Мигель был шокирован. Может быть, она просто шутила?

– Когда я купила эту ферму, я решила сойтись накоротке со смертью. Вот почему я собрала здесь дряхлых лошадей. Я хочу, чтобы они провели остаток своих дней в покое и в мире. И мне кажется, что лошади, покоящиеся под здешними камнями, говорят мне: «С нами все в порядке, да и вообще – все в порядке, этого не нужно бояться». И это помогает мне – хотя, увы, я по-прежнему боюсь.

Мигеля порядком потрясла эта беседа. Какие темные, какие чудовищные мысли бродят в этой изящной головке!

– Мадемуазель, вы слишком молоды, чтобы страшиться смерти.

– Да нет, я ведь не за себя боюсь, мистер Кардига. Я боюсь, что смерть отнимет у меня всех моих близких и оставит меня в совершенном одиночестве. У меня есть дорогой человек, который работает в полном опасностей и ежедневного риска уголке света, и мысль о том, что я могу потерять его, буквально парализует меня.

Мигель снял шляпу и провел рукой по густым черным волосам.

– Мадемуазель, – начал он с кривой усмешкой. – Будучи участником боя быков, я много раз сталкивался лицом к лицу со смертью. И знаете, что я понял? – Он сделал паузу. – Я меньше боялся быка, чем зрителей…

Она подняла на него глаза. Сейчас она была похожа на маленькую девочку.

– Да. Я боялся не умереть, а осрамиться. Боялся обесчестить имя моего отца. И тогда я понял, что смерть вовсе не является моим врагом. Моим истинным врагом был мой страх.

Патриция не знала, что на это ответить.

Мигель отвязал Ультимато и сел на него.

– Думаю, мне пора, – сказал он и умчался прочь.

Ей хотелось остановить его, ей хотелось услышать от него еще что-нибудь.


Вернувшись к себе в коттедж, Мигель налил стакан вина и переоделся ко сну. Растянулся на постели, размышляя о вечерней прогулке. Какая странная девица – со всех сторон окруженная смертью, а сама – буквально искрящаяся жизнью! Она начала вызывать у него чувства, в каких он не часто себе признавался. Да ведь еще никогда он не разговаривал с женщиной так, как сегодня вечером.

Ему не спалось. Он надел протез, накинул на плечи халат и, хромая, вышел в ночь.

Он поглядел на хозяйский дом – и заметил свет в верхнем окне. Ей, судя по всему, не спалось тоже. Мигель прислонился к дубу, прислушался к шуму ветра в лысых сучьях у себя над головой. Да, Патриция, мы редко обращаем внимание на то, что нас окружает. И часто не прислушиваемся к голосу собственной души.

Он вновь посмотрел на хозяйский дом – свет в верхнем окне погас. Спокойной ночи, Патриция!

Стакан вина у него на ночном столике так и остался невыпитым, и тем не менее он хорошо выспался. И когда проснулся, первая его мысль была о Патриции. Ему нравились те странные чувства, которые она в нем пробуждала. Девушка была такой хрупкой, такой уязвимой, и вряд ли способна кого-то обидеть. Как бы она повела себя, узнав о том, что он убил человека?

Глава VI

СТОУН РИДЖ

Ноябрьский дождь яростно стучал в застекленную крышу зимнего помещения для верховой езды; темные тучи, проплывая по небу, застили свет и создавали здесь, внутри, искусственные сумерки. Патриция, оцепенев, стояла посередине присыпанной песком арены. Мигель неторопливо приближался к ней, ведя за собой не Харпало, а Ультимато. Ей предстояло впервые сесть на серого скакуна.

Пытаясь скрыть от наставника свою нервозность, она легко вскочила в седло. Ее длинные сильные ноги легко вошли в стремена.

Дождь так шумел, что слова, произносимые Мигелем, были едва слышны.

– Этого коня назвали Ультимато. Ультимато Первый. Вы скоро поймете, почему. – Он подошел поближе. – Не забывайте: все мускулы полностью расслаблены. – Он положил руку ей на бедро. – Он сам понесет вас. Ему хочется понести вас. Ему хочется понести вас без малейших ваших усилий.

Он вложил ей в руки поводья, едва заметно погладив ее по пальцам.

– Они вам на самом деле практически не понадобятся, – сказал он. – Что ж, давайте начнем.

Конь тронулся с места. Его поступь была плавной, исполненной собственного достоинства.

– Представьте себе, будто вы плывете по течению реки, – крикнул ей Мигель с середины круга.

Патриция улыбнулась, и впрямь испытывая подобное ощущение.

– А теперь подайте плечи в мою сторону. Она повиновалась.

– Посмотрите на меня.

Его глаза встретились с ее глазами, и конь тоже повернулся к Мигелю. Ей показалось, будто течение реки внезапно переменило направление и ее неудержимо повлекло к этому мужчине.


Она повиновалась всем его указаниям – поворачивала плечи, переносила тяжесть тела – но со всей осторожностью – слева направо и наоборот, а конь послушно вторил и река послушно меняла течение. Девушка была словно загипнотизирована. И сама не знала, что именно привело ее в такое состояние, – дождь ли, конь или наставник. Но ощущение, которое она испытывала сейчас, было незабываемым, и Патриция понимала, что любой другой конь никогда не пойдет ни в какое сравнение с этим.

НЬЮ-ЙОРК

Проходя по вестибюлю здания, в котором была расположена штаб-квартира синдиката «Стоунхэм», Патриция не могла сдержать легкой дрожи. Она терпеть не могла появляться в этом здании – в таком холодном, ничем не украшенном, – по сути дела, в пещере, выдержанной в серых тонах, стены которой были обшиты листовой нержавеющей сталью. Что ж, это здание представляло собой достойный монумент покойному Дж. Л.

Двое охранников маячили у лифта. И хотя они подобострастно приветствовали ее (проведя, тем не менее, через металлоискатель), ей все равно почудилось, будто она находится на КПП у входа в Пентагон.

Она надеялась на то, что встреча с членами совета директоров не окажется слишком долгой – по окончании совещания ей предстоял ланч с Мигелем. Она хотела изумить его – и поэтому зарезервировала столик в «Ле Сирк». Он отправился с нею в город, потому что ему предстояло продлить визу в португальском консульстве. Правда, он несколько загадочно пояснил ей, что намеревается отбыть в Лиссабон еще до истечения срока продлеваемой визы.

Перед тем, как войти в зал, где должно было состояться совещание, Патриция собралась с силами. Здешний конференц-зал никак нельзя было назвать уютным уголком – с его высокими узкими бойницами, претендующими на то, чтобы слыть окнами, и со стеклянным столом длиной в двадцать пять футов, к которому были придвинуты две дюжины громоздких мягких кресел. Трое членов совета директоров сосредоточились в дальнем конце стола.

Бог смилостивился, и стопка подлежащих подписанию бумаг оказался на этот раз не слишком пухлой. Через полчаса Патриция выполнила свой долг, встала с места и собралась было уйти, но вопрос, заданный Хорейсом Коулменом, буквально пригвоздил ее к месту.

– Дорогая, тут ходят всякие тревожные слухи. Верно ли, будто вы собираетесь выйти замуж за доктора Кигана?

Белый крахмальный воротничок впился в плоть трясущихся подбородков Коулмена, которые свисали так низко, что заслоняли узел галстука.

Патриция, покраснев, окинула быстрым взглядом всю троицу. Миссис Спербер сидела прямая, как палка, сложив руки на коленях; у Эша, кажется, начал развиваться нервный тик.

– Дядя Хорейс, вот уж никогда не думала, что вы прислушиваетесь ко всяким слухам.

– Как правило, не прислушиваюсь. Но надо признать, что вы и впрямь проявили сильнейшую заинтересованность в этом молодом человеке.

– Что ж, давайте договоримся: если я надумаю выйти замуж, вы получите приглашение на свадьбу самым первым.

И она натянуто засмеялась, пытаясь скрыть охватившее ее смущение.

Коулмен бросил на нее резкий взгляд, но затем заставил себя, в свою очередь, улыбнуться.

– К сожалению, приглашением на свадьбу ограничиться не удастся. Существуют процедуры, которые предстоит соблюсти.

– Что еще за процедуры?

Эш прокашлялся. Сейчас наступил его черед.

– Ваш покойный дед был весьма озабочен тем, что вы сможете попасть в руки бессовестного охотника за приданым.

Патриция напряглась.

– Доктор Киган не является охотником за приданым, мистер Эш.

– Боб! – Коулмен мрачно посмотрел на Эша. – Не надо меня перебивать. – Затем он обратился к Патриции. – Я весьма сожалею, моя дорогая. Нам противна сама мысль о том, чтобы вторгаться в вашу личную жизнь, но нам оставлены предписания, которым мы должны следовать. Параграф восьмой, подпункт «е», завещания, оставленного Дж. Л., требует от нас анализа и оценки личных качеств и намерений вашего потенциального жениха.

– Вы хотите сказать, что у вас есть возражения против Тома?

Миссис Спербер одарила Патрицию милостивой улыбкой.

– Лично я нахожу доктора Кигана рыцарем без страха и упрека. – Она раскрыла досье. – Выпускник медицинского факультета в Гарварде, человек, удостоенный Американской медали свободы в самом раннем возрасте из всех медалистов…

– И получивший самые крупные пожертвования из благотворительного фонда Стоунхэма, – перебил ее Коулмен.

– Дядя Хорейс! Больница – это весьма достойный объект для благотворительной деятельности.

– Ну, разумеется, разумеется… успокойтесь, Патриция. – Коулмен понял, что перестарался. – Мы только призываем вас проявить величайшую осторожность и не совершить какую-нибудь глупость.

Патриция поднялась с места, трепеща от возмущения.

– Я не дура! И я не хуже вас выучила завещание Дж. Л. Советую вам обратить внимание на параграф восьмой, подпункт «ж».


После ухода Патриции в конференц-зале воцарилась тягостная тишина.

– Что она имела в виду, говоря о параграфе восьмом, подпункте «ж»? – поинтересовался наконец Эш.

– Там написано, разумеется, другими словами, что, выйдя замуж, она имеет право послать нас всех подальше, – побагровев от гнева, пояснил Коулмен.