— Видимо, с хлопчиком мы тоже опоздали!

В глазах Зигмунда зажглись зловещие огоньки.

— Достань мне этого байстрюка хоть из-под земли! Головой отвечаешь. Учти, Миклош, ещё одна такая ошибка — самолично твое сердце из груди вырву!

Побледневший Миклош попятился назад к двери, будто пан уже занес над ним свой острый кинжал. Для того чтобы представить, как ясновельможный это сделает, старшему охраннику не нужно было даже напрягать свое воображение; суметь бы забыть то, что он видел наяву!.. Он выскочил в коридор, вытер пот и перекрестился: кажется, он опять получил отсрочку…

Между тем пан Зигмунд стал расспрашивать дочь.

— Юлия, расскажи-ка мне поподробнее, как умер Епифан?

— Не знаю.

— Как же так? А Вальтер говорил, что ты при этом присутствовала.

— Когда Вальтер его, мертвого, осматривал, я действительно была, а вот как это случилось — уволь!

— Ну, не странно ли, что умер вдруг здоровый мужик, который никогда на болезни не жаловался?.. Попробуй вспомнить все, не торопись, расскажи по порядку.

— Беата… Она провинилась передо мной. Хотела присвоить кое-что, принадлежащее мне…

— Хочешь сказать, украла?

— Не совсем. Правильнее так: она украла мое право быть первой. Я и отдала её Епифану. Или прикажешь церемониться с обнаглевшей служанкой?!

В голосе Юлии появились истерические нотки: она всегда знала, чем пронять отца, но не возмущение зарвавшейся служанкой в ней говорило, — та получила свое сполна, — а боязнь, что отец докопается до подробностей её отношений с Яном. Она позволяла деревенскому парню, слуге, обращаться с собой, как с последней продажной девкой!

— Хорошо-хорошо, не должна… Продолжай.

— А это все…

— Как — все?!

— На другой день я проснулась, ко мне зашел Вальтер и сказал, что Епифан умер от разрыва сердца… Он, видимо, перестарался с Беатой: у неё были вывернуты руки и даже спина искусана. Сам догадайся, что мог с ней делать Епифан… Он же был зверем!

— Но, заметь, преданным зверем. Он никогда бы не напал на своего хозяина… Что еще?

— С Беатой случилась истерика, и Вальтер дал ей успокоительное. А потом она попросила у меня прощения. Ползала на коленях, целовала ноги… Так, знаешь ли, трогательно. Если разобраться, она — просто дурочка…

— Но что все-таки случилось с Епифаном?

— Говорят же тебе: умер! Похоронен на заднем дворе.

— Кто видел, как он умер?

— Не знаю!

— Ладно, а где Ян?

— На кухне. Я посылала его помочь Марии.

— Миклош, сходи-ка на кухню. Если его там нет, спроси, кто и когда его в последний раз видел?

Миклош поспешно вышел.

— Если он все ещё там, будем надеяться, Миклош его отыщет…

Пан Зигмунд взял в руку висевший на груди тяжелый серебряный крест.

— Посмотри на него, Юлия, внимательно посмотри… Вглядись, вспомни: ты пришла к Епифану. С кем?

Глаза Юлии затуманились, лицо побледнело и приобрело растерянное выражение.

— С Яном… заставил… не знаю как.

— Рассказывай: что он сделал, когда вы пришли?

— Посмотрел на Епифана долго… страшно… Епифан упал, не шевелится… Ян снимает Беату… Она в обмороке. Ян несет её на руках. Пришли в мою комнату. Он говорит: "Охраняй!" Уходит. Возвращается с Иваном…

Юлия наморщила лоб, лицо её мучительно исказилось.

— Не могу. Не помню. Все расплывается.

Пан Зигмунд провел ладонью перед её глазами.

— Достаточно. Отдохни, приди в себя… Юлия, то, что я тебе сейчас скажу, очень важно…

Но Юлия медленно приходила в себя, точно никак не могла проснуться. Она тряхнула головой, провела ладонью по волосам: только теперь на её лицо стали возвращаться прежние краски.

— Ты что-то хотел сказать важное? Разве я ещё не все знаю?

— Юлия, твой тон сейчас неуместен… Да, я занимался твоим воспитанием так, как считал нужным: узнавать, откуда берутся дети, вовсе не обязательно в брачную ночь и приходить от этого в ужас… Сейчас не об этом. Хочу поговорить с тобой о моем камердинере. Теперь уже бывшем.

— Он — умер? Не правда ли, ты его не очень жаловал?

— Ты наблюдательна. Более того, я его ненавидел. И вообще, он не тот, за кого себя выдавал. Думал, я его не узнаю.

— Так кто же он все-таки?

— Он — настоящий владелец этого замка. Граф Федор Головин.

— Иисусе! Ты давно это знаешь?

— С самого начала.

— И только теперь ты его убил?

— К сожалению, он пока жив; видимо, это моя самая большая ошибка. Хотел напоследок с ним поиграть. Как кошка с мышью.

— Доигрался… Значит, это мне не приснилось?

— Что — это?

— Я не говорила тебе, думала, будешь смеяться… Однажды среди ночи что-то разбудило меня. Иной раз я забываю дверь закрыть на засов. Какая-то темная фигура со свечой в руке скользнула от двери к противоположной стене и отодвинула портрет той седой графини, которая отравила своего мужа. Стена отошла в сторону, оттуда даже потянуло сыростью. Фигура скрылась в ней и стена стала на место. Странно, но я не испугалась и опять заснула. Утром решила, что все это приснилось. На всякий случай я обследовала стену под картиной, но ничего — ни выступа, ни кнопки, ни какой-нибудь щели — не обнаружила.

— Идиот! — пан Зигмунд хлопнул себя по лбу. — Как же это я не догадался, что выходы из подземелья могут вести прямо в комнаты? На всякий случай, правда, мы обследовали некоторые, но твою, как и зеленую, не трогали. А могли бы задуматься, почему спящие в зеленой комнате гости слышали шорохи и звуки шагов? Пока мы смеялись над якобы слабыми нервами друзей, граф и его помощники — сколько их? — расхаживали по подземному ходу совершенно неуязвимые.

Вошел встревоженный Миклош.

— Яна, как и Ивана, нигде нет. Ко всему прочему, пропал Марин, — тот, что охранял левое крыло.

— А этот как пропал?

— Не знаю. Полчаса назад я обходил посты, — все были на местах. Сейчас искал Яна и решил заодно навестить Марина, а его нигде нет.

Пан Зигмунд нахмурился; несколько секунд он размышлял и наконец заговорил:

— Вот что, Миклош, бери Хмару и скачи в Кропочь, к князю Даниле. Возьмешь для него письмо — я попрошу подмогу. Если людей у него мало, пусть заедет в повит [12]. А ты, Юлия, бери Крулеву и тоже уезжай. У тетки Роксаны пока поживешь. Как только здесь все успокоится, я дам тебе знать.

— Отец!

— И никаких возражений! У меня нет лишних людей, чтобы обеспечить охрану ещё и тебе. А в том, что граф Головин попытается завладеть моей дочерью и иметь возможность диктовать свои условия, у меня больше нет сомнений: слишком крупные ставки в игре! Отсюда поедешь с Миклошем, он проводит тебя до перекрестка. Повернешь влево, там тебе всего шесть верст останется.

— Да знаю я; ты забыл, сколько раз мы ездили к тетке Роксане?

— Но теперь ты поедешь одна, а это небезопасно.

"Стареет отец, — удивленно думала Юлия, прощаясь. — Кто бы раньше мог подумать, что он — такой чадолюбивый? Боится, больше не увидимся?"

— Погоди, Миклош, — остановил слугу Зигмунд.

— Пусть Юлия собирается, а ты сходи к Семену — он охраняет парадное и скажи: пусть приведет ко мне гостью. Ту, что приехала с нами… И ради господа нашего, в поездке будь начеку, чтобы никто не помешал тебе вернуться!

— Не волнуйтесь, ясный пан! — Миклош преданно посмотрел в глаза хозяину. — И сам вернусь, и подмогу приведу!

Через некоторое время пан Зигмунд выглянул в окно: его посланцы уезжали. Юлия ловко правила лошадью, запряженной в двуколку. Рядом верхом ехал Миклош.

Ясновельможный проводил их взглядом и перекрестился. Поймав себя на этом, он понял, что позволил страху овладеть сердцем; грудь теснили дурные предчувствия — его враг был многолик, неуловим, приближался, горячо дыша в затылок — от его былой беспомощи не осталось и следа.

"Эх, грехи мои тяжкие! — проговорил Зигмунд и опять удивился прозвучавшему в словах сожалению: прежде он терпеть не мог жалеть о том, что прошло. — Немало душ я загубил, но бог не оставлял меня своей милостью. Значит, угодно ему было моей рукой проводить прополку в своем земном огороде! Видимо, и богу в раю нужны невинные души, чтобы пополнять ими сонмы ангелов…"

Стук в дверь прервал его размышления. Вошел охранник Семен — он не то поддерживал под руку, не то подталкивал перед собой молодую девушку с красивым заплаканным лицом. Она рывком освободила локоть и шагнула к пану.

— Должна поставить в известность, пан Бек, что больше не считаю вас порядочным человеком! Вы обманом завлекли меня сюда. Вы сообщили, что мой жених Федор Головин, по которому я уже год ношу траур, на самом деле жив. Я вам поверила, приехала в эту даль, в родовой замок Головиных, а его хозяином почему-то оказались вы!

— Отдаю должное вашему горячему темпераменту, но хочу все-таки возразить: в чем вы видите обман? В моем сообщении об удивительном воскресении Федора Головина? Но это правда. Действительно, я — хозяин этого замка, но вы ни о чем таком меня не спрашивали, а я вам ничего другого не говорил.

— Тогда почему меня держат взаперти?

— С вами плохо обращались?

— Нет, — растерянно ответила девушка.

— Еда оказалась невкусной? Кто-то из слуг вам докучал? На что вы жалуетесь?

— На отсутствие свободы. По какой причине я её лишена?

— А зачем вам свобода?

— Я хочу видеть Федора.

— К сожалению, этого я вам обещать пока не могу.

— Хотите сказать, что его нет в замке?

— Я такого не говорил. Он не только в замке, но и, возможно, сейчас нас слышит.

— Вы шутите?

— Отнюдь. Но жизнь жестока, я вынужден следовать её законам. Тут не до шуток. Ваш жених, Матильда, объявил мне войну. Я принял вызов, и потому вы здесь.