— Элмер, милый, — прошептала она, — неужели это действительно ты?

Чувства переполняли меня, я был готов разрыдаться и смог только утвердительно кивнуть головой. Когда я отвернулся с намерением принести вареные яйца, она схватила меня за куртку и закричала:

— Нет, не уходи! Пожалуйста, не бросай меня, Элмер!

— Не бойся, я тебя не брошу, — нежно и твердо ответил я. — Никогда больше я не брошу тебя. — И добавил, чтобы ее успокоить: — Я только хочу почистить тебе яиц. Тебе надо поесть.

Очистив яйца от скорлупы, я усадил ее к себе на колени и принялся маленькими кусочками отправлять ей в рот то, что приготовил. После того как она доела яйца, мы так и остались сидеть в кресле — она тихонько всхлипывала и прижималась ко мне, а я крепко и нежно ее обнимал.

Прошло немного времени, она перестала плакать и примерно на час задремала, временами глубоко вздыхая во сне. Проснувшись, она положила руку мне на лицо и прошептала:

— Поцелуй меня, Элмер. — Но прежде чем я успел ее поцеловать, она сказала: — Я хочу есть. Я очень проголодалась, Элмер, просто ужасно. У нас есть какая-нибудь еда?

Зная, что есть у нас было совершенно нечего, я поставил ее на ноги.

— Ты сможешь пройтись по комнате, милая?

Она довольно уверенно стояла на ногах, и, после того, как мы дважды обошли вокруг комнаты, я предложил вместе отправиться в таверну и выпить по кружке эля, закусив мясным пирогом. Она взяла меня под руку, подняла глаза и улыбнулась.

— О Элмер, ты ведь, правда, вернулся? Я все сделаю, как ты скажешь, только не бросай меня одну. Будь со мной. Ты обещаешь?

Ласково обняв ее за плечи, я пообещал ей, что больше никогда не брошу ее, потом открыл дверь и сказал:

— Ну, а теперь пойдем проглотим по куску горячего пирога. Уверен, после этого мы оба будем чувствовать себя намного лучше.

Перед дверьми таверны мы с Дарой чуть не провалились в поилку для лошадей, которую хозяин заведения специально приказал устроить в таком непривычном месте. Если кто-то начинал буянить, он брал пьяницу за шиворот, тащил его прямиком к этому корыту и окунал туда с головой до тех пор, пока тот не протрезвеет или не потеряет сознание.

В таверне было тепло и оживленно — народу собралось много, все болтали, переходили с места на место и веселились. Не успели мы наполовину управиться со своими пирогами, как какой-то мужчина огромного роста с широкими плечами и седыми бакенбардами с дружелюбным видом подошел к нашему столу и густым, мелодичным голосом весело пробасил:

— Вы вроде как недавно у нас поселились? Добро пожаловать. Меня зовут Владимир Аксаков. А вас как?

— Элмер Вэрли, — представился я, поднявшись из-за стола и пожимая его руку. — А это моя девушка. Ее зовут Дара.

Тепло, пища и бренди настолько оживили ее, что она одарила его одной из своих ослепительных улыбок. Владимир, похоже, был большой охотник до хорошеньких девушек. Он глаз не мог отвести от Дары и, надеясь, что за этой улыбкой последуют и другие, уселся напротив нас за наш стол.

— Хороши пироги? — спросил он.

Мы кивнули.

— С моими овощами они были бы еще лучше, но хозяин меня не слушает. «Если пирог с мясом, так он и есть — с мясом». Так он говорит, да… А если, мол, они захотят овощей, так пусть заказывают их отдельно. Но не в моих пирогах. — Он печально покачал головой и вздохнул. — Он упрямый парень, этот Гарри. Никогда меня не слушает.

Затем поднес ко рту свою огромную кружку и залпом опрокинул в себя половину ее содержимого. Когда он со стуком поставил кружку на стол, на его усах дрожали хлопья пивной пены. Он продолжал рассказывать о своей торговле, о своем магазинчике, в котором он каждый день торговал фруктами и овощами, снабжая дарами природы всех жителей Лейксайда, шутил по поводу своей нелегкой жизни и выражал надежду, что Дара будет наведываться за фруктами только к нему. Он был забавен и остроумен, но, как он ни старался вовлечь в разговор Дару, ему это не удавалось. Она была слишком увлечена поеданием пирога.

На лице Владимира ясно обозначилось разочарование от того, что он не произвел на нее впечатления, и я, посмеиваясь, дружелюбно сказал:

— Это бесполезно, Владимир. Она никого, кроме меня, не замечает. Она способна любить только одного мужчину, и этот счастливчик — я.

Он бросил на меня испытующий и насмешливый взгляд и, увидев на моем лице улыбку, откинул назад голову и разразился громким смехом. Громовые раскаты его хохота перекрыли стоявший в таверне гам и заставили всех присутствовавших оглянуться на нас, чтобы узнать, откуда раздается этот грохот. Собственно говоря, в том, что я сказал, не было ничего особенно смешного, но я все же был рад, что он легко воспринял мою неожиданную отповедь.

Я заметил, что оценивающе разглядываю его. Первое, что привлекло мое внимание, были его глаза. Бледно-серые, невозмутимые и спокойные, эти глаза находились в полном противоречии с его оглушительным хохотом и беззаботной болтовней. Я почувствовал, что за его шумными манерами прячется много думающий и, вероятно, упорный человек.

Когда я познакомился с ним поближе, мне довелось убедиться, что он действительно мог быть очень упорным и терпеливым, особенно, когда дело касалось женщины, которую он хотел соблазнить. Возможно, в этом и крылся секрет его многочисленных любовных побед — даже над самыми добродетельными из женщин.

Я хорошо помню, как дядя Эндрю, однажды сказал мне: «Никогда не пробуй слишком долго дразнить терпеливого человека. Потому что, когда у него наконец лопнет терпение, в нем пробуждается дьявол, его глаза наливаются кровью и жажда убийства отхватывает его». Так что я про себя решил, что, если Владимир когда-нибудь выйдет из себя, — надо держаться от него подальше.

На голове у него красовалась густая копна сивых волос; крупный нос картошкой выдавался на большом, выразительном лице, выражение которого беспрестанно менялось — от дурашливого пафоса до тонкой насмешливости. В общем, большой, дружелюбный, раскрывающий объятия русский медведь, с ручищами, в которых достаточно силы, чтобы этими ласковыми объятиями переломать тебе все ребра.

За несколько последовавших за этим месяцев мы с Владимиром крепко подружились. И хотя он продолжал сохнуть по Даре, я чувствовал, его внимание не причинит ей вреда. Она не раз жаловалась мне, что он прихватывает ее за зад своей огромной лапой, когда она приходит к нему в лавочку покупать овощи. Я посоветовал ей держаться от него подальше, вставать по другую сторону прилавка и вести себя так, будто все это такая игра — «доберись до меня, если сможешь». Должно быть, она прислушалась к моему совету, потому что больше мне не приходилось слышать, чтобы она жаловалась на него. Впрочем, когда мы все втроем приходили в «Собачью голову», она воспринимала его заигрывания и нескромные взгляды довольно снисходительно, с юмором, отплачивая ему насмешливыми замечаниями насчет тех женщин, которые постоянно крутились в его магазине, заливались довольным смехом, кокетничая, когда он с ними заговаривал.

Владимир пожимал плечами и убеждал ее, что между ними не происходило ничего неподобающего. По его словам, все эти женщины — «просто добрые покупательницы», его постоянные клиентки.

— Вот-вот, — смеясь, отвечала Дара, — постоянные клиентки, которые хорошо знают, куда им идти, когда им позарез нужна крепкая «морковка».

Владимир, умело разыгрывая негодование, делал вид, что глубоко шокирован ее упоминанием о «морковке», и быстро менял тему разговора.

Однажды вечером, незадолго до Рождества, он решил наконец рассказать нам о том, почему он эмигрировал из России. Но только он собрался удовлетворить наше любопытство, как его слова утонули в оглушительном взрыве грубого хохота, который доносился из толпы, собравшейся неподалеку от нас.

Поскольку смех не прекращался, мы все поднялись из-за стола, чтобы посмотреть, что происходит. Какой-то человек с отвратительным, жестоким лицом, исполосованным шрамами, наступил ногой на живот лежавшего на полу мужчины и вливал пиво в раскрытый рот несчастной жертвы. Когда пиво начинало проливаться на пол, он сильно надавливал на кишки лежащего, и желтая жидкость фонтаном изливалась наружу. Это, конечно, было очень смешно для тех, кто наблюдал за этим со стороны, но очень болезненно для человека, лежавшего на полу, который притворялся, что ему нравится исполнять роль жертвы в этом жестоком представлении, хотя каждый раз, когда каблук мучителя надавливал на его живот, на глазах его выступали слезы боли и унижения.

— Что это за тип, у которого такая тяжелая нога? — спросил я.

Владимир помрачнел.

— Этот зверь приехал в наши края из Баффало года два назад, и сейчас его боятся и ненавидят почти все, кто живет поблизости, потому что каждого, кто до сих пор решался подраться с ним, он превращал в кровавое месиво. Это грязный и беспощадный боец, который в драке не останавливается ни перед чем. Человек может уже лежать без сознания, а он будет избивать его ногами, пока у кого-нибудь не хватит смелости его оттащить. — Он отхлебнул из своей кружки большой глоток эля и вытер усы тыльной стороной ладони. — Пьяница, подлец и грязный, хвастливый негодяй. Вот кто такой этот «тип с тяжелой ногой». Однажды он напился и стал хвастать, что нет в Чикаго такого человека, который устоит против него, пьяного или трезвого — неважно, больше пяти минут. Его настоящее имя — Брюс Брикон — Бэ Бэ, как его называют всякие подхалимы, которых он вечно подкармливает. Но для всех остальных он — Баффало Бык. Поговаривают, что он — тайный член организации «всезнающих» — анти-эмигрантской политической партии. Другими словами, Дара, он враг таким людям, как вы да я. Так что держите ухо востро. Что касается меня, я — член партии «Свободная земля», которая выступает за свободный труд, свободную мысль и свободного человека.