— Мне казалось, так ты меньше будешь чувствовать боль. Кстати, как твое плечо?

— Кажется, будто маленькая мышь залезла в него и грызет изнутри. Не думай об этом, женщины лучше переносят боль, наверное, потому что терпеливее…

— Давай я попробую утихомирить эту грызущую тебя мышку.

— Попробуй, раз ты такой великий врач, что можешь вытащить пулю одними руками.

— Не смейся. Смотри, я стану держать руку над твоим плечом, а ты говори, что чувствуешь?

— Янек, ты — волшебник. Боль уходит! Мне тепло, хорошо. Это все твоя рука? Как ты это делаешь? Мне кажется, будто на дворе лето, а я лежу в гамаке, на даче… Шумит трава, кузнечики стрекочут…

Марго показалось, что лежанка под нею стала слегка покачиваться. Кто это качает её гамак, мама?

— Нет, мамочка, у меня ничего не болит. Я здорова, только очень устала. Наверное, мы слишком долго ездили верхом. Так хочется спать… Скажи папе, пусть отведет Леди в конюшню, у меня совершенно нет сил!

Ян намеренно усыпил Марго. Он был уверен, что человек, когда крепко спит, выздоравливает быстрее. Сам он почти без сил опустился рядом со спящей Марго и несколько минут — или прошло много времени? — отдыхал, приходя в себя. Как будто он отдал девушке часть своего здоровья. Впрочем, он пришел в норму довольно быстро, вот только голод все сильнее давал себя знать. Продуктов, найденных в приседельной сумке у Марго, надолго не хватит. Он все-таки разделил остатки еды пополам и пожевал немного, заставляя себя не глотать её одним куском. Глоток коньяка вместо воды освежил пересохшее горло, теплом разлился по желудку, ударил в голову, но сделал свое дело: Ян почувствовал себя намного бодрее.

Он придвинул лежанку со спящей девушкой вплотную к стожку, укутал её и замаскировал соломой так, чтобы с дороги не было видно.

Затем он спорол знаки отличия клинком Марго, — благо, острым, коротко обрезал полы шинели. Теперь она вполне годилась для верховой езды.

Предоставленная самой себе лошадь забрела довольно далеко, но Ян догнал её, привел к стожку, снял седло и как следует обтер животное кусками обрезанного сукна; заново оседлал. Привычная работа отвлекла его от тревожных дум и укрепила в принятом решении: отправиться верхом туда, где, как ему казалось, должно было находиться какое-нибудь село.

Там, где Марго была прежде, видимо, было нужно притворяться мужчиной, а теперь это становилось небезопасным; и странствующие вместе, например, муж и жена, будут выглядеть гораздо привычнее.

На поденной работе у сельских богатеев Яну часто приходилось ухаживать за лошадьми, но это были в основном тягловые лошади, предназначенные для тяжелого крестьянского труда. Лошадь же Марго, даже для неискушенного человека, выглядела явно породистой, дорогой. Следовательно, от неё надо было избавляться. А заодно, в обмен на лошадь, приобрести гражданскую одежду для себя, платье для Марго и продукты.

Ян вскочил в седло и поехал по дороге. Как он и предполагал, версты через две его глазам открылось большое село. В свете солнечного утра оно казалось вполне мирным и даже, несмотря на рань, оттуда доносились звуки гармошки.

Село словно приглашало: войди, усталый путник, отдохни, но Ян тронул поводья и направил лошадь в объезд. Сейчас ему нужно было село поменьше и потише, ещё лучше — какой-нибудь глухой хутор в несколько дворов. Хлопец наконец нашел такой, но первый же дом в нем оказался нежилым, чем навел на него уныние: не окажется ли брошенным весь хутор?

Но вот в одном дворе пропел петух, рядом раздалось коровье мычание. Ян поспешил на желанный звук.

Этот двор оказался покрепче других. Выделялся даже забор: не плетень, а добротная — из досок — ограда, без щелей и покосившихся столбов. Сюда Ян и постучал. На его стук залился лаем пес, судя по голосу, не из мелких шавок. Видно было, что здесь все налажено основательно.

Некоторое время никто не отзывался. Наконец калитка приоткрылась, и кряжистый бородатый старик выглянул наружу.

— Чего тебе? Мы ничего не продаем и не покупаем.

— Погоди, отец, — Ян потянул лошадь за узду. — Конем не интересуешься?

Старик быстро оглядел улицу и широко открыл калитку, в которую Ян легко завел лошадь. Хозяин тут же закрыл её на засов.

Пес действительно оказался огромным, лохматым. На его глухое ворчание старик прикрикнул:

— Цыть, Гром!

Гром угрюмо звякнул цепью, но замолчал. Крестьянин тщательно оглядел лошадь: зубы, копыта, холку.

— Верховая, — задумчиво сказал он сам себе и спросил у Яна: — Что хочешь за нее?

— Торбу с продуктами на дорогу. Обязательно молоко, мед. У меня там… раненый. Заберешь все, что на мне, дашь что-нибудь свое, крестьянское. И еще. Мне нужно платье, на девушку. Роста небольшого, — Ян показал примерный рост Марго. — Щупленькая. Ну, и платок там, что еще…

Старик проницательно усмехнулся и взял лошадь под уздцы.

— Найдем. Посиди пока на крылечке, я коня поставлю.

Он направился к сараю и на ходу спросил:

— Как звать кобылу-то?

— Марго, — Ян усмехнулся про себя. Старик через несколько минут вернулся. Видимо, задавал корм лошади, которую в момент так нагло переименовали, и пригласил Яна:

— Заходи в хату.

Юноша вошел вслед за хозяином в просторную чистую горницу, где их встретили две красивые девушки — одна лет двадцати пяти, другая года на три младше.

— Дарья, — приказал старик той, что постарше, — сумку в дорогу собери. Молока положь, медку глечик — в подполе припрятан. Сала, колбаски. Как своему. Поняла?

Женщина кивнула и скользнула за дверь.

— Галю, — обратился хозяин к младшей, и голос его явно смягчился. — Помоги хлопчику подобрать одежку: хочь Антонову, хочь Митькину. Шо подойдет. Он каже, платье ему надо на девушку. Подивись на Галю, та не такая?

Ян пригляделся. Галя и правда сложением походила на Марго. Была разве чуточку выше и справнее.

Юноша снял шинель, и у пояса его сверкнул золотом диковинный клинок Марго. У старика загорелись глаза.

— Хлопчик, отдай мне свой ножик, зачем он тебе? Все одно лихие люди отберут. Я тебе хороший кинжал дам: на ярмарке на порося выменял! Он и в глаза не кинется, и в дороге сгодится.

Ян, поколебавшись, согласился, а старик обрадовался, обнял его за плечи, повел в соседнюю комнату и походя сказал Гале:

— Платье отдай новое, что мы тебе в городе купили, синее.

— Батя! — в голосе девушки зазвенели слезы.

— Не плачь, дуреха, — успокоил её отец, — я тебе два таких куплю. И платок положь, белый, с цветами, что матери дарил.

Голос его слегка дрогнул. Ян зашел за хозяином в другую комнату и ахнул: одна стена её была полностью увешана оружием. Чего здесь только не было! Сабли, шашки, рапиры, какие-то изогнутые в виде полумесяца клинки, которым Ян не знал названия.

— Здорово! — юноша замер от восхищения.

— Нравится?

— Еще бы.

— С мальства собираю. Видно, боевой дух ко мне от предков с кровью перешел — перед хорошим оружием устоять не могу. Самого-то в армию не взяли. Плоскостопие вроде. Ну, так я по-другому свою страсть тешил.

— Да, от такой страсти и я бы не отказался.

— У тебя, хлопец, все впереди. Если мой азарт по сердцу пришелся, приезжай, когда война кончится. А пока дам тебе вот этот кинжал. Не потому меняюсь, что плох он. Только думаю, такой ещё достать можно, а вот твой редкий. Но и этот — смотри, какая сталь! Металл может рубить. И хлеб порежешь, и при надобности защитить себя сможешь.

— Батя опять своими цацками хвастается? — послышался голос вернувшейся в комнату Дарьи.

— Опять, — подтвердила Галя, — за диковинный ножик душу черту отдаст!

— Насмотрелся? Пойдем, а то бабы мои раскудахтались. Поснидаем. Мабуть, ты голодный?

— Как волк! — признался Ян.

Они вернулись в горницу. Стол наполовину был накрыт, на лавке лежала приготовленная Галей мужская одежда. Девушка продолжала с шумом рыться в сундуке.

— Хочешь сейчас переодеться али после еды?

— Переоденусь, умоюсь, если хозяева не возражают, а тогда и за стол.

— Я тебе солью, — вызвался старик. — Мы ж не познакомились! Зови меня Прокопыч. А тебя как?

— А меня — Ян.

— Имя наче польское. Ты не поляк будешь?

— Наполовину. Мама — украинка. С Прикарпатья.

Хлопец ухал и крякал, обливаясь колодезной водой, что принес ему Прокопыч. Потом надел чистую, ношеную, хоть и без потертостей, рубаху, штаны и сразу почувствовал себя другим человеком. Военное обмундирование будто давило на него, и Ян сбросил его, как чужую кожу. Он потрогал рукой подбородок,

— Побриться бы.

Старик принес ему из хаты бритву и мыло.

— Вот теперь хоть жениться!

— А ты не женат?

— Холостой.

— Смотри, девичья погибель, с такими глазами да холостой!

Они вошли в хату. Стол был накрыт. Молодки — и когда успели! — причепурились и сновали по горнице веселые и яркие.

Ян попытался налить из фляжки коньяку. Прокопыч протестующе замахал рукой.

— А вот это сховай! У нас свои напитки, крестьянские. Дашка гонит чище слезы. И запаха, слышь, никакого. Что за траву ты в самогон добавляешь, а, Дарья?

— Секрет, — кокетливо улыбнулась женщина.

— Ось, бачь, як мене лихо из бабами, — перешел на "мову" Прокопыч — Не слухают, грубят.

— Будет вам, тато, чужому жалиться! Мы вас кохаем, печемся за вас, две такие крали!

Хозяин вздохнул, но потом улыбнулся Дарьиной шутке

— Думаешь, почему сам такой старый, а дети молодые? Перша семья в мене сгорела: жена, двое детишек…

— Тато, — затеребила его Галя, — будет вам, ще не пил, а в спомин вдарился!

— Хорошие они у меня: Даша — невестка, Галя — дочка. Обоих одинаково жалко. Молодые, кровь играет, а мужиков на войну позабирали.