Кэтлин Тессаро - Дебютантка

И вот однажды, туманным апрельским утром, в магазин зашел прилично одетый мужчина и лениво принялся рассматривать выставленные на продажу вещи. Джек тем временем листал журналы и дремал, устроившись поближе к электрическому камину, бывшему единственным источником тепла в промозглом помещении. Генри наотрез отказался провести центральное отопление, утверждая, что оно сушит воздух, а это может повредить изящным изделиям из дерева. Посетитель, по виду лет на десять старше Джека, задал несколько малозначащих вопросов, и они разговорились. Глядя на его щеголеватый внешний вид и отметив манеру подолгу смотреть собеседнику в глаза, Джек сразу почему-то подумал, что перед ним гей. Но мужчина оказался приятен в общении, разговаривать с ним было легко; казалось, он понимал, насколько скучное это занятие – целыми днями в одиночестве просиживать в лавке. И Джек, неожиданно для себя, раскрыл перед ним душу, выложил случайному посетителю все, о чем мечтал, к чему стремился. Незнакомец горячо поддержал его планы. Потом рассказал, что сам он живет в Нью-Йорке, а сюда приехал по делам, а заодно и сделать кое-какие покупки. И поинтересовался, нет ли у них чего-нибудь особенно любопытного, что еще не выставлено на продажу.

Увидев, как загорелись глаза незнакомца при виде зеркала, Джек сразу почуял, что перед ним настоящий покупатель. Американец попросил назвать цену и, услышав ее, не стал даже торговаться. А ведь Джек запросил в два раза больше того, что, по его мнению, стоило старое зеркало. Незнакомец тут же выписал чек, попросил вызвать ему такси и, как только машина приехала, мигом испарился вместе с зеркалом.

Джек, разумеется, был на седьмом небе, весь просто раздувался от гордости – еще бы, такой успех. Он тут же закрыл магазин и отправился в паб, чтобы отметить удачную сделку. И только потом отец объяснил ему, что он продешевил на несколько тысяч фунтов. Генри сумел каким-то образом связаться с заокеанским дельцом и попытался было вернуть зеркало, взывая к его добропорядочности и гуманности. Но тщетно. Ясно было, что тот сразу раскусил Джека: увидел, что парень ничего не смыслит в антикварном деле и, более того, презирает этот род бизнеса.

«Мы с тобой не какие-нибудь старьевщики! – гневно кричал отец. – Знающий человек сразу смекнет, что зеркало это цены необыкновенной! А у тебя, остолопа, не хватило ума даже понять это!»

Вот так в их отношениях и образовалась трещина. Полный юношеского высокомерия и самонадеянного эгоцентризма, Джек годами молча осуждал отца, считая его чудаком, человеком неполноценным… «Как баба, ей-богу», – частенько думал он о своем родителе. По правде говоря, Генри был человек простой, ничем не примечательный, но при этом чрезвычайно порядочный и мягкий. И в тот день разгневался, поняв, что собственный сын считает его смешным и недалеким.

С тех пор прошли годы, но Джек все еще чувствовал раскаяние. Теперь, идя по стопам отца, он пытался самому себе доказать, что тот ошибался. Но отцу было уже все равно: он ушел куда-то в себя, и к нему медленно, но верно подбиралось старческое слабоумие, болезнь Паркинсона.

И вот сейчас перед Джеком лежит дорожный несессер для письма, и гладкая поверхность красного дерева блестит в теплых лучах заходящего солнца.

Теперь, столько лет спустя, Джеку стыдно было сознавать, что все, чем он занимался до сих пор, было не что иное, как фарс, в котором он разыгрывал из себя «хорошего человека». И уж вдвойне стыдно, что он, Джек, делал это ради собственной выгоды. И никто этого не видел и не замечал.

Насколько глубоко укоренилось в нем представление о себе как о «хорошем человеке»? Он искренне полагал, что окружающие видят это и действительно считают все его поступки и суждения превосходными. А ведь на самом деле все это – декорация. Да, общество благосклонно оценивает ее, но все равно – это лишь фасад, скрывающий истину. Джеку нравилось делать вид, что он часто жертвует своими желаниями и считает подобное самопожертвование непреходящей ценностью. Он тешился этими мыслями по вечерам, когда лежал в спальне один, смотрел в темноту и размышлял о себе и своих занятиях. Подобного рода мысли придавали ему чувство уверенности и собственной правоты, он прибегал к ним всякий раз, когда из самых глубин души поднимался необъяснимый страх… Что ж, думал он, зато я человек хороший.

Если уж на то пошло, то не эти ли самые мысли лежали и в основе его супружеской жизни? Он отрекся от своей мечты стать архитектором, ведь на это пришлось бы потратить уйму времени и денег, а деньги надо зарабатывать, надо выстраивать собственную жизнь, надо покупать недвижимость. Соответственно, и жене он уделял все меньше времени и внимания, воображая, что она будет видеть в этом доказательство его любви и преданности. Но на самом деле Джек просто отдалился от нее. Как актер растворяется в роли, он растворился в собственном представлении о себе как о любовнике, надеясь, что, если он станет предъявлять Джулии меньше претензий, она будет больше любить его. И в конце концов муж сделался для нее личностью столь размытой и неразличимой, что она и в самом деле перестала его воспринимать всерьез.

Вот почему Джулия сбилась с пути истинного. Она отправилась на поиски человека, который не побоится предстать перед ней таким, каков он есть на самом деле, и заблудилась.

За окном слышались крики чаек, которые перекликались друг с другом в вечернем воздухе. Джек встал, подошел к окну и открыл его. Порывистый ветер был свеж и прохладен, он нес с собой запах моря. Тяжелая, влажная духота последних нескольких недель ушла.

Глядя на открывающийся перед ним незнакомый безбрежный пейзаж, Джек вдруг подумал, что в жизни его настал решающий момент. И как в большинстве случаев, когда человек стоит на распутье, нужно чем-то пожертвовать, от чего-то отказаться, выбрать что-то одно, дабы двигаться дальше. Возможно, настало время отказаться от претензий на то, чтобы считаться просто «хорошим человеком», отказаться от ребяческого стремления к прилизанному со всех сторон нравственному совершенству. От этого больше нет никакого толку, он перерос эти наивные идеи. Пожалуй, стоит теперь примириться с мыслью о том, что он гораздо ближе к тем людям, которых совсем недавно с удовольствием осуждал, понять, что избавиться от неприятных черт характера невозможно, ибо они составляют с ним единое целое.

Вот так, может быть впервые в жизни, Джек наконец обрел свободу.

На следующий день Джек оделся, позавтракал и отправился в библиотеку, где провел все утро в поисках материалов о Бенедикте Блайте – владельце пресловутого дорожного несессера для письма. Библиотекарь вспомнил, что совсем недавно была опубликована биография этого человека, и принес вышедшую всего несколько недель назад книгу с многочисленными фотографиями, посвященную сестрам Блайт. Листая первые главы, Джек узнал, что их отец, Бенедикт Блайт, был ученым-историком. Не слишком известным, однако его работы по кельтской мифологии, особенно книга «Погружение во мглу: История мифологических представлений ирландского народа», в самом конце Викторианской эпохи некоторое время были в моде. На старой фотографии он выглядел весьма привлекательно: эффектный мужчина со страстным взглядом ярко-синих глаз и правильными чертами лица. По словам автора книги, он после недолгих ухаживаний просто с пугающей скоропалительностью женился на юной светской красавице Гиневре Хили, которой только-только исполнилось семнадцать лет. Они поселились в собственном доме на одной из не слишком фешенебельных улиц Дублина.

Среди своих сверстников Бенедикт выделялся романтическим складом ума и горячим характером. Его любили за тонкое чувство юмора и безграничное благородство и великодушие. Однако, кажется, наряду с этим он обладал склонностью к безрассудным поступкам, чего не понимала и не одобряла его юная преданная супруга. Например, Бенедикт не отказывал себе в удовольствии вести тайную жизнь: частенько отправлялся на континент, в основном в Париж, где удовлетворял свои ненасытные сексуальные аппетиты в обществе дешевых проституток, среди которых особенно выделялась некая Жюли, известная тем, что принимала клиентов даже из самых низов общества. Эти приключения неизбежно привели к тому, что Блайт подцепил сифилис, который в конце концов и сгубил его в возрасте сорока лет, а все растущая зависимость от опиума подорвала финансовое положение семьи и изолировала ее от приличного общества. Сгорая от стыда, страшась, что кто-нибудь узнает о болезни мужа, Гиневра вела уединенный образ жизни, сама воспитывала дочерей, давая им домашнее образование, и находила утешение и руководство только в религии. В детстве сестер Блайт не держали в строгой узде. В старом доме, населенном, как им казалось, призраками и гоблинами, девочки вечно устраивали шумные игры. Воспитанные в двойственной противоречивой атмосфере – мать их была ревностной католичкой, а отец – человеком бесшабашным и при этом редкостным фантазером, – сестры выросли девушками сильными, смелыми и уверенными в себе. Однако потом они всю жизнь метались между двумя крайностями: от почти патологического неуважения к общепринятым моральным нормам до исступленной религиозности.