Как странно говорила Кейт: с явной агрессией и в то же время боясь поднять на него глаза. Ее реакция смутила Джека.

– Послушайте… – начал он и нерешительно замолчал. А вдруг сейчас не время говорить об этом? Но с другой стороны, если он не скажет это сейчас, то, возможно, не скажет уже никогда. – Я хочу поговорить с вами… Помните тот разговор… – он улыбнулся, – если только можно назвать это разговором. У Рейчел на кухне. Помните? Вы тогда еще на меня рассердились.

Она кивнула.

– Вы рассердились на меня, поскольку, несмотря ни на что, я хотел бы считать вас хорошим человеком.

– Да.

Он подался немного вперед:

– Вы были абсолютно правы. Я сунул нос не в свое дело.

Кейт смотрела на него, широко открыв глаза. Его откровенность пугала. Было такое чувство, будто Джек прощается с ней. Но ее также тронула его искренность.

– Я не на вас, а на саму себя тогда рассердилась, – сказала Кейт. Что ж, откровенность за откровенность, решила она. – Рассердилась на то, что я такая… что натворила черт знает что. Я теперь жалею об этом. Жалею обо всем, что было в Нью-Йорке. Обо всем.

Глаза их встретились.

Нисколько не смущаясь, не отрывая взгляда, Кейт смотрела прямо ему в глаза.

– А почему вы стали мне об этом рассказывать?

– А что, не надо было? Наверное, хотела, чтоб вы знали, кто я есть на самом деле.

– Но вы не такая.

– Почем вам знать?

– Вы совсем не такая, – упорно твердил он.

– Это еще не все. Считайте, что я сделала вам одолжение. Теперь у вас всегда есть предлог.

– Предлог для чего?

Ее лицо было совсем близко: вокруг глаз едва заметные серые круги; бледная, почти прозрачная кожа… Кейт казалась ему такой маленькой и беззащитной.

– Чтобы уйти с чистой совестью.

Ветерок шевелил ее локоны. Один из них лег Кейт на губы. Джек протянул руку, чтобы убрать его. Пальцы его на секунду задержались на округлой девичьей щеке.

– А вы хотите, чтобы я ушел?

Кейт закрыла глаза и прижалась щекой к его руке:

– Не знаю. А что случится, мистер Коутс, если вы… задержитесь?

– Сам не знаю, Кэти, – произнес Джек и уже всей ладонью погладил ее щеку. – Сам не знаю, – тихо повторил он.

– Джек, где ты? Джек! – донесся с террасы голос Рейчел. – Я тебя всюду ищу! У тебя есть запасная связка ключей?

Кейт открыла глаза:

– Счастливо вам съездить к родителям.

По лужайке к ним уже шагала Рейчел.

– Мистер Симс уезжает, а мы ему еще не все документы отдали. И еще… не знаешь, случайно, куда я дела транспортные квитанции? Нигде не могу найти!

Кейт встала.

Он взял ее за руку:

– Кэти…

Кейт улыбнулась, быстро прижала его пальцы к мягким губам и освободила руку:

– Удачи вам, Джек.

Она повернулась и пошла прочь.

* * *

На следующий день, уже в Лондоне, Рейчел разбирала почту.

– Это тебе, – сказала она, протягивая Кейт два конверта.

Первый выглядел официально, в таких конвертах отправляют деловую корреспонденцию. Он был из архива Королевских военно-морских сил.

Уважаемая мисс Альбион!

Благодарим Вас за письмо, в котором Вы запрашиваете информацию об офицере Королевских ВМС Николасе Уорбертоне, состоявшем в списках команды корабля «Яркий» (ныне корабль Королевских ВМС «Дрейк») в период до и во время Первой мировой войны. У нас также имеются данные о том, что этот молодой офицер непродолжительное время служил на корабле Королевских ВМС «Милосердный», бывшем с 1917 по 1918 год минным тральщиком в акватории Шотландского моря. С сожалением должен сообщить Вам, что, по нашим сведениям, вышеупомянутый гардемарин был с позором уволен из Королевских ВМС, после того как был «уличен в проступках, недостойных звания офицера». Хотя факты, относящиеся к этому делу, весьма неопределенны и противоречивы, из документов явствует, что лишь вмешательство членов его семьи, а главным образом его отца, лорда Уорбертона, предотвратило надлежащее судебное разбирательство. В том скандале был замешан еще один гардемарин, который также был уволен из Королевских ВМС, а позже за свое недостойное поведение приговорен к тюремному заключению и отбывал срок в Портсмутской тюрьме. Весьма печально констатировать, что в структурах ВМФ, как, впрочем и во всей стране, существовали в то время подобные законы. С другой стороны, мне приятно сообщить Вам, что дело это закрыто и в настоящее время у нас, как и во всех других родах вооруженных сил, идет активная деятельность, направленная на полное устранение дискриминации представителей сексуальных меньшинств и на защиту права наших военнослужащих (как мужчин, так и женщин) на личную жизнь.

Надеюсь, что Вы вполне удовлетворены данной информацией.

Искренне Ваш,

капитан А. С. Хэмлер

Кейт еще раз перечитала письмо и нахмурилась.

Так, выходит, Николас Уорбертон был геем? В письме недвусмысленно об этом говорится. Но тогда… Что за странный набор: балетки с оторванным ремешком, фотография красавца-моряка, приходившегося сестрам Блайт сводным братом, коробочка для кокаина, значок тайной фашистской организации, изящный дорогой браслет… Что бы это все значило? Кейт вздохнула. Предметы из обувной коробки теперь еще меньше, чем когда-либо, казались ей связанными друг с другом.

Второе письмо пришло из галереи Ричарда Грина. Кейт разорвала конверт.

Внутри лежала открытка с рекламой закрытых торгов, на которые будут выставлены предметы из коллекции Монроу.

На обратной стороне по диагонали было написано:

Жду в галерее в пятницу, в 7 вечера. А. Монроу.

У Кейт вдруг закружилась голова, ноги стали как ватные. С бьющимся сердцем она порвала открытку и выбросила ее в мусорное ведро.

Рейчел тревожно перехватила взгляд племянницы.

– Что-то случилось? От кого это?

– Так, пустяки, – соврала Кейт. – Очередная реклама.

– Но на конверте было твое имя.

– Ты же знаешь, эти косметические фирмы такие ушлые, – ответила Кейт, сознавая, что улыбка ее выглядит фальшиво и неубедительно. – Распространители косметики своего не упустят. Стоит хоть где-то засветиться, и они потом шлют тебе все подряд.

– Это верно, – согласилась Рейчел, доставая из сумочки очки. Она уселась за кухонный стол и принялась разбирать свою почту. – Липнут как мухи.

– Да-да. Вот именно. Как мухи.

Эндслей, Девоншир

18 февраля 1941 года

Дорогой мой!

Ужасно хочется получить от тебя хоть какую-нибудь весточку, радость моя! Хоть одно-единственное словечко, мне больше не надо. Пожалуйста, не забывай меня. А уж я тебя всегда помню, можешь не сомневаться. С большим трудом прогнала этого ужасного Блэка. Вчера весь день провалялась в постели. В этом доме так холодно. О, как я сожалею о своих былых поступках! Умоляю тебя, верь мне. Как жаль, что дни проходят за днями, а от тебя по-прежнему ничего нет. Не знаю, что делать и как все поправить. Ах, если бы можно было отмотать время обратно и начать все сначала! Как невыносимо тяжел груз, который я ношу в своей душе.

Б.* * *

Кейт посмотрела на часы и перевела взгляд на свое отражение в зеркале. Вечер пятницы, двадцать три минуты седьмого. На ней красивое платье, волосы слегка завиты и отброшены назад, губная помада, духи – все как полагается. Что-то мало похоже на женщину, которая настроена порвать с любовником. Скорее уж на женщину, которая сама не знает, чего хочет, собиралась сделать решительный шаг, да так и застыла на месте с поднятой ногой, ждет: может, на этот раз все будет иначе? Она вспомнила о тяжелом разговоре с мамой, о том, что недавно побывала в больнице, – и вот на тебе, стоит теперь перед зеркалом как ни в чем не бывало: накрасила ресницы, наложила румяна и про туалетную воду тоже не забыла.

Ни в коем случае нельзя туда ходить. И думать об этом тоже не надо. Наплевать и забыть. Она вдруг вспомнила Джека, как его ладонь лежала у нее на щеке. Кейт стало не по себе: какая же она все-таки дура!

Ну зачем ей Алекс? Этот человек никогда по-настоящему не любил ее, да и за душой у него ничего нет. С другой стороны…

Кейт решительно сняла платье. Надела джинсы и босоножки без каблуков.

Нет, никуда она не пойдет. Останется с Рейчел. Будет смотреть телевизор.

Идти на встречу нет никакого смысла. И говорить ей с Алексом абсолютно не о чем.

Когда Кейт спустилась вниз, Рейчел сидела в гостиной и читала газету.

– Куда это ты собралась?

– Никуда. Просто… – Она нервно крутанула на запястье часики. Господи, который уже час? – У меня сигареты закончились.

Рейчел сняла очки.

– Я с тобой, если ты не против, – сказала она, складывая газету. – Мне надо немного прогуляться.

– Нет, – решительно помотала головой Кейт, открывая дверь. – Я всего на минутку, одна нога здесь, другая там. Хочу проветриться.

Чему быть, того не миновать. Она сбежала вниз по ступенькам, выскочила на улицу. Все. Хватит бесплодных сомнений, она знает, что делает. Знает, куда идет. И с самого начала все прекрасно знала.

Когда Кейт подошла к двери, галерея была закрыта. Она нажала кнопку звонка. Из динамика видеосвязи раздался мужской голос.

– Кейт Альбион?

– Да.

Дверь с тихим жужжанием отворилась.

– Проходите, пожалуйста.

Кейт вдруг почувствовала приближающийся приступ истерического смеха: неужели она снова увидит Алекса? Интересно, он очень изменился? Надо же, прилетел из Нью-Йорка, проделал такой путь. Что они скажут друг другу?

Она вошла в главный зал галереи: пол там был деревянным, а освещение – неярким. Настолько неярким, что сначала Кейт даже не заметила ее.

В дальнем углу, рядом с маленьким столиком, сидела женщина. Прямая спина, гордая осанка. Повернув голову, она смотрела в окно, по худеньким плечам струились длинные темные волосы.