Кирк Дуглас - Дар

– Попробую.

Патриция обернулась на брошенную вслед реплику, потому что ей захотелось посмотреть, какое выражение на лице у Денниса, но он уже исчез в глубине скакового круга, напрямую соединенного с конюшней.

Один из грумов подал ей поводья – Спорт стоял под седлом и был готов к утреннему выезду. Домашние животные всегда доставляли ей одно удовольствие. Ради них она, строго говоря, и жила. Животные были ей семьей – а никакой другой семьи у нее не было. Правда, теперь появился Том.

Проезжая мимо коттеджа, она заметила, что ставни на окнах наглухо закрыты. Какой странный мужчина! Может быть, стоило бы запустить ему камнем в окно, чтобы разбудить? Они еще даже не успели обговорить программу тренировок.

Она сделала круг по ферме, следя за тем, чтобы деревянные колоды были полны воды, плетень – нигде не поврежден, ворота заперты и никто из ее дряхлых питомцев не издох. И вдруг до нее донеслись громкие голоса из амбара, где хранили овес и сено.

– Ах ты сукин сын! Ты же глуп, как пень! – Это был тяжелый голос Эдгара. – Выметайся отсюда со своим птичьим кормом! Здесь мы держим корм только для лошадей.

Подъехав поближе, она поняла, что Эдгар распекает одного из наемных рабочих. Тот пристыженно бормотал что-то, волоча прочь тяжелые мешки.

– А что, Эдгар, неужели это так важно?

В голосе Патриции послышалась легкая укоризна.

– Разумеется, мисс Деннисон. Когда их положишь рядом, они еще, не дай Бог, перемешаются. Такой случай произошел в Джерси. Там издохло семнадцать лошадей.

– Из-за птичьего корма?

– Да, мэм. В мешки с птичьим кормом подсыпан какой-то антибиотик. Для кур это лекарство, а лошадей – убивает.

– Вот и держи свой птичий корм подальше от моего Тумана, – донесся откуда-то сзади женский голос.

Лаура Симпсон, круглолицая женщина с седыми волосами, приближалась к ним, ведя Тумана на веревке.

– Ты что, решила его украсть? – в шутку спросила Патриция.

– Наоборот, возвращаю.

И Лаура смачно хмыкнула.

Патриция спешилась, решив прогуляться с приятельницей, и сразу же почувствовала, увы, знакомый запах.

– Лаура! Ты обещала мне не пить в такую рань.

– Детка, когда тебе стукнет пятьдесят пять, ты поймешь: чтобы мотор заработал, в бак нужно залить горючее.

– Но, Лаура, ты же губишь свое здоровье.

Лаура хмыкнула.

– Мое здоровье! Вот уж на что мне наплевать. Да и ради чего мне жить? Со смертью Джо и Бобби в этой автоаварии я потеряла все.

– Да-да, я знаю, это была ужасная трагедия.

– Честно говоря, единственное, что удерживает меня на свете, это Туман. Если б ты его не взяла и если бы не позволила мне с ним возиться, я бы точно наложила на себя руки.

– Не надо говорить так, Лаура.

– Но это же сущая правда. Ты знаешь, что Туману в этом году исполнилось двадцать пять. Это как раз возраст Бобби. Но когда я прихожу сюда, я принимаюсь сама с собой играть, притворяясь, будто Туман еще молодой жеребец, а Бобби – маленький мальчик, мечтающий, когда вырастет, стать ковбоем. Мы гуляем с ним вдвоем по здешним живописным местам и ведем долгие разговоры. Это единственное, что осталось у меня в жизни. Я понимаю, что я всего лишь несчастная одинокая старуха у тебя на попечении – да и у тебя таких сотни, – но немного порадовать дряхлого Тумана…

Голос Лауры дрогнул, она громко всхлипнула и утерла нос рукавом.

Повинуясь порыву, Патриция обняла ее и прижала к себе.

– Я всегда буду приглядывать за Туманом, да и за тобою тоже. Ты моя лучшая подруга. Знаешь, как много для меня значит, что у меня есть ты? Что я могу поговорить с тобой, могу поведать тебе все свои тайны?

– Ладно, ладно, детка, не то мы с тобой обе, того гляди, разревемся. Слава Богу, я сегодня хотя бы не накрасилась.

Патриция рассмеялась.

– Лаура, ты за словом в карман не полезешь.

– Кстати уж, о карманах. – Лаура полезла в задний карман юбки и извлекла оттуда морковку. – Туман как кролик. – Она сунула морковку ему в рот. – А что насчет этих заморских лошадей, им можно есть морковку?

– Кажется, лучше будет спросить об этом у Мигеля Кардиги.

– А кто это?

– Он прибыл с лошадьми.

– И что он тут будет делать?

– Учить меня верховой езде. Лаура хмыкнула.

– Вот чему тебе не нужно учиться, так это верховой езде. Сама недурно справляешься.

– Нет, ты не понимаешь, – сказала Патриция. – Речь идет о классической езде. В португальском стиле. Эти кони пляшут в хороших руках, наезднику практически не приходится трогать поводья.

– Не поверю в это, пока не увижу своими глазами.

– Ах, Лаура, они такие красивые!

– И стоят наверняка кучу денег.

– Что верно, то верно. Я даже чувствую себя немножечко виноватой.

– Виноватой? Это с твоим-то богатством?

– Я чувствую себя виноватой, потому что трачу столько денег на самое себя. Но когда я выйду замуж, все это, конечно, переменится.

– А ты выходишь замуж? Патриция смутилась.

– Том еще не попросил моей руки, но я без конца представляю себе, что в следующий раз, когда он сюда приедет…

– Что ж, мужик тебе наверняка пригодился бы.

– Знаешь ли… когда я выйду замуж, я собираюсь отказаться от всего наследства, которое оставил мне Дж. Л.

– Что? Да ты просто спятила!

– И Том относится к этому точно так же.

Лаура покачала головой.

– Нет. Ты это не всерьез.

– Ничто не принесет мне такого счастья, как избавление от этого бремени… и, конечно, я постараюсь употребить деньги на какое-нибудь доброе дело.

По лицу Лауры можно было понять, что она огорошена услышанным.

– Что ж… удачи… – пробормотала она. – Вот и все, что я могу тебе сказать.

Патриция выключила свет, перевернулась на бок и задела Таксомотора. «Ах, Такси, – подумала она, – когда-нибудь на твоем месте будет лежать Том, а тебе придется перебраться под кровать. Обидно ведь будет, верно?» И она почесала его за ухом. Таксомотор не шевельнулся, но его хвост радостно завилял по одеялу.

Она лежала спокойно, пребывая на зыбкой границе между явью и сном. В полудреме ей показалось, будто что-то царапает ее по щеке, – и она открыла глаза. Лунный луч проложил себе дорожку через оконное стекло, озарил Фебу, приблудную кошку, сидящую, облизывая лицо Патриции, на подушке… Патриция не посмела прогнать ее – ведь впервые за все время пугливая, практически полудикая кошка проявила признаки привязанности к человеку. Кошка меж тем не унималась. «Так она мне все кожу слижет!» Патриция хихикнула, и кошка, испугавшись, сразу же спрыгнула с кровати.

Теперь у Патриции не было сна ни в одном глазу. Она поглядела на часы: всего лишь полпятого. Она встала налить себе стакан воды и подошла к окну. Что такое? Девушка раздвинула занавеску, чтобы как следует рассмотреть, что происходит за окном, и затаила дыхание.

Мигель Кардига скакал на сером коне, на Ультимато, в серебряном свете едва пошедшей на ущерб луны. Грациозно, как в замедленной съемке, они передвигались по ездовому кругу; перед тем, как сделать очередной шаг, конь фиксировал в воздухе высоко занесенную ногу. Поводьев не было видно; всадник сидел прямо и неподвижно. Он был одет в обтягивающую торс куртку, на голове у него была широкополая шляпа.

Господи, вот бы научиться ездить, как он, подумала Патриция, когда лошадь, начав сложный маневр (задние и передние ноги попарно пересекались), заскользила по кругу. В мягком свете луны это зрелище казалось воистину волшебным. Быстро накинув шерстяную шаль на тонкую ночную рубашку, Патриция заспешила вниз по лестнице. Пока она бежала на круг для верховой езды, под ее босыми ногами трепетала влажная ночная трава. Но Мигеля на кругу уже не было.

У него было какое-то удивительное умение исчезать. За прошедшую с его прибытия неделю Патриция его вообще не видела. Деннис поведал ей, что Мигель встает очень рано, заботится о лошадях, а затем, судя по всему, спит целый день. К тому же, он наверняка пил – в день его прибытия, вместе с седлами и с другим багажом, из фургона выгрузили три ящика вина, а Конча, прибираясь в коттедже, уже обнаружила там несколько пустых бутылок.

Его поступки вызывали раздражающее недоумение. Он строжайшим образом наказал Деннису, чтобы никто не садился на его жеребцов, самое меньшее, неделю и чтобы это вообще никогда не происходило без его присмотра. Но сейчас Патриция, по крайней мере, смогла убедиться в его мастерстве – он оказался истинным сыном своего отца.

Когда она подошла к самому кругу, Мигель внезапно попался ей на глаза, направляясь к стойлу Харпало. Ему пришлось пройти буквально рядом с нею, но сделал он это, глядя прямо перед собой. Она не сомневалась в том, что ее заметили. Когда он начал заниматься с Харпало, она еще раз подивилась его безупречному мастерству.

Позанимавшись с конем и завершив последний пируэт, наездник отправился на конюшню.

Загипнотизированная тем, что предстало ее взору, Патриция пошла за ним следом. Когда она очутилась в конюшне, Мигель уже расседлал жеребца и растирал его влажным полотенцем. Она двинулась в его сторону, не обращая внимания на чувствительные уколы постеленной здесь соломы в босые пятки.

– Вы великолепны! – вырвалось у нее.

Он смерял ее быстрым взглядом, кивнул и продолжил свое занятие.

– Вы всегда готовите коней по ночам?

– Отец научил меня этому. В ночной тишине от животного легче добиться полного повиновения.

Патриция почему-то оробела. Она даже не знала, сказать ли что-нибудь еще или повернуться и уйти. Пока она решала для себя этот вопрос, Мигель загнал Харпало в стойло, что-то нашептывая ему по-португальски. Она невольно пожалела о том, что не знает этого языка. Слова звучали так благородно и с такой страстью, словно мужчина обращался не к животному, а к своей возлюбленной.