послушать исповедь Майры Миллер.

Глава 9

ИСТОРИЯ ЖУРНАЛИСТКИ


— Такой же спа-салон, только в другом месте, — сказала она нам. — Два года назад это был «Хилфонт-спа» в Уилтшире. Там, конечно, не так красиво и порядки более пуританские. К подсчету калорий отношение гораздо серьезнее, и чакры с шампанским считаются понятиями несовместимыми — одним словом, полное и тотальное воздержание. Я лежала на кушетке, застеленной белой простыней, пока массажистка по имени Зельда занималась моим лицом. Ее имя я узнала из нагрудного бейджика, а других запоминающихся черт не обнаружила. Она склонилась надо мной, но я лежала с закрытыми глазами. С какой стати пялиться на чужого человека? Когда увесистая горячая слезинка упала мне на голую грудь — платье мое было приспущено с плеч, — меня охватило что-то вроде раздражения. Это я по уши в проблемах, и жалеть и утешать нужно меня, а не массажистку из салона красоты. Это я прокладывала себе путь, расплачиваясь за все. Так разве это честно? Я подняла руку и, не открывая глаз, смахнула слезинку, как смахивают муху. При этом не произнесла ни слова. Мне было наплевать на этикет — она-то ведь тоже не больно о нем заботилась. Я больше не чувствовала над собой это лицо и позволила себе открыть глаза. Так и лежала на спине, уставившись в потолок, пока она мазала мою шею и грудь темной черноморской грязью. Я слышала, как она шмыгнула носом — скорее, видимо, от огорчения, нежели от простуды. И решила ни за что на свете не расспрашивать ее, в чем дело. Если надо, сама расскажет.

Сейчас я не очень увлекаюсь спа-процедурами. Меня не настолько заботит собственная внешность, к тому же я вечно занята и эти вещи нагоняют на меня скуку. Первый массаж обычно воспринимаешь на ура, второй просто доставляет удовольствие, третий еще туда-сюда, а четвертый становится тошнотворной скукой. Я и здесь-то нахожусь только потому, что это нужно для работы. Просто ищу место, где можно спокойно сесть и написать материал для Алистера. Алистер — это мой редактор. Наша газета в определенной степени чтиво семейное, но сорок пять процентов наших читательниц на вопрос, где бы они хотели провести Рождество — в спа-салоне или дома, — отвечают: в спа-салоне. Вот мне и поручили окунуться в эту среду и проверить.

На момент знакомства с Зельдой я только-только вернулась домой после двухгодичных мотаний по земному шару — в основном торчала в Ираке, таскалась за командой Ханса Блика, и кончились эти мытарства плачевно, когда я на три дня угодила в заложники. Дело оказалось не в политике, а в деньгах, и Алистер лично примчался, чтобы добиться моего освобождения. Оно обошлось газете в десять тысяч фунтов стерлингов. Нам, иностранным корреспондентам, выбирать условия не приходится. Жаркие пески, знойный пустынный ветер, убожество обслуги даже в пятизвездочных отелях — все это, конечно, отражается на внешности. Моя мама, встречая меня в аэропорту, ужаснулась и предложила оплатить мне недельный отдых в «Хилфонте». Сказала, что я выгляжу старше ее, и спросила, почему я все это время не умывалась. Я объяснила ей, что на фабричном складе, где меня приковали наручниками к стене в кромешной тьме, я вряд ли нашла бы кран, не говоря уж о мыле. На это мама ответила просто: ««Чепуха! Хотела бы найти кран, нашла бы».

— А вот я вас хорошо понимаю, — заверила Трофейная Жена. — Ты возвращаешься из такого вот кошмарного места, а никто даже понятия не имеет, каким бывает настоящий ад. И это делается умышленно. Они просто не хотят всего этого знать.

Трофейная Жена теперь выглядела гораздо лучше — подстриглась и окрасила волосы в ярко-рыжий цвет со светлыми прядями. На это у нее ушло целое утро. Ноги ее от бедер до лодыжек были обернуты серебристой фольгой, под которой какое-то снадобье из целебных трав вовсю вершило свое волшебное омолаживающее действие. После этих десяти дней чистого оздоровления ей сам Бог велел выйти замуж за миллионера.

— А что же там дальше про Зельду? — напомнила я.

И Майра продолжила:

— Зельда перестала всхлипывать, а я по-прежнему молчала. Она склонилась надо мной так близко, что наши глаза неминуемо встретились. По ее неказистой наружности сразу можно было определить, что она засиделась в девках. Мне вспомнились ее ноги, искривленные чуть не колесом, словно она выносила не одного ребенка. Прядка жиденьких мышиных волосенок коснулась моего лица, и я смахнула ее так же раздраженно, как и ту слезинку.

— Многие мои клиентки просят покрасить им ресницы и брови в тон волосам, — сказала мне эта Зельда. — А вам покрасить?

Я согласилась, решив, что в стране, основанной римлянами, лучше следовать их традициям. По поводу окраски ресниц и бровей я сошлась во мнении с дамами, отдыхающими в «Хилфонт-спа». Она намазала мне лицо вокруг бровей и ресниц защитным маслом и кисточкой нанесла на брови какой-то желтоватый крем. Я почувствовала легкое пощипывание.

— Обычно мы держим это по десять минут, чтобы краска взялась, — пояснила Зельда. — Вы только пальцами не дотрагивайтесь, а то измажетесь и будет, щипать. Пожалуйста, закройте глаза.

Глаза я уже успела закрыть и сказала:

— Тогда ресницы лучше не надо.

Но она уже принялась за дело, приговаривая:

— Вы только не жмурьтесь так сильно, а то краска в глаза попадет. Ведь мы же с вами не хотим, чтобы краска в глаза попала? И глаза, пожалуйста, не открывайте. Ведь мы же с вами не хотим, чтобы вы ослепли?

Теперь-то я уже научилась дезертировать с поля военных действий. Сразу чую, когда на меня нападают. Ощущаю какой-то металлический привкус, что-то вроде электрического разряда — значит, кто-то, находящийся совсем близко, желает мне зла, готов напасть на меня с ножом или каким-то другим оружием. Тут уж выбирай, что делать — уворачиваться, замереть на месте, спасаться бегством и надеяться, что Бог, в которого ты веришь, тебя не оставит. Вот и сейчас я уловила этот запах опасности. А кроме того, знала, что если человек на словах не желает тебе ослепнуть, то на деле только этого и хочет. Я понимала, что беспомощна на спине, поэтому предпочла замереть на месте и не шевелиться. Я не открывала глаза и не зажмуривалась. Слепоты я боюсь панически.

Она пересела на другой стул. Я хорошо слышала, как шуршал ее халатик, и даже ощутила запах шампуня от перхоти.

— Вы здесь? — спросила я. — С вами все в порядке?

— Тебе-то что за дело? — вдруг огрызнулась Зельда. — Ты клиентка? Тебя обслуживают? Вот и молчи, говнюшка!

— Напрасно вы так расстраиваетесь, — сказала я, переварив услышанное, и подумала: «Может, ее уволили?»

— И перестань шевелиться!

Я замерла. Беспомощно лежала, а Зельда сидела рядом. Она была нужна мне, чтобы смыть эту дрянь с моих глаз. Вдруг я услышала щелчок. Этот звук был мне хорошо знаком — щелчок револьвера. «Кольта» двадцать второго калибра.

— Осечка! — У нее вырвался горький смешок.

Потом раздался новый щелчок.

— Опять осечка!

За этим последовали всхлипывания. Лежа с закрытыми глазами, я пыталась понять, что происходит. Единственное, что мне пришло в голову, — это русская рулетка. Баба была явно не в своем уме. Разве нормальная женщина, косметичка из салона красоты станет обзывать своих клиенток говнюшками? Меня интересовало только одно — куда направлено дуло револьвера, в ее голову или в мою? Я ее ничем не обидела, это она свалила, на меня какую-то коллективную вину за то, что я оказалась успешнее в жизни. Такое тоже возможно, только, признаться, как-то неожиданно.

— Зельда! — обратилась я к ней по имени (слава Богу, его я запомнила). — Ты только имей в виду, что это тебе не лотерея. Нажимая курок, ты сокращаешь шансы, Что у тебя за пистолет?

— Если откроешь глаза, ослепнешь, — злобно проговорила она. — И вообще, с чего ты взяла, что это пистолет? Может, я ногти стригу или пудреницей щелкаю.

— «Кольт» двадцать второго калибра, так ведь? — Эта старомодная примитивная модель пользовалась особенным спросом у дам.

— Ах ты, сучка! И в таких вещах разбираешься! — воскликнула она. — Вы, богатые телки, все одинаковые. У вас перед носом застрелишься, а вам будет по хрену!

— Это правда, — согласилась я, хотя и не следовало бы. Но в подобных случаях я не могу удержаться и всегда отвечаю хлестко. Даже рискуя попасть под ответный удар настроенного на убийство или самоубийство психа, скрывающегося под личиной скромной косметички.

От моих слов Зельда едва не задохнулась от возмущения, и засим последовал новый щелчок. Я была пока еще жива. Но, видать, сильно разозлила ее. Револьвер теперь был, конечно, направлен на меня. Я сделала глупость, и беседа, как она, по-видимому, решила, должна была закончиться для меня смертью. Со мной больше не обращались как с уважаемой клиенткой, а в основном материли. Неужели она задумала это с самого начала? Я лихорадочно соображала.

Осталось еще три патрона. Может, мне повезет? Все-таки русская рулетка! Но кто знает, сколько еще патронов у нее в барабане. Я подумала, не попробовать ли бежать. Мозг хотел, но тело отказывалось. Ослепнуть я боялась не меньше пули.

— Пистолетик этот дал мне Клайв, — сообщила она. — И ты права, безмозглая говнюшка, это действительно «кольт» двадцать второго калибра. Это был пистолет его матери, а я с техникой хорошо управляюсь. Я оставалась в доме одна, а в округе тогда было много взломов и грабежей. Вот он и бросал меня, а сам укатывал куда-нибудь со своими расфуфыренными друзьями.