Даниэла Стил - Дар

— А как это было? — наконец выдавил он, покраснев до корней волос и до смерти смущенный.

Но ее этот вопрос не ужаснул. Ее теперь вряд ли могло ужаснуть что бы то ни было.

Томми стал ей братом, лучшим другом или даже чем-то большим.

— Это было приятно?

— Нет. Для меня, во всяком случае, нет.

Для него, наверное, приятно. Но мне кажется, что все могло быть по-другому… я чувствовала нечто вроде головокружения. Знаешь, ты в эти минуты не способен думать, принимать правильные решения, искать смысл в своих поступках. Как будто въезжаешь в туннель в экспрессе. А может быть, это был джин… не знаю, но с любимым человеком это, наверное, просто потрясающе. Я не хочу это повторять.

В ближайшее время по крайней мере или пока не найду этого любимого человека.

Томми заинтригованно кивнул. Он в общем-то ожидал, что она ответит на его вопрос, но все равно восхищался ее смелостью. И в то же время ему было обидно, что у нее за плечами уже был такой опыт, а у него нет.

— Но самое грустное, что все это оказалось ни к чему. И теперь я жду ребенка, которого никто не хочет иметь — ни его отец, ни я.

— Может быть, когда ты его увидишь, ты передумаешь, — рассеянно сказал Томми, вспомнив, как потеплело у него на сердце, когда мама вернулась из роддома с крошечной Энни на руках.

— Я даже не уверена, что увижу его, — печально произнесла Мэрибет. — Те девочки, которые при мне родили в монастыре, уехали, так и не увидев своих детей. Монахини забрали их сразу же после появления на свет, и все.

Это ужасно странно — носишь его в себе девять месяцев, а потом… но еще более странно будет оставить его. Это же не на один день, а навсегда. Разве я могу вырастить его? Разве я могу быть ему хорошей матерью? Я не думаю.

Знаешь, иногда мне кажется, что я какая-то не правильная. Почему я не хочу воспитывать своего ребенка? А если я, как ты говоришь, передумаю, когда его увижу, что я буду делать?

На что я буду содержать его? Томми, я не знаю, что делать…

Ее глаза в который раз наполнились слезами, и Томми снова привлек ее к себе и, больше не колеблясь, поцеловал.

В этом поцелуе было все — восхищение, нежность, сочувствие и огромная любовь, теплой волной поднимавшаяся в его сердце. Это был настоящий поцелуй мужчины и женщины — первый для них обоих и потому незабываемый. Страсть проснулась в их телах, требуя дальнейшего продолжения, но юные влюбленные сдержали этот порыв.

— Я люблю тебя, — прошептал Томми, касаясь губами ее волос.

Ему вдруг страстно захотелось, чтобы это был его ребенок, а не сын или дочь какого-то парня, к которому Мэрибет ничего не испытывала.

— Я очень тебя люблю… я тебя не оставлю, я помогу тебе.

Для шестнадцатилетнего мальчика это были очень смелые заявления. Но за время, прошедшее после смерти Энни, он стал взрослым человеком.

— Я тоже тебя люблю, — еле слышно призналась она, вытирая слезы тем самым злосчастным полотенцем.

Единственное, чего ей не хотелось, — эта перекладывать на него свои проблемы.

— Ты обязательно должна сходить к врачу, — сказал он отеческим тоном. — Ив ближайшее время.

— Зачем? — удивилась Мэрибет: иногда, несмотря на то, через что ей пришлось пройти, она выглядела совсем девочкой.

— Ты должна убедиться в том, что с ребенком все в порядке. Когда моя мама была беременна Энни, она постоянно ходила к врачу.

— Да, но она была старше меня.

— Все равно тебе нужно сходить, — ответил он и задумался. — Хочешь, я узнаю адрес и имя маминого гинеколога и попробую устроить так, чтобы он принял тебя.

Томми был доволен своей идеей, но Мэрибет сразу же запротестовала:

— Ты с ума сошел. Врач подумает, что это твой ребенок, и скажет твоей маме. Я не могу пойти к врачу, Томми.

— Что-нибудь придумаем, не волнуйся, — заверил он. — Может быть, доктор поможет найти для ребенка приемных родителей. Мне кажется, врачи это делают. Он же должен знать людей, которые хотят иметь детей, но не могут. По-моему, до рождения Энни родители подумывали о том, чтобы усыновить ребенка, а потом им просто не пришлось этого делать.

Ладно, я узнаю его имя и запишу тебя на прием.

Так Томми разделил с ней это тяжкое бремя, осмелившись совершить то, что никто из близких Мэрибет людей сделать не мог.

Он снова поцеловал ее долгим и страстным поцелуем, а потом осторожно положил руку на округлившийся живот Мэрибет.

Ребенок шевельнулся, и она спросила, чувствует ли он это. Томми напряженно замер, а потом с улыбкой кивнул. Эти легкие движения создавали впечатление, что живот его подруги живет какой-то своей, никому не понятной жизнью.

Чуть позже они снова пошли купаться, и на этот раз Мэрибет доплыла с ним до плота. Она немного устала, и потом они долго лежали на теплом песке и тихо разговаривали о будущем.

Теперь, когда Томми принимал участие в ее судьбе, оно не казалось ей таким пугающим, хотя ситуация все еще тревожила ее. Если Мэрибет решится оставить ребенка, она вынуждена будет нести это бремя до конца своей жизни. Если она откажется, она, возможно, будет вечно сожалеть об этом. Сделать правильный выбор было ужасно трудно, хотя ее не оставляло ощущение того, что и для ребенка, и для нее самой будет лучше, если она найдет ему хороших приемных родителей.

В один прекрасный день она родит другое дитя, и, несмотря на то, что она будет всегда жалеть об этом ребенке, сейчас, в этот период и в этих обстоятельствах, становиться матерью было нельзя.

Они долго целовались, крепко прижавшись друг к другу, но не пытались идти дальше.

Когда они вернулись к ней домой, чтобы Мэрибет переоделась к обеду, оба были в умиротворенном состоянии.

Этим днем их отношения изменились. Теперь они как будто бы принадлежали друг другу. Мэрибет поделилась с ним своей тайной, и он теперь был готов разделить с ней нелегкое бремя. Она знала, что он ее не оставит.

Они были нужны друг другу в равной степени — как будто между ними было заключено молчаливое соглашение, как будто их связала прочная нить, которая никогда не порвется.

— До завтра, — сказал Томми, прощаясь с ней у дверей ее дома в одиннадцать часов вечера.

Ему казалось, что теперь он не может без нее жить — ему надо было все время знать, что у нее все хорошо.

На следующий день он собирался завезти Мэрибет домой из ресторана после окончания работы, хотя он и обещал маме прийти к обеду.

— Береги себя, Мэрибет, — улыбнулся он, и она, улыбнувшись в ответ, помахала ему рукой и тихонько прикрыла за собой дверь.

Ложась спать, она подумала о том, как ей повезло, что она встретила Томми. Он стал ей другом, каких она никогда не имела, братом, каким Райан никогда не был, возлюбленным, каким Пол просто не мог стать. Он стал для нее всем.

И в эту ночь ей снова приснилась маленькая Энни.

На этой неделе Томми приходил в ресторан каждый день. Вечером он отвозил ее домой, а в воскресенье они снова пошли в кинотеатр и очень хорошо провели время.

Но когда у Мэрибет наступил очередной свободный день, он повез ее не на озеро, а туда, где ей уже давно пора было побывать. , Он украдкой вытащил у матери из сумочки ее телефонную книжку и аккуратно переписал имя и адрес врача.

Уже много лет, после смерти старого доктора Томпсона, Лиз ходила к акушеру-гинекологу Эвери Маклину, который принимал обоих ее детей. Это был седовласый джентльмен средних лет, но его врачебные принципы и методы были гораздо современнее его манер. Он был изысканно вежлив и чересчур официален, однако знал толк в самых последних достижениях медицины.

Томми прекрасно было известно, как ценила врача его мама. И кроме того, он считал, что Мэрибет должна обязательно посетить врача.

Он записал ее на прием под именем миссис Робертсон и по телефону изо всех сил пытался подражать голосу своего отца, держа трубку в дрожащих руках, но говоря уверенным басом.

Сам он в ответ на вопрос регистраторши назвался мистером Робертсоном, сказав, что они только что, сразу после свадьбы, переехали в Гриннелл и его жена нуждается в консультации. Похоже, медсестра ему поверила.

— Но что я скажу ему? — в ужасе спросила его Мэрибет.

— Он и так все поймет, только взглянув на тебя. Зачем тебе что-то объяснять?

Томми пытался говорить уверенным и знающим тоном. Ему, по большому счету, мало что было известно о том, как протекает беременность. Он только помнил, как его мама ходила шесть лет назад в просторной одежде, много ела и часто отдыхала у себя в спальне; кроме того, совсем недавно по телевизору показывали фильм «Я люблю Люси», героиня которого в очередной серии объявила, что ждет ребенка.

— Что я скажу ему… об отце ребенка? — с беспокойством повторила Мэрибет.

Она понимала, впрочем, что Томми прав.

Она сама толком ничего не знала про свое состояние, и ей просто необходимо было поговорить с врачом.

— Скажи доктору то же самое, что ты сказала в ресторане, — посоветовал Томми, — что твоего мужа убили в Корее.

В ресторане пока еще никто не знал о ребенке, но ее рассказ о вдовстве ни у кого не вызвал бы лишних вопросов.

Мэрибет посмотрела на него испуганными, полными слез глазами и совершенно ошеломила Томми своим следующим вопросом:

— А разве ты со мной не пойдешь?

— Я? А… а если он меня узнает?

Он покраснел до корней волос от одной этой мысли. А что, если врач будет осматривать ее у него на глазах, как будто он знает то, о чем на самом деле понятия не имеет? Он представить себе не мог, что именно происходило в кабинетах гинекологов. И более того: что, если доктор все расскажет его родителям?

— Я не могу, Мэрибет… Я просто не могу.

Она молча кивнула, и по ее щеке скатилась одинокая слеза. Томми почувствовал, что сердце выскакивает у него из груди.

— Ну ладно, не плачь… Я что-нибудь придумаю. Я скажу, что ты моя двоюродная сестра… но тогда он наверняка расскажет моим родителям… — Он вопросительно посмотрел на нее в надежде, что она придумает что-нибудь получше. — Я не знаю, Мэрибет, может быть, нам сказать, что мы просто друзья, что я знал твоего мужа и просто подвез тебя?