— Я ничего такого и не считаю, — вздохнула учительница. — Вот простейший вопрос: сколько тебе лет? По-моему, ничего сложного нет. — Стрешнева вопросительно взглянула на Маришку.

— По-моему, тоже, — согласилась та.

— Вот ответ Андрея:

По документам — девять, но если учесть период развития плода, то все десять.

Маришка хлопнула глазами от неожиданности.

— Вот-вот, — закивала Татьяна Николаевна, — у меня, когда я читала, была приблизительно такая же реакция. Но ответ Гриши меня просто обескуражил.

— Что же можно было придумать ещё?

— Читайте, это пятый вопрос, работа у вас в руках.

— Мама говорит, что возраст спрашивать неприлично, но уж если это так необходимо, то мне ровно столько же, сколько и Андрею, — прочитала вслух Маринка. — Боже мой, он же всё перепутал, я говорила им, что неприлично спрашивать возраст только у женщин, — попыталась оправдаться она, но, видимо, чувствовала она себя крайне неудобно, потому что щёки её из розоватых давно стали тёмно-пунцовыми.

— Смотрите, как интересно, Марина Геннадьевна, получается у них: что ни вопрос, то закавыка. С чем это связано, я вам точно сказать не могу, но если вы уверены, что отвечали они вполне серьёзно, то налицо крайне нестандартная логика мышления у обоих мальчиков. На вопрос, какой день в году является самым необыкновенным, они тоже ответили весьма оригинально.

— Наверное, Новый год или день рождения, — предположила Маринка.

— Опять мимо. У подавляющего большинства детей был именно такой ответ, но только не у Вороновских.

— А что же придумали мои?

— Двадцать девятое февраля.

— Почему?

— Вот и я спросила, почему. Оказывается, потому, что такого дня нет, он собран из кусочков излишка времени за четыре года.

— Это отец им рассказывал, — усмехнулась Маришка. — Они как-то спросили, отчего в високосном году лишний день появляется, вот он им и объяснил.

— Всё возможно, но всё-таки они большие оригиналы. Задача по математике гласила, что длина соседского садового участка — пятьдесят метров, его ширина — двадцать. Всего-то, что нужно было сделать, — вычислить площадь земли.

— И что? — замерла Маришка, заранее предчувствуя нехорошее.

— Они написали, что это сделать невозможно.

— Почему? — не поняла она. — Нужно было просто длину перемножить с шириной.

— Это мы так с вами считаем, а они написали, что условие задачи неполное. Вот, полюбуйтесь, это творение Андрея:


По существующему законодательству на садовом участке положено разместить строение, поскольку нам не дана площадь этого строения, то площадь свободной земли вычислить не представляется возможным.


— А Гриша? — с дрожью в голосе произнесла Маришка. — Он решил?

— Решил, — успокоила Стрешнева, скептически улыбаясь. — Он написал, что нечего считать соседские метры, а куда лучше заняться своими делами.

— Боже мой! — ахнула Маришка. — Ну кто их только этому учит?

— Не расстраивайтесь, дальше школы эти бумажки не пойдут. Если хотите, можете взять их на память. Вырастут большими — покажете, вместе смеяться будете.

— Мне так неудобно! — краснея ещё больше, проговорила Маришка. — Придётся их наказать.

— Поступайте так, как считаете нужным, — ответила учительница, — только вы должны пообещать мне одну вещь.

— Какую?

— Перенесите наказание на завтра, а сегодня вечером, уложив их спать, прочтите последний, двадцатый вопрос, вернее, ответ на него. Вопрос был таким: назовите самое радостное событие в вашей жизни. Знаете, Марина Геннадьевна, ответы были у всех разные: кому-то подарили велосипед, кто-то здоровался за руку с Дедом Морозом, а кто-то был в цирке, дети все разные, но ваши сыновья ответили иначе. Обещайте мне сначала прочитать их ответ, а потом решать, как с ними быть. Хорошо?

— Хорошо, — согласилась заинтригованная Маришка.


Когда дети уже спали, Маришка и Лев, усевшись в гостиной, открыли работы сыновей.

— Какой номер она назвала? — спросил Лев.

— Двадцатый.

— Значит, самое счастливое мгновение в жизни?

— Вроде да, если я ничего не перепутала.

— Смотри, Мариш!

Лев открыл листочки, где была написана совершенно одинаковая фраза:


Самый счастливый день в моей жизни я не помню, потому что был ещё маленьким, но точно знаю, что счастливее дня у меня не будет никогда, это день, когда у меня появилась моя семья.


Невооружённым глазом было видно, что этот пункт мальчишки писали вместе, подглядывая друг к другу в тетрадки, но от этого ничего не менялось. Самое дорогое для них было самым дорогим и для Льва с Маришкой.

— А ты туда же, наказывать, — буркнул Лев и повернулся к Маришке. Лицо его было серьёзно, но глаза сияли, лучась самым неподдельным счастьем. — Да лучше наших ребят в целом мире никого нет!

Потом, немного полюбовавшись корявыми мальчишескими буквами, он свернул листы вчетверо.

— Пусть действительно останутся на память, — сказал он, — не каждый день такие послания получаешь, — и, не долго думая, убрал листы во внутренний карман пиджака, висевшего на соседнем стуле.

* * *

Всего за какую-то неделю всё неузнаваемо изменилось: в город пришла настоящая, щедрая на тепло весна. Незаметно, словно по мановению волшебной палочки, дворы и скверы завернулись в тяжёлые зелёные шали листвы; покрылись нежно-сиреневой дымкой бульвары, выбросили тонкое ришелье соцветий вишни; лопнули, разлившись ароматным розовым соком, яблони. Чирикая до хрипоты, сходили с ума воробьи; прищурив глаза, млели от тепла и неги развалившиеся на тротуарах и колодцах кошки. В воздухе держался стойкий аромат молодой травы и древесных соков. Настежь распахнув ворота, город встречал приближающееся аршинными шагами лето.


Подразумевалось, что командировка в Канаду продлится недолго, всего десять дней, и первый день лета Вороновский встретит уже у себя дома, в Москве. Как и полагалось, накануне отлёта ребята из клиники провожали его всем миром. Дорожная сумка была давно собрана, во внутреннем боковом кармане дожидалась своего времени зелёная папка Натаныча.

Сегодня отец сам проводил ребят в школу. Это случалось не так уж и часто, потому что почти каждое утро он выходил на работу, когда они ещё сладко спали. Держа мальчишек за руки, он шёл уверенными широкими шагами, и по его виду каждому было понятно, что он гордится своими сыновьями и что они для него самые лучшие на свете. Высоко задрав носы и сияя, словно надраенные медные самовары, близнецы старались поспеть за размашистым шагом отца, время от времени подпрыгивая и делая короткие пробежки. В такие моменты в рюкзачках раздавалось бряканье карандашей и книжек. Миновав школьный двор, уже у самых ступеней, Вороновский остановился и развернул ребят за плечи к себе.

— Сегодня я улетаю в Канаду на конференцию, но скоро вернусь, — серьёзно сказал он. — У меня к вам будет большая просьба.

— Какая? — в один голос спросили братья. От неожиданности ответа, прозвучавшего в унисон, они даже переглянулись.

— Очень серьёзная, — с важностью произнёс Лев. В ответ на его слова две пары бровей тут же сошлись домиком на переносице. — Вы остаётесь с мамой одни. Прошу не забывать о том, что мама у нас — единственная девочка, и обижать её нельзя ни в коем случае.

— Мы знаем об этом, — важно проговорил Гришка. Стоящий рядышком Андрейка согласно кивнул головой.

— Меня не будет полторы недели, можете ли вы мне пообещать, что здесь всё будет, как надо?

— Можем, — серьёзно произнёс Андрей. — Не волнуйся и лети в свою Канаду со спокойной душой, мы постараемся тебя не подвести. За маму не бойся, мы её в обиду не дадим.

— Главное, чтобы сами не обидели, — улыбнулся Лев.

— Мы же мужчины! — напыжился Гришка.

— Это хорошо, что мужчины, — сдерживая улыбку, сказал Лев, — тогда я волноваться не стану. Что вам привезти, придумали?

— Мне толстую книгу, где всё-всё-всё про Канаду рассказывается, и чтобы там были красивые цветные фотографии, — попросил Гришка. — И ещё мне бы очень хотелось железную дорогу с настоящим паровозиком.

— Хорошо, — кивнул Лев, — а тебе, Андрей?

— А мне привези первое, что тебе очень понравится.

— А если мне понравится то, что не понравится тебе?

— Исключено.

— Ты уверен?

— Да, пап, пусть это будет сюрпризом.

— Путь будет, — согласился Лев. — А теперь бегите, а то опоздаете на урок — учительница будет недовольна.

— Хорошо, папочка, пока! — Андрей хотел обнять отца за шею, но, поглядев по сторонам и увидев общих школьных знакомых, постеснялся. Вместо этого он, словно взрослый мужчина, крепко пожал протянутую руку.

Зато Гришка, ни на кого не обращая внимания, повис у отца на шее и звонко чмокнул его в щёку.

— Мы будем ждать тебя, прилетай скорее, — прошептал он в самое ухо, — а за маму не бойся.

Потом Лев видел, как, взявшись за руки, близнецы бегом миновали ступеньки и, помахав последний раз рукой на прощание, исчезли в дверях школы.


В аэропорту было много народа. Все суетились, переходя с одного места на другое и выжидательно поглядывая на табло. Приглушённый гул голосов, отражающийся от мраморной поверхности стен и пола, напоминал гудящий улей потревоженных пчёл. Щёлкало перекидными цифрами табло, каждый раз вызывая суматошную поспешность пассажиров, желающих протиснуться к выходу на поле непременно в первых рядах; с грохотом проскакивали мимо большие стальные платформы — тележки, доверху гружённые модными твёрдыми чемоданами на колёсиках; за столиками кафешек коротали время ожидающие вылета. Около выхода плотной толпой, плечом к плечу, держали оборону крутые частники, не допускающие на свою территорию чужаков и требующие за проезд в город астрономические по любым меркам суммы.