– О, женщина! Ты даже не представляешь, как тебе повезло! – с пафосом воскликнула Света. – Что же тогда? Может, он платит алименты троим детям?

Живое воображение Насти мигом нарисовало такую картину: лето, Парк Горького, Вадим в окружении трех детишек от четырех до семи лет стоит у лотка с сахарной ватой, покупает и вручает каждому по лакомству. Один из детей отрывает кусок липкой ваты и бросает в Настю. Вата прилипает к ее волосам, девушка тщетно пытается снять ее. Вадим с добродушной улыбкой грозит шалуну пальцем.

Настя потрясла головой, отгоняя видение. Она порядком наслушалась жалоб от подруг, встречавшихся с разведенными мужчинами и вынужденных проводить время с их детьми от другого брака. Редко кому удавалось подружиться с маленькими сорванцами. Обычно они оказывались большими ревнивцами и норовили выставить новую подругу отца в невыгодном свете. К счастью, у Вадима не было ни бывших жен, ни малых детей, о чем Настя и поведала Свете.

– Не было? – усомнилась та. – Это в тридцать один год-то? О, подруга, с ним что-то не так!

– Перестань, Света! Нам самим почти по тридцать.

– Мы – другое дело, – парировала подруга и выдала очередную версию. – Я поняла! Он – жуткий ревнивец! Угадала?

– И снова мимо, – рассмеялась Настя. – Вадим ни разу не устраивал мне сцен ревности. Да я никогда и не давала ему повода.

– Значит, он бабник? – не сдавалась Света. – Заглядывается на других девушек, когда вы вместе.

– Никогда не замечала, – разочаровала ее Настя. – Пойми ты, Вадим – серьезный и воспитанный мужчина.

– Нет, чувствую, что-то здесь не так! Может, он слушает шансон? «Владимирский централ, ветер северный», – фальшиво напела Лисичкина, снова обратив на себя внимание покупателей – двух тетушек необъятных размеров.

– Хватит! – зашипела на нее Настя. – Вадим – человек интеллигентный.

– Понятно, слушает только радио «Классика» и симфонии Чайковского, – хмыкнула Света, бросив взгляд на тетушек, и выдала очередную версию: – А может, он тайно посещает шоу толстушек?

Настя, смеясь, отобрала у нее фигурку ангела, которой размахивала подруга.

– Да нет у него никаких недостатков, уймись!

– Знакомство с Тамарой Петровной покажет, есть или нет, – заметила та, беря с полки фигурку оскалившегося тигра. – Ох, не завидую твоему Вадиму! Я твою маму до сих пор побаиваюсь, хотя школу давно закончила. Поверишь, иногда еще снится ее грозный рев. «Лисичкина, к доске!» – прорычала она, потрясая тигром.

Подружки рассмеялись, Света вернула фигурку на место, а Настя остановилась у полки с куклами ручной работы. Нарядные, с завитыми волосами и застывшими улыбками, миниатюрные красавицы в красивых платьях сидели рядами в ожидании своих новых хозяек. Внимание девушки привлекла кукла с именем Скарлетт, в лице которой угадывались изящные черты актрисы Вивьен Ли.

– Твоя получилась в сто раз лучше! – заявила Света, и Настя робко улыбнулась:

– Ты действительно так считаешь?

– Ну конечно! – подтвердила подруга. – Сколько раз еще повторить: у тебя настоящий талант! И чего ты гробишь себя в нашей конторе? Ведь вижу же, что радости тебе от этого никакой. А могла бы радовать и себя, и людей своими куклами.

Изготовление кукол было Настиным хобби и отдушиной от однообразной работы корректора в скандально знаменитой газете «Сплетница». Самым интересным было придать куклам портретное сходство с людьми. В Настиной квартире жило шестнадцать кукольных двойников. Куклы любимых актрис – Риз Уизерспун в образе блондинки в законе, Вивьен Ли в зеленом бархатном платье Скарлетт О’Хара и Барбары Брыльски в коричневом платье из «Иронии судьбы». Куклы Киану Ривза в черном плаще из «Матрицы» и Джорджа Клуни в элегантном костюме авантюриста Оушена.

Делала Настя и кукол с лицами знакомых, потом им же и дарила. На свадьбу подруге вдобавок к конверту с деньгами преподнесла куколки жениха и невесты в свадебных костюмах. Молодые были в восторге, и все гости подходили посмотреть на кукол и фотографировали их. На день рождения Светы месяц назад Настя вручила ей куколку-двойника, подруга радовалась ей больше, чем любимым духам от Диора. А потом растрезвонила знакомым про Настин талант, и накануне Нового года на девушку свалилось три заказа. Две куклы она сделала по фотографиям и видео людей, которых раньше не видела, а прообразом для третьей послужил вампир Эдвард Каллен в популярном фильме «Сумерки» – соседка Светы решила сделать подарок своей племяннице, увлеченной вампирской сагой и молодым актером. Вампир получился до того бледный и болезный, что Насте было страшно смотреть на творение рук своих. Но племянница, по словам Светы, пришла в экстаз и с тех пор повсюду таскала игрушечного «Эдварда» с собой – на зависть одноклассницам. А Света с тех пор убеждала подругу заняться куклами всерьез.

– Ты же знаешь, это несерьезно, – в который раз возразила Настя.

– Кто это сказал, Тамара Петровна? – мгновенно взорвалась Лисичкина. – Насть, ты уже не маленькая. Пора набраться смелости и начать жить своей жизнью!

– Давай не будем сейчас об этом… – попросила Настя и направилась к выходу из магазина.

– Девушка, вашей матери зять не нужен? – Какой-то парень в шапке Санта-Клауса подскочил к ней, и Настя непонимающе подняла на него глаза.

– Ее мать – школьный завуч по кличке Мегера. – Света решительно оттеснила парня от подруги. – Вы все еще полны решимости жениться?

Претендент разом растерял всю самоуверенность и поспешил скрыться в толпе.

– Моя мама вовсе не Бармалей, чтобы пугать ею детей! – шутливо укорила Настя.

– Неблагодарная! Я только что спасла тебя от совращения несовершеннолетним! – пожурила Света. – И ведь насчет Мегеры не соврала!

Мама Насти, Тамара Петровна Морозова, преподавала химию и была завучем вот уже долгих семнадцать лет. Учеников она гоняла нещадно, не делая исключения даже для собственной дочери. Благодаря страху, в котором она держала всю школу, к праздникам Тамара Петровна получала самый богатый урожай шоколада и цветов. Спорить с Тамарой Петровной было себе дороже. Поэтому Настя послушно поступила в педагогический институт, правда, к неудовольствию матери, на филологический, а не на химический факультет. Получив диплом с отличием, так же безропотно пришла работать в родную школу. Но продержалась там всего год. Мать все время давила на нее своим многолетним опытом, ругала за то, что Настя слишком добра к детям, а те на ней «ездят», требовала быть строже и жестче. Одним словом, в дочери Тамара Петровна желала видеть продолжение себя, тогда как Настя пошла характером в отца – мягкого, уступчивого и добродушного. Работать с матерью девушке было невыносимо, и в конце учебного года на стол директора легло заявление об уходе. Это был первый серьезный бунт в жизни Насти, который Тамара Петровна позднее окрестит «предательством», а Света по-научному провозгласит инициацией, или, проще говоря, взрослением. Подруга же и помогла Насте устроиться корректором в газету «Сплетница», в которой сама трудилась журналистом. Газета была насквозь желтой, с выдуманными сенсациями, лживыми интервью и снятыми скрытой камерой мутными фотографиями. К таким изданиям Настя всегда относилась с презрением, но за предложение Светы ухватилась, чтобы у матери не оставалось шансов переубедить дочь. Уж лучше «Сплетница», чем очередной учебный год под командованием мамы-завуча. Пожертвовав долгожданными летними каникулами и отпуском у моря, Настя отправилась на новую работу. Корректура сплетен оплачивалась гораздо выше знаний, которые она давала ученикам. Уже через год Настя смогла накопить достаточно денег и переехала от родителей в небольшую съемную квартиру – на другой конец Москвы, зато в шаговой доступности от редакции.

С «предательством» дочери Тамара Петровна хоть не сразу, но смирилась. Но вскоре озаботилась тем, что Насте двадцать пять, а она еще не замужем. Стоило ей узнать о свадьбе очередной Настиной одноклассницы, Тамара Петровна начинала терзать дочь: «А ты-то когда?» Когда у Насти появлялся поклонник, мать с пристрастием прокурора выспрашивала: «У вас это серьезно? Он жениться-то собирается? Смотри, дочка, не теряй зря времени! Годы-то идут». Вот только Насте не хотелось «серьезно». Хотелось по-настоящему, однажды и на всю жизнь. Чтобы в сравнении с ее любовью померкли самые знаменитые кинофильмы. Чтобы от счастья воспарить выше радуги. Чтобы весь мир вокруг в один миг сделался ярким и прекрасным. Матери она, конечно, об этом не говорила. Только с лучшей подругой Светой и могла поделиться. На что Светка цинично отвечала, что Настя путает любовь с оргазмом, и вечной любви, как и вечных оргазмов, не бывает. Сама Лисичкина кавалеров меняла легко, обновляя каждый сезон заодно с гардеробом. А Настя все ждала, к кому прикипеть душой, и не желала размениваться на короткие увлечения.

Конечно, не монашкой была. Случались в ее жизни мужчины, целых три, с которыми все было почти серьезно. С ровесником Димкой она еще в институте съездила в отпуск в Крым. Димка тогда обещал небо в алмазах, а заставил варить макароны с сосисками на тесной кухоньке квартиры, одну комнату которой они снимали. «Ты хоть на море-то бываешь? – сочувствовала девушке молодая хозяйка. – Как ни приду – ты все время у плиты!» За кулинарные Настины труды Дима один раз за всю поездку сводил ее в кафе на набережной, где угостил мороженым и бокалом муската, а потом долго и мелочно спорил с официантом, который вписал свои чаевые в счет. В завершение чудного вечера кавалер затащил упирающуюся Настю в террариум и завороженно застыл у аквариума, где большой удав лениво пожирал живую белую мышку. Девушка могла простить Димке макароны, но мышь так и не смогла. По возвращении в Москву они расстались, на радость Тамаре Петровне, которая в те годы еще не была озабочена замужеством Насти и нещадно браковала всех кавалеров дочери.

Другой роман случился у Насти с писателем Пригожиным, с которым она познакомилась у друзей. Настя с терпением и заботой музы выхаживала литературного гения после тяжелого развода, читала его романы и превозносила его талант в минуты пригожинского творческого кризиса. Да так удачно выходила и вернула к жизни, что тот взял да и помирился с экс-супругой, даже в ЗАГС второй раз отвел. И новый роман, который читала и правила в рукописи Настя, посвятил жене, вот неблагодарный! «И слава богу! – твердила Тамара Петровна, когда Настя пришла поделиться с ней своим горем. – Избавились от тунеядца! Тоже мне, писатель! Разве это занятие для нормального мужика!»