Елена Гайворонская - Давай попробуем вместе

Кирилл демонстрирует свои служебные «корочки» и заверяет, что далее поедет не больше десяти в час. Парнишка-постовой смущенно топчется, явно не зная, что предпринять. Кирилл впихивает смятую купюру в его карман, и мы вновь загружаемся в машину, где он сурово отчитывает нас за вмешательство:

– Я и без вас знаю, как с этими козлами разговаривать. Распустили нюни: «Дружеская встреча… фронтовые воспоминания…» Будто этот сопляк знает, что это такое! Будет еще всякая тыловая крыса меня учить, как ездить… – Кирилл злобно смыкает челюсти и трогается с места.

– Но в целом он прав, – робко возражает Огурец. – Будь мы даже героями Бородинского сражения, это не дает нам права…

– Меня интересует не «в целом», а «в частности», – возвысив голос, огрызается Кирилл. – Я идеальный водитель в любом состоянии. Не нравится – топай пешком.

Он резко тормозит, а принципиальный обиженный Огурец делает попытку выбраться из машины, и мне приходится взять на себя обязанности миротворца.

Наконец статус-кво восстановлен. Мы движемся дальше с прежней скоростью. Какой-то юркий «жигуленок» пытается нас обойти, и возмущенный Кирилл немедленно поддает газу, одновременно демонстрируя незадачливому сопернику оттопыренный средний палец, подытожив:

– Совсем оборзели, чайники.

Огурец проживает в неплохом районе Сокольники. Впрочем, грязно-белые панельные высотки одинаковы везде – и в Крылатском, и в Капотне. Дребезжащий лифт, рискуя развалиться, довозит-таки нам до десятого. Огурец шерудит ключом в замке, отворяя хлипкую дверь.

Мы с интересом разглядываем писательскую берлогу. От киношных журналистско-писательских кабинетов она отличается, как «копейка» от «БМВ». Где помпезный дубово-ореховый стол, кожаное кресло-вертушка, вдохновляющий пейзажик на полстены, где, наконец, основной рабочий инструмент любого уважающего себя автора – компьютер? Одно сходство, правда, имеется: книжные полки от пола до потолка, утыканные сплошь классикой: Достоевский, Золя, Ремарк, Фейхтвангер…

– Ни хрена себе, – уважительно говорит Кирилл, – ты чё, все это читал?

– Почти, – скромно потупился Огурец.

– А-а, – неопределенно тянет Кирилл, перемещаясь к затиснутому в угол колченогому письменному столу, увенчанному кое-где поржавевшей металлической лампой да допотопной пишущей машинкой вроде той, что еще с дедовых времен валяется у нас на чердаке на даче. – Ты на этом драндулете стучишь?

– Попрошу не оскорблять. Она – дама капризная. Еще сломается…

– Компьютер давно пора купить, Пушкин!

– Не заработал пока.

– М-да.. – Кирилл оглядывает типичный холостяцкий бардак: диван, заваленный чем попало, от исписанных бумажных листков до грязных носков, надколотую кружку с остатками кофе, скромно притулившуюся на подоконнике. – Похоже, с дамами-то в твоем доме напряг.

– Да некогда мне… – машет рукой Огурец, кисло сморщившись. – Только время тратить. У меня его не так много. Как и денег.

– Правильно, – подхватывает Кирилл, – своя рука – владыка. – И делает неприличный жест, от которого Огурец уязвленно багровеет, а я, не удержавшись, громко фыркаю.

– Нет, я не против, – почему-то оправдывается Огурец. – Но мне не нравятся эти тусовочные девочки, у них в головах пусто, как в моем холодильнике, а все разговоры – о бабках и тряпках. Пусть не фотомодель, но хочется, чтобы за душой что-то было, понимаешь?

– Тогда тебе надо знакомиться в библиотеках, – замечаю я, наугад вытаскивая книги из переполненных стеллажей. – А еще лучше – на собственных презентациях.

Мы громко ржем, подтрунивая над ним, но, завидев, что Огурец обиженно надулся как мышь на крупу, покаянно-примирительно похлопываем его по плечам. Ладно, мол, мы же по дружбе, не всерьез…

– Да была у меня… – вздохнув, «колется» Огурец. – Из наших, редакционных. Симпатичная, умная, современная. Свободных взглядов. Такие репортажи делала острые… И вдруг началось: поженимся, детей заведем… Ну какой из меня муж и отец? У меня, наконец, совсем другие планы. И вообще… – Огурец помрачнел, – в наше время… когда не знаешь, что случится завтра… я считаю, что заводить детей просто безнравственно.

– Значит, разбежались? – решил я уточнить.

– Разбежались.

– Пироги пекла?

– При чем здесь пироги? – повернувшись к Кириллу, хлопает глазами слегка сбитый с толку Огурец. – Можно торт купить…

– Правильно, – кивает Кирилл. – Можно и так трахаться. За каким жениться? А то в невестах они все – ангелочки. Откуда потом хвосты и копыта вырастают? «Давай денег, мало, давай больше, детишкам на молочишко, на шубу как у соседки, на отдых на Канарах…» – Он злобно скривился. – Эх, скольких отличных ребят на моих глазах это сгубило…

– И где они теперь? – приподняв брови за пределы оправы, икает Огурец.

– Где-где… – Кирилл приоткрыл окно и мрачно сплюнул в облачную мглу. – Кто в группировке, кто на нарах, кто – в земле…

– А ты был женат?

– Бог миловал… – фыркает Кирилл. – Умные люди на чужих ошибках учатся… Все эти бабские разговоры о равенстве полов – пустой треп. На самом деле они только и думают, как скорее захомутать мужика, отволочь в ЗАГС. Все эти «залеты»-улеты, «как честный человек, обязан…». Да никому я ничем не обязан! Получили удовольствие – разбежались. Не малолетки. Лично я вообще не могу представить, как по моему дому станет расхаживать чужая баба, развешивать в моей ванной свои трусы, разбрасывать на моем столе свою косметику и грязные расчески… А слово «дети» у меня вообще вызывает зубную боль. – Он сморщился, словно речь шла о тараканах. – Поэтому я и предпочитаю шлюх. Никаких уговоров, обязательств… Все просто, как презерватив. К тому же мужиков у нас по статистике меньше, чем баб. А" вот продлится заварушка еще лет эдак пять-шесть – и вовсе будет один к двум. Оттянемся по полной программе. Представьте, ребята: вышагиваете вы где-нибудь по Арбату, на одном локте – блондинка, на втором – брюнетка. Кайф!

– Да ты что?! – встреваю я. – Обещают же к Новому году закончить. В новое тысячелетие без войн, и все такое… Может, сумеют как-то договориться…

– Деточка, – скорбно улыбается Кирилл, – ты же был там. Ты-же сам все видел. Неужели все еще веришь этой брехне? В прошлый раз, в девяносто шестом, говорили то же самое… Есть только один способ закончить эту войну – объявить им всей Россией джихад. И задавить. Всех. Даже детей в колыбели. Только мы никогда не сможем этого сделать. И потому проиграем. Потому что они смогли бы.

– Что ты такое говоришь, Кирилл… – шепчу я, вглядываясь в остывший пепел его глаз.

– Правду. – Он равнодушно передернул плечами, словно речь велась о детской игре.

– А ты… ты бы смог? Чисто теоретически…

– Я бы… – Он улыбнулся, и мне отчего-то сделалось не по себе. – Почему нет? Ты видел, что они делают с нашими пленными, похищенными. Помнишь Алексея? Надеюсь, он нашел того гада… Кастрировал бы суку и к стенке. Я бы смог. Без проблем. Но с меня хватит. Я свое оттрубил. Настал черед других. Я больше не собираюсь быть шестеркой-солдатиком в чужой игре. А ты? – Его зрачки замерли на уровне моих, точно пара рентгеновских лучей, буравивших мой мозг. – Нет? Почему ты так думаешь? Вдруг ты смог бы тоже? Ты же был там и тоже воевал, а не дрочил. И очень неплохо воевал… поэтому можешь засунуть свой гуманизм себе в задницу.

– Заткнись! – кричу я, чувствуя, как под мефистофельским взглядом Кирилла сердце обрывается и падает в клокочущую бездну… – Заткнись! Я стрелял, потому что стреляли в меня! Я воевал с солдатами! Я никогда не стал бы убивать мирных…

– Херня! – насмешливо чеканит он в ответ. – На войне нет и не может быть мирных жителей. По определению. Разве первые секунд пять. А дальше у каждого появляется свой джихад. Он в каждом из нас. Вот здесь… – Кирилл постучал пальцем себе по лбу. – И хоть сто тысячелетий пройдет, а этого не изменишь!

– Так не должно быть. Пошел ты! Я не хочу в это верить!

– Очнись, где твои мозги? Забыл в окопе?! – Обесцветившиеся глаза Кирилла словно две полыньи, подернутые тонким слоем льда. – Знаешь, как поступают в Израиле? Если какой араб совершает теракт, узнают, кто он и откуда, и тотчас на его деревню, а там половина его родственников, высылают несколько боевых самолетов. И все. Говорят, очень действует… Крохотная страна заставила заткнуться весь мир. А о нас теперь все, кому не лень, ноги вытирают. – Его бледное лицо искажает гримаса холодного презрения. – Есть у тебя выпить?

– Вот. – Огурец извлекает из-за спинки дивана бутылку «Столичной».

Кирилл, отвернув крышечку, отхлебывает из горлышка. За ним – Огурец.

– Но есть же и другой путь. Цивилизованный… – встревает Огурец, закуривая. Его маленькая рука, в которой трудно, почти невозможно представить оружие, мелко вздрагивает. – У нас работает группа журналистского расследования… Такие факты открываются… Некоторые наши русские господа в костюмах и при галстуках воняют кровью, дерьмом и гексогеном почище Хаттаба с Басаевым, вместе взятых. Война им выгодна. Они делают на ней миллионы долларов. Только они сидят не в окопах, а гораздо выше… Помните: «Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно…»? Мы думаем, что сражаемся за великую Россию. А на деле – за чужие миллиарды долларов, с которых тебе и мне не достанется даже на бинты раны перевязать… Призвать к ответу тех, кому выгодна война, – вот самый верный путь прекращения бойни.

– Неужели? – За выражением безразличного отчуждения на лице Кирилла неожиданно промелькнуло нечто, напоминающее озабоченность. И тотчас пропало за прежней гримасой. – Ты в самом деле думаешь, что ваши статейки что-нибудь изменят? «Кто заказывает музыку войны?» – кажется, так? Просто смешно. Не журналисты начинают войны, не они их заканчивают.

– Да, – жестко выговорил Огурец. Краска постепенно схлынула с его лица, и теперь он казался неестественно бледным. – Но мы не только говорим и пишем. Еще собираем доказательства…