Глава 2

– Гонт! – Эджворт отошел от окна, увидев входящего камердинера. – Моя одежда готова?

– Ваша светлость? – вопросительно наклонил голову Гонт.

– Для небольшого соседского… – он махнул рукой и уселся у зеркала, перед которым обычно одевался, с удовольствием отмечая на своем лице былые признаки здоровья, – званого ужина. Разумеется, ты привел в порядок мою одежду. – Не отрывая взгляда от зеркала, Эдж с нажимом спросил: – Ты ведь приготовил мою одежду? Не забыл?

– Гм, да, ваша светлость. Конечно. – И Гонт бросился выполнять приказ.

Эджворт не шелохнулся. Только перехватил отразившийся в зеркале взгляд Гонта. Даже ответив с обычным невозмутимым почтением, камердинер на миг закатил глаза. В явном раздражении.

Эджворт уставился в зеркало. Гонт был единственным его камердинером – всегда. И верный слуга никогда ни о чем не забывал – это Эджворт прекрасно помнил. Он не говорил Гонту о званом вечере. Нет. Он был занят, пытаясь управиться со всеми этими обязанностями, отошедшими на второй план во время его болезни, к тому же планировал сделать предложение руки и сердца. Но это было не важно. Гонт был готов всегда.

Камердинер вернулся, сохраняя на лице извечное стоическое выражение. Он ловко собрал вещи, словно его заранее предупреждали об этом. Появилась теплая вода. Готовая одежда. Процедура бритья быстро закончилась брызгами аромата – Гонт уверял, что это благоухание настурции, но Эджворт подозревал, что это был обычный лосьон для бритья, перелитый в дорогостоящий пузырек.

Напоследок Эджворт придирчиво оглядел себя, хотя знал, что камердинер предупредил бы его о любом недостатке.

Герцог взял расческу и в который раз пробежал ею по волосам, после чего рассеянно положил ее на самый край стола, откуда она и упала на пол. Встав, он взял со стола сухое полотенце, провел им по щеке, скомкал ткань и бросил ее на пузырек с лосьоном. По пути к двери Эдж взглянул на лицо Гонта. В глазах слуги застыла невозмутимость.

Выйдя, герцог помедлил, закрывая дверь, но потом остановился и тихо открыл ее. Гонт поднял расческу и положил ее на привычное место. Потом, надув щеки, взял кусок фланели. Он выжимал ткань раз, потом другой, третий, словно скручивая кому-то шею. Наконец Гонт аккуратно разгладил фланель, положив ее четко на то место, где было удобно Эджу.

Аккуратно притворив дверь за собой, Эджворт застыл на месте. Полотенце не было влажным, и, будь это его шея, на званый вечер он бы не попал.


Лили подошла к комнате Эбигейл и заглянула внутрь. У сестры было лицо матери – идеальной сердцевидной формы – и доставшиеся от отца светлая кожа и белокурые волосы.

Лили считала собственные цвет кожи и волос наследством от своего настоящего отца. Как-то она видела того самого кузнеца, но в ту пору ей было невдомек, что мужчины могут передавать свои черты детям. И слава богу, что тогда она этого не знала.

Лили помнила, как мать дернула ее за руку, втягивая в невидимую стену жара и запаха копоти, отделявшую кузнечный цех от остального мира. И она увидела кузнеца: он напоминал мрачного великана-людоеда, стоявшего у огня, на котором жарилась его еда или куда запросто могла попасть любопытная маленькая девочка.

Его глаза не могли мерцать раскаленным докрасна светом – он ведь был человеком, – но в памяти Лили остались красные глаза, глыба огромных зубов и влажные волосы, острыми шипами на концах обрамлявшие его лицо.

Когда в газетах появились сплетни о ее рождении и она в полной мере осознала, что это означает, Лили содрогнулась. Судьба грубо выдернула ее из мира принцессы, и даже горничная бубнила что-то нелицеприятное себе под нос. Хуже статуса незаконнорожденной была только мысль о том, какой была бы ее жизнь с человеком, на чьих темных стенах красовались длинные клещи.

Ночами Лили мучил один и тот же кошмар, в котором кузнец хватал ее этими клещами и бросал в огонь, смеясь и уверяя, что она уже не часть мира богачей.

Теперь же Лили оценивающе смотрела на сестру, словно благодаря за яркость, которую Эбигейл принесла в этот мир.

– Ты похожа на принцессу.

– Я и чувствую себя принцессой.

Лили улыбнулась и ушла, став спускаться по лестнице к танцевальному залу. Сегодня вечером, вместо того чтобы неодобрительно взирать на каждого мужчину, оказавшегося рядом с Эбигейл, она будет улыбаться и уйдет в тень.

Переведя дух, Лили вошла в зал, где в воздухе носился аромат заказанных по особому случаю свечей.

Она расправила короткие цельнокроеные рукава своего платья. Подобный наряд был моден три сезона назад, но у швеи ушли долгие месяцы, чтобы закончить вышивку на лифе и подоле.

Лили помедлила, заметив широкие плечи и основательную позу Эджворта. Рост и черты лица герцога не отличались от среднестатистических, выделялись лишь его плечи и глаза.

Его заметили все, это было очевидно, и леди поглядывали на него с осторожностью. Никто не хотел злить Эджворта. Даже она. Как обычно.

Но однажды, еще в детстве, Лили забрала себе книгу, оставленную им на скамейке у дома. Она знала, что Эдж вернется за книгой. И все равно пулей помчалась наверх, чуть не прикусив язык, когда споткнулась на ступенях. Лили бросилась в комнату Эбигейл, чтобы оттуда наблюдать за тем, что произойдет по соседству. Живая изгородь вокруг скамьи в ту пору не была такой густой, и Лили в ожидании замерла у окна.

Он вернулся и уставился на пустое место.

Потом поднял взгляд. Лили держала книгу, отгороженная стеклом.

Эджворт показал на скамью, и именно тогда Лили впервые заметила, какие широкие у него плечи.

Он сделал шаг в ее сторону. Покачал пальцем. Вопреки ее ожиданиям он не расплылся в улыбке, а упер руку в бок.

Лили опустила тяжеленную книгу, не в силах больше держать ее на весу. Проказница открыла окно, вытащила наружу книгу, зажав ее в ладонях, и отпустила. А потом отскочила назад, закрыла окно и скрылась из поля зрения.

Оставшуюся часть дня Лили ждала, что ее вызовут и накажут, но никто и словечком не обмолвился об этом. Отец никогда не спустил бы ей такой проступок. Девчонки простых кровей не злят сыновей герцога.

А потом Эдж оставил на скамье еще одну книгу, и Лили забрала ее, понимая, что это предназначено ей. При виде названия она засмеялась. Лили так и не прочла ту книгу, но все-таки поставила ее в библиотеку отца. И всякий раз, проходя мимо, улыбалась, думая о том, что Эдж специально оставил эту книгу для нее.

Лили собиралась сказать ему при случае, что сожгла книгу, но в следующую встречу забыла упомянуть об этом. В то время она была слишком взволнована, рассказывая ему, что ее мать решила уехать из Лондона. Так матери больше не пришлось бы метаться между домами, своим и мужа. Лили с Эбигейл должны были остаться в городе.

Сейчас Лили спрашивала себя, почему всегда уделяла Эджворту так много внимания. Видимо, просто потому, что знала его всю свою жизнь.

Он скользнул глазами по залу, где собрались гости, не остановившись взглядом на ней. Внутри у Лили все перевернулось. Она знала, вне всякого сомнения, что Эджворт все равно видел ее, так же ясно, как в тот самый день, когда она забрала его книгу.

Глядя ему в глаза, Лили вспоминала историю о человеке, который схватил солнечные лучи и бросил их в корабли, чтобы воспламенить их, – только огни в глазах Эджворта были синими. Эти вспышки завораживали, напоминая блестящий наконечник меча в руках храброго рыцаря.

Притворяясь, что не замечает его, Лили подошла к столику с лимонадом. Она специально повернулась спиной к мужчинам, чтобы избежать соблазна наблюдать за Эджвортом. Услышав музыку, она улыбнулась. Это будет прекрасный вечер для Эбигейл.

– Мисс Хайтауэр.

Лили не удержалась от желания повернуться к раздавшемуся за спиной голосу, который она тут же узнала. Голос Эджа являл собой прямую противоположность его глазам. Возможно, именно это и очаровывало ее: холодные глаза, теплый голос…

Он обошел Лили, встав перед ней, и протянул ей бокал.

– Благодарю вас, – тихо произнесла Лили, с облегчением переключив внимание на лимонад. Она подняла глаза лишь на мгновение, стараясь не задерживать на Эдже взгляд.

Он коснулся ее локтя:

– Не желаете потанцевать?

– Нет. – Она посмотрела на свои ноги и призналась: – Туфли жмут.

Сегодня их общение было иным. Что-то изменилось. Что-то в нем, и Лили не могла понять, что именно. Почему-то танец с ним вдруг стал казаться делом чересчур интимным, хотя прежде она никогда этого не чувствовала. А еще Лили сильно сомневалась, что он уже подходил с приглашением к ее сестре.

– Вам не стоит носить то, что причиняет боль, – заметил он, глядя на ее ноги.

– Отчасти именно поэтому я не выношу подобные мероприятия, – выпалила она. – Ну не то чтобы совсем не выношу…

Лили и правда терпеть не могла все эти званые вечера. Она чувствовала себя посторонней, оказавшейся там, где ей не место. Даже гувернантки иногда могли похвастать лучшим происхождением, чем у нее. Собственно, одна из них как-то бросила подобное Лили. При этом воспоминании изнутри обожгло чувство вины. Она совсем не наивно передала все матери, и гувернантку отправили восвояси.

Лили вскинула подбородок:

– Вы похожи на себя прежнего – и хмуритесь так же.

Его губы растянулись в улыбке, которую он поспешил спрятать.

– По-моему, нельзя хмуриться от уха до уха.

– О, помилуйте, вам это удается регулярно!

– Благодарю вас, мисс Хайтауэр. Ваше присутствие делает меня способным на такое, что раньше казалось мне невозможным. Вроде моего скорейшего выздоровления. Я помню, как вы навещали меня, когда я болел. Похоже, во мне было так много настойки опия, что я посчитал это видением.

– Я навестила вас, потому что у меня не было иного выбора, – улыбнулась она. – Ваша мать расхаживала у дома, рыдая и уже убедив себя, что вы не справитесь. Как раз вернулись зимние холода, начался дождь. Я упросила вашу мать позволить мне видеть вас, чтобы увести ее в дом.