Через какое-то время он отдышался и, глядя мне в глаза, нерешительно положил руку на мою грудь.

— О Нелли, — снова прошептал он и прижался ко мне.

— Меня зовут не Нелли, — чуть сердито сказала я. — Нелли — это только мой сценический псевдоним. Я взяла его на то время, пока играю Джульетту в этом театре. Под своим настоящим именем мне было бы не слишком удобно выступать на сцене. Меня зовут леди Пэлроуз. Пожалуй, это могло бы стать неплохой сенсацией для газетчиков.

Мои слова произвели на него впечатление. Он сел в постели и посмотрел на меня с изумлением и некоторым сомнением.

— Леди Пэлроуз? Жена Джеймса Кеннета? Но как это возможно? Ведь, насколько мне известно, он ни на ком не женат…

Мне пришлось потратить некоторое время, чтобы объяснить, как мы с Джеймсом познакомились в Америке. Когда он убедился, что действительно лежит в постели с леди, на его лице выразилось такое явное удовольствие, что я не могла удержаться от мысли, что ему не чужд некоторый снобизм и что, если бы он думал, что рядом с ним женщина плебейского происхождения, его счастье было бы далеко не полным.

— А вашему мужу известно об этой экстравагантной эскападе — о том, что вы выступаете на сцене в странствующей труппе? — спросил он.

— Нет, — ответила я. — И я надеюсь, что вы не расскажете об этом ни ему, никому другому.

— Я, безусловно, сохраню вашу тайну, — с достоинством ответил он. — Затем помолчал, обдумывая то, что я ему сообщила. — Но вот, чего я не могу понять, — наконец, сказал он, — как вы могли выйти за него замуж? Ведь он по всем признакам не из тех мужчин, которые склонны жениться. Насколько я знаю, женщины его не привлекают.

— Да, это правда, — вздохнула я, — но я узнала об этом уже после венчания. Я являюсь его женой лишь номинально. Мы даже живем раздельно — Мой дом сейчас в Чейни-хаус на Кэтрин Плэйс. Сэр Чарльз Чейни любезно предложил мне воспользоваться его особняком, пока он не вернется из Австралии.

Во время этого короткого разговора принц немного пришел в себя, и к нему вернулась обычная уверенность. Он положил руку на мою грудь и нежно поцеловал сосок. На этот раз он знал, что ему делать, чтобы осуществить те томительные, жгучие желания, которые снова овладели им при виде соблазнительных изгибов моего молодого тела. И он принялся за дело, да с таким пылом и силой, что всякие сомнения в его мужских способностях отпали сами собой и я, проваливаясь в омут наслаждения, только успела подумать, что завидую будущей королеве, — народ Британии может не опасаться, что его трон останется без наследников.

Наконец мой любовник истощил свою страсть и задремал в моих объятиях. Немного отдохнув, я поцеловала его на прощание и стала одеваться. Его преданный друг, Фредерик Стэнли, ожидал меня у выхода, чтобы проводить к кэбу, который должен был доставить меня обратно в дублинскую гостиницу. Когда я, опираясь на руку лейтенанта, вошла в экипаж, горизонт на востоке уже окрашивали первые лучи утренней зари. Прежде чем отпустить кучера, офицер на мгновение придержал дверь кэба.

— Вы удостоите нас еще одним визитом? Сегодня вечером?

— Да, — ответила я. — Если таково будет желание вашего господина.

До двадцатого сентября, когда принц должен был покинуть Ирландию и вернуться в Лондон, я еще дважды побывала в его ставке в полевом лагере. Он был приписан ко второму батальону гвардейского гренадерского полка под командованием полковника Пирси. Хотя относительная свобода, которую давала ему не слишком стесненная этикетом военная жизнь, была принцу по вкусу, ему не терпелось повидаться с Вики — своей старшей сестрой, наследной принцессой Пруссии.

Поскольку до отъезда в Берлин ему предстояло три-четыре дня пробыть в Лондоне, мы подробно договорились о том, как нам устроить еще одно тайное ночное свидание — одну из тех многочисленных встреч, на которые его высочество приходил в Чейни-хаус, расположенный в такой удобной близости от Букингемского дворца, что принц успевал дойти до меня пешком меньше чем за пять минут.

Когда я вернулась домой, меня уже ожидало письмо, подписанное моим царственным любовником.


«Моя дорогая,

Я непрестанно о тебе думаю. Я испытываю к тебе глубочайшую нежность и признательность — чувство, которое, я полагаю, будет жить в моей душе всегда и умрет только вместе со мной. Мое сердце полно радостью — твое положение в обществе и твой титул позволят нам часто встречаться на званых вечерах и во время торжественных приемов. С нетерпением жду наступления ночи, твой горячий поклонник, Берти».


Только теперь, читая это письмо, я начала понимать, до какой степени моя связь с наследным принцем изменит всю мою жизнь. Я подумала, что это как раз тот случай, когда я должна быть полностью уверена в преданности и скромности слуг, болтливость которых могла бы создать серьезные трудности.

Я вызвала к себе Биллингса, моего дворецкого и, не пытаясь подготовить его к восприятию этой новости, без тени смущения сообщила, что я близко подружилась с принцем Уэльским и что, вероятно, его королевское высочество теперь будет в этом доме частым гостем. Я заявила, что хочу, чтобы мой дом служил принцу надежным и укромным пристанищем, когда он придет сюда в поисках спокойствия и отдыха.

Как Биллингс ни пытался сохранить на лице подобающую ему бесстрастную мину, он не мог скрыть своего волнения и удовольствия при этом известии. По его виду я поняла, что он сделает все, что только в его силах, чтобы сохранить это в строжайшей тайне, и не допустит, чтобы даже намек на сплетню просочился за пределы дома.

Постепенно наши планы на осень стали обрисовываться. После своего возвращения из Берлина тринадцатого октября принц должен был уехать обратно в Кембридж, чтобы продолжить обучение в колледже Св. Троицы. Мне предстояло поселиться в какой-нибудь из многочисленных кембриджских гостиниц. Сам же принц собирался жить в Мэдингли-холл в сельской местности в четырех милях от города.

Кембридж совершенно покорил меня спокойствием своих почтенных древних университетских корпусов и тишиной зеленых монастырских двориков. Целыми днями я бродила по городку, разглядывая старинные здания, сложенные из грубого серого камня, увенчанные башенками и шпилями.

Мой круг общения существенно расширился за счет знакомства с приятелями принца из Любительского драматического клуба. Благодаря его царственному покровительству, я стала постоянно принимать участие в постановках университетского театра, располагавшегося в помещении гостиницы «Колесо» на улице Лжизус Лэйн, и близко сдружилась с Фрэнсисом Бернардом, основателем и руководителем этой труппы, в которой в основном были заняты старшекурсники. Вскоре после своего возвращения в стены университета принц стал постоянным посетителем наших спектаклей и восторженным почитателем комедий и фарсов, составлявших основу репертуара. Благодаря высочайшему вниманию, театр стал пользоваться существенно большей снисходительностью и благожелательностью со стороны академического начальства, чем когда бы то ни было.

Каждый раз, когда ему удавалось ускользнуть от бдительного ока своего надсмотрщика в Мэдингли-холле и прийти на спектакль, он после представления проходил за кулисы и, уединившись в моей гримерной, мы проводили чудесные часы, наслаждаясь беседой и обществом друг друга не меньше, чем телесной близостью. Потом мы поднимались в мою спальню, где к нашему ужину нередко присоединялись друзья Берти, с которыми он вместе учился в колледже Св. Троицы: герцог Олбани, Чарльз Бирсфорд и Натэниэль Ротшильд.

Однажды вечером мы все собрались в моей комнате, ожидая появления принца. Он сильно опаздывал и, когда наконец появился, выглядел бледным и встревоженным. Оказалось, что кто-то из дублинских извозчиков разболтал о том, что привозил в ставку принца Уэльского какую-то актрису. Эта сплетня дошла до Лондона и достигла слуха королевы Виктории. Глубоко потрясенная известием о том, что ее сын отпал от добродетели, королева Виктория послала в Кембридж своего мужа, чтобы тот наставил наследника на путь истинный.

Принц Альберт всегда внушал своему сыну почтение и самый настоящий страх. Поэтому под воздействием его сурового внушения Берти был вынужден признаться, что «поддался дьявольскому искушению», и заверить отца, что с Нелли Клифден у него давно все кончено, что в некотором роде было правдой — ведь я давно уже рассталась с этим именем. Его отец, видимо, почувствовал большое облегчение, узнав об этой новости, и сказал Берти:

— Как будущий монарх Британской империи ты ни при каких обстоятельствах не должен отступать от добродетели. Ты еще не понимаешь насколько ужасными последствиями грозит твоей родине и всему миру твоя безнравственность.

Тем временем в Виндзорском замке обсуждали, как поступить в сложившейся ситуации, и решали будущее наследника престола. Вернувшись в Лондон, его отец предложил отправить Берти в пятимесячное путешествие по странам Ближнего Востока. Согласившись с разумностью этой меры, королева предложила на его рассмотрение список шести европейских принцесс, из числа которых предстояло выбрать для сына супругу. Она полагала, что если уж человек не может справиться с соблазнами плоти, то, по крайней мере, он должен предаваться этим соблазнам в соответствии со Святым Писанием — на брачном ложе, освященном церковью. Но все эти планы были разрушены неожиданной катастрофой.

Во время пребывания принца Альберта в Кембридже погода была промозглая; когда он несколько раз пожаловался на жар и озноб, этому не придали особого значения, решив, что он просто немного простыл. Вернувшись в Виндзор, он так и не пошел на поправку и через две недели скончался от брюшного тифа. Не находя себе места от горя, королева обвинила Берти в смерти своего мужа — ведь тот заразился тифом, когда ездил вразумлять сына. В приступе отчаяния, охватившем ее после смерти мужа, она поклялась в верности его взглядам и объявила, что «приложит все усилия к воспитанию Берти, будущее которого было так тщательно спланировано моим любимым Альбертом».