По его щекам опять текли слезы, и он что-то бормотал себе под нос. До меня долетали только отдельные слова:

— О Господи, прости меня… Дара, мне так стыдно! Я просто грешник и прелюбодей, как и все прочие. Я себе этого никогда не прощу!

Когда до меня дошло, о чем он говорит, я даже разозлилась.

— Не говори глупостей, Роберт! Никакой ты не грешник и не прелюбодей. Ты добрый и достойный мужчина, который просто слишком долго жил без женщины. Да мы и не прелюбодействовали — ты даже не вошел в меня. Правда, ты не совершил никакого греха! Ты ведь любишь меня, и я сделала то, что сделала, потому что отношусь к тебе с огромной нежностью. Не надо так себя мучить, Роберт, здесь не о чем беспокоиться.

Слепой от слез, он отодвинул меня и стал на ощупь искать свои брюки. Мне пришлось помочь ему надеть их и проводить его до выхода из комнаты.

Я была ужасно смущена и расстроена тем, что мы расстаемся таким нелепым образом. Всю ночь меня мучили кошмары.

Наутро, когда я спустилась вниз, Роберта уже не было. Он уехал, оставив для меня конверт с запиской: «Дара, если можешь, попытайся простить меня. Роберт».

И все.

Я нахмурилась и топнула ногой. «Как он может, — спрашивала я себя, — из-за каких-то дурацких религиозных предрассудков отвергать естественные потребности собственного организма? Да никакие принципы того не стоят. Я была готова подарить ему целую ночь любви и ласки, зацеловать его, чтобы в путь он отправился счастливым и удовлетворенным. А вместо этого все закончилось так глупо и мрачно. И все из-за этой его чертовой религии».

Я разорвала его записку на мелкие кусочки и выбросила на улицу. Я была вдвойне раздосадована еще и тем, что впервые с тех пор, как я рассталась с Джоном Брюсом, я встретила мужчину, которому мне хотелось отдаться свободно, искренно, с уважением и теплым сердцем, но снова меня оттолкнули.


В Баффало я отправилась по каналу Эри на барже. Дни в пути тянулись тоскливо и однообразно, и если бы не великолепные пейзажи, расстилавшиеся вокруг, равных которым мне никогда не доводилось видеть, я бы совсем заскучала. В Баффало я пересела на другое судно и вскоре прибыла в Кливленд — город в устье реки Огайо. В двадцати милях к югу от Кливленда у моих родственников была ферма. Я навела в городе справки и довольно быстро нашла возчика, который был готов подвести меня к ферме Пиль.

Ферму они назвали в честь своего родного городка на острове Мэн, оставленного лет восемнадцать назад. Поскольку они уехали с острова примерно за год до моего рождения, все мои знания о них были почерпнуты из писем, которые они присылали нашим общим родственникам.

Они не приходились мне близкой родней — миссис Квирк была двоюродной сестрой моего покойного отца, но, поскольку я, как и они, была родом с острова Мэн, я была уверена, что найду у них теплый прием. Я не предупредила их о своем приезде, потому что уезжала поспешно, через несколько дней после того, как эта мысль пришла мне в голову, и понимала, что в любом случае приеду раньше, чем они успеют получить мое письмо.

Хозяйский дом состоял из двух длинных бревенчатых строений, которые соединялись под одной крышей буквой «Г». Похоже, сначала был только один сруб, а второй к нему пристроили позже, когда дом понадобилось расширить.

Я поднялась на крыльцо и несколько раз постучала в дверь, но мне никто не ответил. Тогда я медленно обошла вокруг дома. Сзади я увидела открытую дверь, подпертую поленом. Она вела в безупречно чистую кухню, которая одновременно служила и столовой. Это, видимо, была главная комната в доме.

Из дома доносился чудесный, манящий запах свежевыпеченного хлеба, и первое, что я увидела, — была дюжина еще горячих буханок, лежавших на большом деревянном столе. У другого конца стола тучная светловолосая женщина добрых шести футов роста месила квашню. Заметив, что я вошла, она на мгновение подняла на меня взгляд и снова склонилась над тестом. Я растерянно стояла, держа в руках свою дорожную кожаную сумку, не зная, что мне теперь нужно говорить или делать, но тут она, не прерывая своей работы, спросила:

— И кто ты такая будешь?

— Я — Дара Тулли из Болдуин Вэлли с острова Мэн, — ответила я.

Эта новость была встречена молчанием. Она продолжала месить тесто.

— А вы, вероятно, миссис Квирк, двоюродная сестра моего отца?

Она быстро залила тестом шесть форм для выпечки, сунула их в печь и только после этого вновь обратила на меня внимание.

— Так ты, значит, будешь дочка Сэма Тулли? Ну и как у него дела? — спросила она.

— Мой отец умер, — ответила я.

Немного поразмыслив над этим сообщением, она пожала плечами.

— Я всегда думала, что долго ему не протянуть. Слишком уж он любил залить за воротник. А ты что делаешь тут, в Америке?

Такой холодный прием несколько сбил меня с толку, и я немного нервничала. Я попыталась было улыбнуться, надеясь, что это ее смягчит, но на ее лице осталось то же безразличное, каменное выражение.

— Ну… — протянула я нерешительно, — я думала, может быть, у вас найдется для меня какая-нибудь работа по дому или на ферме.

Она принялась раскатывать тесто.

— Судя по твоему виду, для работы на ферме ты слабовата. Да и в любом случае мой муж с сыном вполне справляются со всеми делами. Мне в доме тоже помощь не нужна. Нам это не по карману. Тебе бы поискать работу в Кливленде — может, там чего и найдешь. А так, я прямо не знаю, что тут с тобой делать.

— Я могла бы доить коров. У мистера Брюса я работала дояркой, — с надеждой сказала я.

— А у нас молочных коров нету. Только годовалые бычки. Что ты с них будешь доить?

Это замечание показалось ей настолько забавным, что она разразилась грубым хохотом, который прерывался приступами кашля. Улучая моменты между приступами кашля, она вскрикивала, указывая на меня пальцем:

— Я бы могла доить бычков! Вот это дело! Хотела бы я на это посмотреть!

Видно было, что ей доставляет удовольствие насмехаться надо мной.

Она все еще стояла посреди кухни, скрючившись от хохота, когда в дом вошли два светловолосых великана. Хотя тело у меня стройное, без единой унции жира и я довольно высокая — выше большинства женщин, — все же среди этих людей я почувствовала себя настоящей карлицей. Когда они вошли, переставляя ноги, огромные, как стволы деревьев, и поводя плечами без малого в ярд шириной, казалось, они заполнили собой всю кухню без остатка.

Миссис Квирк, наконец, совладала со своим кашлем и, тыча в меня пальцем, сказала, обращаясь к своему мужу:

— Это — дочка Сэма Тулли с острова Мэн. Она приехала в Америку, чтобы помочь нам доить наших бычков. Бычков, понимаешь?

Эта нелепая рекомендация снова заставила ее зайтись в смехе. Она заржала, как лошадь, брызгая слюной и захлебываясь. Оба мужчины продолжали стоять посреди комнаты, глядя то на меня, то на миссис Квирк, то опять на меня и, хотя шутки они не поняли, их грубые физиономии расплылись в туповатой, бессмысленной ухмылке.

Я сделала попытку покончить наконец с этим идиотским положением и, протянув руку мистеру Квирку, сказала:

— Рада познакомиться. Надеюсь, у вас все хорошо.

— Спасибо, в общем-то, терпимо, — вежливо ответил он.

Он подал мне руку — моя узкая ладошка совершенно скрылась из виду в его огромной лапище. Затем я подошла к младшему Квирку.

— Меня зовут Дара. А вас?

Глумливая ухмылка еще не успела сползти с его лица, и несколько мгновений он непонимающе смотрел на меня сверху вниз, глупо моргая своими водянисто-голубыми глазами, а потом промычал:

— Я — Билли.

Тем временем миссис Квирк, оправившись от приступа хохота, накрывала на стол: холодное мясо, кастрюля с вареной картошкой и целая гора капусты. Когда она поставила на стол четыре фарфоровые тарелки, я поняла, что тоже приглашена к семейной трапезе. Наполнив до краев мясом, картошкой и капустой три тарелки из четырех, она взяла четвертую и, положив в нее раза в три меньше, чем в остальные, придвинула ее мне.

Хотя, по моим аппетитам, и этого было больше, чем достаточно, ее обдуманно и явно выказанное негостеприимство не ускользнуло от моего внимания; я решила завтра же утром отправиться в Кливленд — подальше от такого грубого и оскорбительного обращения.

Трапеза проходила в молчании. Когда все было съедено, я спросила миссис Квирк, не нужно ли ей помочь с мытьем посуды. Не получив никакого ответа, я сказала, что хочу подышать свежим воздухом и, если она не возражает, прогуляюсь вокруг фермы. Услышав мою просьбу, Билли поднял со скамьи свое огромное тело и сказал:

— Я тебя провожу.

Тут его мамаша немедленно вмешалась:

— Билли, милый, смотри, только недолго. Тебе надо лечь пораньше. Завтра тебе предстоит трудный день.

Видно было, что она мне не доверяет и не хочет оставлять наедине со своим драгоценным сыночком. Но она зря тревожилась — этот огромный, неуклюжий мужлан меня совершенно не привлекал. Я предпочла бы, чтобы он вовсе оставил меня в покое, но он уже стоял в дверях, дожидаясь, пока я выйду, видимо, твердо решив составить мне компанию.

— Сюда, — сказал он, когда я вышла за дверь, и зашагал к сараю, стоявшему недалеко от дома. Я догнала его, только когда он остановился перед открытой дверью, и уже хотела извиниться и пойти прочь, как вдруг он обхватил меня своей ручищей и с чудовищной силой втолкнул внутрь.

Я попыталась устоять на ногах, но пошатнулась и навзничь упала на груду сена. Для человека его размеров он действовал поразительно быстро. Он перевернул меня на спину и всей тяжестью опустился на меня, так что я едва не задохнулась. Он задрал мне юбку, накинул ее мне на голову и, с силой раздвинув мои ноги, встал на колени у меня между ног. Я оказалась в полной темноте и стала изо всех сил пытаться сдернуть с головы юбку, как вдруг закричала от боли — он грубо вдавил два толстых пальца, огрубевших от тяжелой работы, в мое нежное влагалище.