Даниэла Стил - Дар

Страдания Джона были гораздо более очевидными. Он не мог таить своих мучений. Его угнетала потеря не только любимой дочурки, но и жены, и сына. Ему некуда было пойти, некому поведать о своих чувствах, и не было человека, в чьем обществе он обрел бы душевный покой.

Наверное, он мог бы изменить своей жене, но ему мало было одного секса — Джону хотелось той душевной и физической близости, что была между ними раньше и что уже нельзя было вернуть никакими способами.

Лиз прошла в ванную, раздеваясь на ходу, и Джон пошевелился и что-то пробормотал.

Надев ночную рубашку, она растолкала мужа перед тем, как выключить свет.

— Переоденься в пижаму, — произнесла она таким тоном, каким разговаривают с неразумным ребенком или с незнакомым человеком.

Так могла бы сказать медсестра пациенту, а не женщина, которая когда-то его любила.

С минуту он сидел на краю кровати, пытаясь вспомнить, что с ним происходит, а затем посмотрел на нее снизу вверх.

— Прости меня за сегодняшнее, Лиз. Знаешь, у меня просто из головы вылетело. Наверное, я просто переволновался, представляя, что меня ждет. Вернуться домой к обеду, словно в прежние времена, начать все сначала… ну, в общем, ты понимаешь. Я не знаю. Я не хотел все испортить.

Однако он это сделал. Сама судьба все испортила. Энни нет, и ничто не вернет ее назад.

Они никогда больше ее не увидят. И никогда не смогут жить по-прежнему.

— Ничего, — неубедительно ответила Лиз. — В другой раз соберемся все вместе и пообедаем.

Ее слова звучали неискренне.

— Правда? Я бы очень этого хотел. Мне так не хватает твоих обедов.

В этом году они все похудели — эти чудовищные семь месяцев не прошли для них даром. Джон заметно постарел, Лиз выглядела изможденной и несчастной — особенно сейчас, после того как узнала, что детей у нее больше не будет.

Джон прошел в ванную и переоделся в пижаму. Он улегся в их общую постель, где когда-то они с женой получали друг от друга столько удовольствия.

Но сейчас она повернулась к нему спиной — холодная и чужая.

— Лиз, — позвал он в темноте, — ты простишь меня когда-нибудь?

— Мне нечего прощать. Ты ни в чем не виноват, — мертвым голосом ответила она.

Впрочем, они оба чувствовали себя мертвыми.

— Знаешь, если бы мы все-таки вызвали тогда врача… Если бы я не убедил тебя, что это всего лишь простуда…

— Доктор Стоун сказал, что это уже не имело значения, — откликнулась Лиз таким тоном, будто на самом деле не верила своим словам.

— Прости, — произнес Джон со слезами в голосе, кладя руку на плечо жены.

Она не пошевелилась, словно еще больше отдалившись от него после этого прикосновения.

— Прости меня, Лиз…

— И ты меня прости, — мягко ответила она, но так и не повернулась к нему.

Лиз никогда не смотрела на него в такие минуты. Она не видела, как он молча глотает слезы при свете луны, а он не знал, что и она тихонько плачет в подушку. Как будто они медленно тонули — каждый в своем океане.

Лежа в постели этим грустным вечером, Томми думал о своих родителях. Он понимал, что нет никакой надежды на хотя бы частичное возвращение к прошлой счастливой жизни. Слишком бесповоротна была произошедшая с ними перемена, слишком велика боль, слишком непреодолимо горе.

Он утратил не только сестру, но и свой дом, своих родителей. Единственное, что его как-то утешало, — это возможность видеть Мэрибет.

Он вспомнил ее длинные ноги и ярко-рыжие волосы, эту забавную мужскую рубашку, их бег наперегонки… он вспомнил тысячу разных приятных вещей и как-то незаметно уснул, и этой ночью ему приснилась Мэрибет.

Она шла по берегу лесного озера медленными шагами, ведя за руку малышку Энни.

В воскресенье Томми и Мэрибет посмотрели «Отсюда до вечности» с Бертом Ланкастером и Деборой Керр. Фильм понравился им обоим.

В кинотеатре Томми обнял свою спутницу за плечи и просидел так весь сеанс. Они ели поп-корн и карамельки, в грустных местах она всплакнула, и после фильма они оба пришли к выводу, что он просто потрясающий.

Он отвез ее домой, обсудив с ней планы на предстоящую среду. Мэрибет спросила его, как прошел семейный обед, — она не успела разузнать об этом, когда он приходил в ресторан.

— Да так себе, — печально ответил Томми, — а вернее, отвратительно. Папа забыл вовремя прийти домой. Он, наверное, завалился в какой-нибудь бар со своими сослуживцами.

Мама пережарила ростбиф, переволновалась из-за папы, а он вернулся пьяным. В общем, тот еще вечер.

Он невесело усмехнулся.

— Знаешь, Мэрибет, они в последнее время всех собак друг на друга спускают. По-моему, их все так раздражает, что иначе вести себя они просто не могут, но и помочь друг другу они не хотят.

Мэрибет сочувственно кивнула, садясь рядом с ним на ступеньки крыльца. Старая дама, сдававшая Мэрибет комнату, была рада видеть ее повеселевшей — девочка ей нравилась. Она все время говорила своей постоялице, что та слишком худа и должна лучше питаться. Мэрибет знала, что это не будет продолжаться долго — на самом деле она довольно сильно располнела.

Она уже начала активно набирать вес, но до сих пор ей удавалось скрывать это, хотя ее рабочий фартук обтягивал живот гораздо сильнее, чем в первые дни ее пребывания здесь.

— Ну ладно, что мы планируем на среду? — нарушил тишину Томми. — Опять махнем на озеро?

— С удовольствием. Давай только на этот раз я буду отвечать за ленч. Может быть, я даже что-нибудь приготовлю.

— Хорошо.

— Что ты любишь?

— Я съем все, что бы ты ни сделала.

Как объяснить ей, что ему просто хотелось быть с ней рядом? Здесь, на этих ступеньках, она сидела так близко к нему, что он просто с ума сходил; однако что-то удерживало его от того, чтобы нагнуться и поцеловать ее.

Мэрибет невероятно возбуждала его; от одного ее присутствия Томми начинал испытывать томительную боль, но преодолеть какой-то невидимый барьер между ними он не мог.

Мэрибет почувствовала, как он напряжен, но решила, что это из-за его семейных трудностей.

— Томми, надейся, что у вас дома все уладится. Может быть, это вопрос времени, — сказала она с искренним участием. — В конце концов, прошло только семь месяцев. Дай старикам шанс. Может, после того как твоя мама выйдет на работу, будет лучше.

— Или хуже, — обеспокоенно откликнулся он. — Она тогда вообще дома появляться не будет. Пока Энни была жива, мама работала по скользящему графику. Наверное, она считает, что ради меня не должна все время сидеть дома, и она права. Когда начнется учебный год, я буду приходить не раньше шести.

— А как ты думаешь, у них может быть еще ребенок? — заинтересованно спросила Мэрибет, не знавшая их возраста.

Но Томми отрицательно покачал головой.

Его тоже интересовал этот вопрос, но он не думал, что у них это получится.

— Ты знаешь, мама уже не в том возрасте.

Ей уже сорок семь, и, насколько я знаю, Энни ей далась непросто. И потом… я не думаю, что они хотят еще одного ребенка. По крайней мере они никогда об этом не говорят.

— Родители редко говорят с детьми на эти темы, — просто сказала она, и Томми смутился.

— Да, ты права.

Они окончательно договорились насчет среды, и Томми пообещал прийти в ресторан в понедельник или во вторник.

Джулия уже догадалась, что Мэрибет встречается с этим печальным мальчиком, и теперь все остальные официантки подтрунивали над ней — впрочем, вполне добродушно. Они были рады тому, что новенькая подружилась с таким приятным молодым человеком.

Уже пожелав ей спокойной ночи, Томми никак не мог уйти. Он чувствовал себя неловко, что вообще-то случалось с ним редко. Ему казалось, что любое движение, которое он сейчас сделает, будет неверным.

Если он быстро уйдет, она подумает, что не нравится ему, если он дотронется до нее, она решит, что он наглец… Момент был щекотливым, но Томми так ничего и не предпринял.

Наконец Мэрибет тихонько закрыла за собой дверь. Поднимаясь по лестнице, она задумалась над тем, как скажет ему правду. А долго тянуть с признанием не стоило, Мэрибет хорошо понимала это.

Как она и предполагала, на следующий день он появился в ресторане в обычный час, а после того, как она закончила работу, снова зашел за ней, чтобы отвезти домой.

Во вторник они, не виделись, а в среду, перед тем как заехать за ней, Томми отправился на кладбище — к Энни.

Он приходил сюда время от времени, чтобы привести в порядок могилу, полить растущие там цветы и убрать с нее опавшие листья.

Томми делал всю эту нехитрую работу, не обременяя этим маму, которая не могла заставить себя прийти на кладбище, будто бы вид могилы поставил жирную точку на жизни ее малышки.

За работой Томми нередко разговаривал со своей сестрой, и в этот раз он рассказал ей про Мэрибет и про то, как она ему нравится.

Казалось, Энни сидит где-нибудь рядом, забравшись на дерево, смотрит на него сверху и внимательно слушает, как он рассказывает ей обо всем, что с ним произошло за последнее время.

— Знаешь, она такая необыкновенная…

Совсем не похожа на моих кривляк-одноклассниц… Она не умеет плавать, но бегает она здорово. Она бы тебе понравилась.

Том усмехнулся, подумав о Мэрибет и о своей сестренке. Если бы Энни доросла до шестнадцати лет, она была бы чем-то похожа на Мэрибет. Их обеих отличали искренность и прямота. И еще живой нрав и чувство юмора, Закончив работу, он вспомнил слова Мэрибет о людях, которые проходят через нашу жизнь только для того, чтобы принести нам какой-то особый дар. «Не все люди должны оставаться с нами всегда», — сказала она, и только сейчас он начал постепенно понимать глубокий смысл этих слов. Может быть, Энни просто прошла через его жизнь… но если бы она осталась, если бы она не умерла…

Маленькая могилка в тени дерева была снова чистенькой и опрятной. В который раз сердце его болезненно сжалось, когда он бросил на нее прощальный взгляд и прочитал высеченное на небольшом камне имя, Энн Элизабет Уиттейкер. На камне был вырезан крошечный ягненок, при взгляде на которого Томми всякий раз не мог сдержать слез.