— Почему сыну? Какой срок? Уже пол известен?

— Срок маленький. Пол неизвестен. Но я хочу сына.

— А дочь тебя не устраивает?

— В меньшей степени. Не хочу, чтобы моя крошка мучилась, как я, как мама. У мужиков жизнь гораздо проще и легче.

— Спорно. Так! — Максим энергично растер ладонями лицо, словно онемевшее. — Что мы имеем? Хрень чудовищная! Лара, может, ты пошутила? Разыгрываешь меня? Шутка удалась, меня прошибло, давай вместе посмеемся.

— У беременных женщин с юмором плохо. Тем более в отношении судьбы ребенка, которого носят под сердцем. Слушай, а почему говорят: под сердцем? Там же селезенка.

— Не сбивай меня на анатомию!

— Максимушка, ведь от тебя ничего не требуется. Поцелуй меня в щечку, помаши ручкой, забирай вино и катись распивать его у той, что утешит.

— Какой еще той? Мне, кроме тебя, никто не нужен.

— Сейчас. Но ты быстро и легко найдешь замену. В этом плане я за тебя спокойна.

Лара поднялась и указала Максиму рукой на дверь: выметайся.

— А я за тебя не спокоен! — Максим и не подумал встать. — Вернись на место. Выгоняет она меня! Отца моей девочки!

— Мальчика!

— А мне девочки нравятся.

— Кто бы сомневался. Особенно девочки под тридцать, одинокие и покладистые.

— Сядь, пожалуйста! — попросил Максим. — Что ты стоишь надо мной, как восставшая совесть?

— Иногда полезно, чтобы совесть восстала, — тихо бормотала Лара, опускаясь на стул. — Ты такой умный был всегда, сыночку хорошие гены достанутся…

— Что ты шепчешь?

— Я говорю, — повысила голос Лара, — что ты очень умный человек, а сейчас демонстрируешь тупость. По слогам: ни-че-го от те-бя мне не нуж-но. Это не спектакль, в финале которого герои сливаются в поцелуе, клянутся вместе жить вечно и умереть в один день.

— Если жить вечно, то умереть не получится.

— Логика мышления уже возвращается! Значит, способен усвоить, что отныне свободен, как перелетная птица. Лети, Максим, попутного ветра!

— Образ бытия перелетных птиц мне никогда не нравился. Мотайся по свету, туда-обратно, через моря и океаны, чтобы яйца отложить. Лара, а почему ты мне… мне не предложила стать мужем и отцом моего, как ты утверждаешь, ребенка.

— Я? Я должна предлагать?

— Плохо выразился. Намекнуть и ждать моего ответа.

— Как долгожданного счастья? Вот уж извини. За три года и четыре месяца ты не высказал никакого желания оформить наши отношения. Напротив, говорил, что в ЗАГС и под дулом пистолета не пойдешь. «Стреляйте, но ярма больше не надену».

— Я выражался образно, для красного словца.

— Довыражался, милый! Теперь я выхожу за другого.

— Но ему-то ты, — вспылил Максим, — находишь возможным сама делать предложение?!

— С легким сердцем. И не без мысли, каюсь, что сделаю человека счастливым. В большей степени счастливым, чем буду сама.

— Этот Витёк… он вообще кто? Чем занимается?

— Мхами.

— Чем-чем?

— Мох — растение такое маленькое. — Лара показала фалангу пальца. — Витя ботаник, изучает мхи. Кандидат наук, пишет докторскую диссертацию.

— Чудно! Она выходит замуж за замшелого ботаника!

— Второй раз тебя прошу! Не смей порочить мою будущую семью! Кстати, мне всегда очень нравились академические мужчины. Которые без пафоса и выпендрежа двигают науку вперед. Сидят часами, наблюдая растительные клетки мхов под микроскопом, или тихо изучают особенности стайных рыб, или новый химический элемент…

— Когда я заканчивал институт, — перебил Максим, — меня не только завкафедрой, даже ректор уговаривал поступать в аспирантуру и двигать по науке.

— Но в науке мало платят.

— Копейки.

— Тебя это не устраивало.

— Решительно. В детстве я назавидовался пацанам в фирменных джинсах, имевших игровые приставки к телевизору, а потом и компьютеры. У мамы просить десять рублей на проезд в метро и сиротский обед в занюханной столовой мне надоело.

— Но ты ведь говорил, — мягко напомнила Лара, — что в последних классах школы, в институте, работал — вагоны разгружал, в бетонном цехе трудился.

— Все правильно. Поэтому и не захотел свои выдающиеся способности посвятить науке — в дневное время, а по ночам мешки с цементом таскать. Тему: деньги как свобода личности — предлагаю отложить. Вернемся к нашим баранам. Лара, я прошу тебя не торопиться. Давай подумаем несколько дней. Отмени свою встречу с мховым специалистом. Насколько я понял, жениться на тебе он всегда готов. Вот же гад! Тайный воздыхатель! Как я раньше про него не знал!

— Тебя никогда не интересовало мое романтическое прошлое.

— Верно. Своего через край. Лара! Скоропалительные решения часто бывают ошибочными. Нам нужно взять паузу…

— Макс?

— Да?

— Это, — потыкала Лара пальцами в пол, — моя кухня, а не переговорная комната, где ты морочишь голову партнерам, откладываешь договор, чтобы собрать дополнительную информацию и нанести верный удар. Тут не бизнес! Тут нормальная человеческая жизнь. И твои умения переговорщика не проходят. Извини!

— Но ведь ты приготовила для меня ужин, не захлопнула дверь перед носом, не позвонила мне с ультиматумом: не приходи, все кончено!

— Маленькая женская слабость: указать на порог, предварительно накормив любимыми отбивными с картошкой. Уж прости! Хотелось посмотреть на твою физиономию.

— Понравилось?

— Нет. Мама всегда говорила, что мстить неблагородно, что осуществленная месть приносит не радость, а чувство опустошения. Завтра я поеду к маме, скажу, что беременна, что выхожу за Витю Сафонова. Мама с детства его любила и мечтала видеть нас вместе. Мамино сердце, как врачи говорят, может остановиться в любой момент. Я не хочу, чтобы моя мама умерла с сознанием того, что младшая дочь не устроена — ни мужа, ни детей.

— Лара, не плачь!

— Разве я плачу?

— Не плачешь, только слезы по щекам ручьем. Иди ко мне, я их вытру.

Лара рванулась к нему в раскрытые объятия, но, не долетев, точно наткнулась на стеклянную стену. Ушиблась, опомнилась, помотала головой:

— Плакать мне вредно. Где салфетки бумажные? Вечно я забываю их на стол поставить.

— У тебя за спиной, на подоконнике.

— Спасибо за подсказку!

Лара взяла салфетку, вытерла щеки, высморкалась. Скомкала бумажный клочок. Встала, открыла дверцу кухонного столика, за которой находилось мусорное ведро, выбросила комочек.

— Максим, уходи, пожалуйста! — попросила твердо.

— Сядь, пожалуйста!

— Нет, этот разговор затянулся. Выяснять отношения я ненавижу не меньше тебя, а может, и больше.

— Тогда я встану. — Максим поднялся. — Лариса! Я предлагаю тебе руку и сердце! Выходи за меня замуж, расти мою дочь…

— Это сын.

— Не факт. Главное, давай поженимся!

— Сядь!

— Сама сядь! Ты согласна?

— Нет!

Лариса опустилась на стул и обхватила голову руками:

— Тебе не кажется, что все это напоминает спектакль для двух актеров?

— Кажется, — Максим отошел к окну, — и даже знаю автора пьесы. Я предложил тебе пожениться, а ты…

— Отказала.

— Могу я спросить почему?

Он смотрел в темное окно и говорил глухо:

— Почему ты решила, что я отдам моего ребенка ботанику на воспитание? Почему ты не хочешь быть моей женой?

— Потому что мне не нужен супруг, которого я насильно тащу под венец. Потому что ты не любишь детей!

— Да? — развернулся Максим и посмотрел на Лару. — Точно, не люблю, с ними возня бесконечная. Но до сих пор я видел только чужих детей. К собственной дочери питаю совершенно другие чувства.

— Это мальчик.

— Оставим этот спор.

— Ты никогда не хотел детей! Ты презервативы мешками сюда таскал!

— А потом ты сказала, что гондоны отменяются, пьешь-де таблетки гормональные противозачаточные. Врала?

— Врала.

— Зачем?

— Суду не ясно?

— Ясно. Задумала и осуществила.

— Притом не забывай, что взяла одну-единственную твою клетку. Жалко, что ли? У тебя их миллионы. И ничего не требую за использование твоих генов. Дверь открывается легко, тапочки сбросил, ботинки надел и — гуд бай! Вино не забудь.

— Лара, ты меня подлецом считаешь?

— Я тебя не считаю и никогда не считала. Я тебя любила до самозабвения, до забвения элементарной женской гордости.

— И я тебя люблю! Ты — женщина, которая вписывается в мою натуру с точностью до молекулы.

— Прекрасно! Чтобы услышать от него слова любви, надо было забеременеть и показать на дверь. Максим, иди ты к черту! То есть вон из моего дома!

— Ты орешь!

— Ору, имею право.

— Лара?

— Что еще?

— Ты не понимаешь, что делаешь мне страшно больно?

— Разве? — сникла Лара и забормотала: — Я хотела, напротив, чтобы тебе проще…

— Мне проще, когда моя дочь…

— Сын…

— Заткнись! Когда моего ребенка в качестве бонуса во мхи бросают? Ты полагала, что я, пузо набив твоим ужином, сытый и довольный, выслушаю твою информацию о беременности и замужестве с ботаником, жирные губы вытру, салфеточку рядом с тарелкой положу и довольный восвояси уйду?

— Полагала. Хотя про салфетки все время забываю.

— Салфетки — к дьяволу! Как ты можешь любить меня, если держишь за бесчестного негодяя?

— Сердцу не прикажешь.

— Лара! Дура ты дура! Только любимая женщина может ударить по самолюбию так, что самолюбие в пыль разнесет. Но я тебя прощаю. Ты просто ошиблась. Выйдешь за меня замуж?

— Нет.

— Но ведь ты хотела?

— Было.

— А теперь, когда повод в твоей селезенке, когда я умоляю, выкобениваешься?