По дороге обратно в карете висела тишина, и колени Эджа оказались так близко, что во время скачков по ухабам они натыкались на колени Лили. Она заметила, что Эдж наблюдает за ней и его лицо искренне, как никогда прежде.

– Интересно, он может лгать? Наверняка лжет, – ответила она своим мыслям. – Убеждает меня, что я – законнорожденная, когда это не так.

– Какой ему от этого прок?

– Он женат и, возможно, хочет, чтобы жена думала о нем лучше, чем есть на самом деле.

– Сомневаюсь. Он говорил со мной о своей жене. – Эдж потянулся к Лили, касаясь ее подбородка и притягивая ее лицо ближе. Он пристально взглянул на нее: – Вы нисколько не похожи на него, разве что у вас обоих карие глаза.

– Но некоторые люди не умеют признавать ошибки и лгут, даже когда правда… – Она коснулась своей щеки. – Я всегда считала, что похожа на него.

Он скользнул пальцем по ее верхней губе, касаясь тоненького шрама от того памятного падения с дерева.

– Уверен, вы совершенно на него не похожи. – И Эдж поцеловал Лили, заставив тепло разлиться у нее внутри, а ее мыслям – испариться. Он отпрянул. – По мне, так вы не похожи ни на кого на свете. Просто на саму себя. – Кончики его пальцев пробежали по ее чертам, изучая их.

Только она не чувствовала себя самой собой. Когда Эдж смотрел на нее и касался ее, Лили была герцогиней.

Он снова поцеловал ее, нежно укачивая в объятиях.

Когда Эдж остановился, сознание медленно вернулось к Лили и ее окружил покой. Карета остановилась. Стук копыт стих.

– Теперь вы можете выкинуть из головы все слухи, – тихо произнес он. – У вас нет ни малейшей причины отказываться от своей жизни.

Его слова рассеяли безмятежность. Лили покачала головой:

– Я слышала ссору матери и отца. Он сказал, что я – ребенок кузнеца.

Кучер открыл для них дверцу. Эдж дал ему монету и жестом приказал оставить их. Лили не слышала, что ответил кучер, но дверца с еле слышным щелчком закрылась.

В свое время Лили подслушала разговор матери и отца. Она не помнила сам момент, когда узнала правду, но слухи сопровождали ее всегда. Кажется, бабушка по отцовской линии однажды, когда Лили была еще маленькой, упомянула об этом в ее присутствии. Старуха явно презирала жену своего сына.

– Это не имеет значения, – бесстрастно произнес Эдж.

– Для меня это означает целый мир, – ответила Лили. – Всю свою жизнь я считала, что человек, который вырастил меня, делал это из сострадания, жалости или чего-то в этом роде. Я была крохотной птичкой, случайно залетевшей не в свое гнездо. Весь город верит в это. Буквально все. Не понимаю, почему мать делала из нас посмешище. Все вокруг считали моего отца хорошим – или глупым. Только мать знала, что я – его дочь, и позволяла всем верить в эту ложь.

– Заботиться о ребенке, рожденном в браке, – обязанность мужа.

– Я и была обязанностью. Не дочерью.

Лили закрыла лицо ладонью, желая скрыть свои мысли от Эджа. Он никогда не понял бы. Она и сама ничего не понимала.

Эдж подался вперед:

– Лили, пора забыть об этом. Мистер Харт давно знает вашу мать и считает вас законнорожденной. Это повод для радости.

Она покачала головой:

– Нет. Я не могу об этом забыть. Почему я должна ему верить? Он мог притворяться. Или поступить так из добрых побуждений, пытаясь защитить мою мать.

– Тогда просто забудьте об этом. Оставьте это в прошлом, перестаньте изводить себя.

– Как я могу об этом забыть? Сначала вышла эта статья в газете, а потом, спустя несколько лет, в книге Свифт появилась история о том, что моя мать была неверна моему отцу и я появилась в результате ее измены. Эти слова никогда не стереть из памяти.

– Вам нужно лишь выбросить их из своей головы.

Она положила ладонь на его руку:

– Каждый раз, бывая в гостях после скандальной публикации, я задавалась вопросом, есть ли в этом доме та книга. Я смирилась с тем, что я другая. Не полная сестра Эбигейл, а единоутробная. Это она была настоящей дочерью, не я. Мои родители не должны были допускать этого. – Лили подумала о кузнеце. – Мистер Харт понимает, что тоже поступил со мной несправедливо. Все это время он знал, что я не его дочь, но позволил всем вокруг сплетничать об этом.

– Лили, – он взял ее за плечи, – вы не можете вернуться назад и изменить прошлое. Я не могу стереть шрамы со своих ног. А вы не можете стереть шрамы с вашей жизни.

Легко ему говорить! Его шрамы не видел никто. Они спрятаны. А о тех, что появились в душе из-за статьи о его отце, никто не посмел бы ему напомнить.

– То, что совершили другие, не влияет на то, кто вы есть. Перестаньте об этом волноваться. Это лишь обычный день в календаре. Пора двигаться дальше.

– Каждый день своей жизни вы проводите на пьедестале светского общества.

– Только не в таверне.

– Вы можете узнать другую жизнь в таверне и вернуться обратно в карету с гербом на боку. С этим позолоченным символом, демонстрирующим, что вы – один из избранных. Каждую секунду жизни вы осознаете свою значимость.

– Я осознаю свою значимость из-за факта моего рождения. Не потому, что я совершил нечто полезное. И теперь я готов изменить это. Я могу работать, чтобы сделать жизни других людей лучше. Но в моем распоряжении не так много времени. Мои раны доказали мне это.

– А моя роль заключалась в том, чтобы быть сестрой Эбигейл, и я старалась защищать ее от любых волнений. Я тряслась над ней с рвением гувернантки, потому что не могла допустить, чтобы что-то произошло с единственным человеком, который меня обожал.

Лили никогда прежде не осознавала этого. Эбигейл воспринимала ее именно такой, какая она есть.

– Теперь вы можете думать о себе. О своем будущем.

– Да, могу. – Она опустила взгляд на свои пальцы. – Эбигейл скоро выйдет замуж и начнет новую жизнь. Отец предпочитает уединение. Мать уехала. Мне будет комфортно дома. – Лили подняла голову. – Мать сказала, что это я виновата. Я виновата в ее ссорах с отцом. Она заявила, что ее жизнь была бы гораздо лучше, если бы я не появилась на свет.

Глаза Эджа вмиг сковало сталью.

– У вас очень веские причины не выходить замуж. – Он поднял ее носовой платок, который почему-то оказался на полу кареты.

Эдж передал Лили платок, но их пальцы не соприкоснулись. Ее сердце заныло от боли.

– Не думайте, что я верила ей, когда она обвиняла меня. Наоборот, адресовала все ее претензии ей же. То, что она винила во всем меня, только еще больше пятнало ее поступки.

– Она была вдвойне не права.

– Когда я услышала рассказы о том, как леди Каролина Лэм пыталась привлечь внимание Байрона, я подумала о поведении своей матери. Меня порадовало, что мама была не единственной женщиной, погрузившейся в любовную драму.

Дружба матери с Софией Свифт была сущей катастрофой. Обе женщины были увлечены одним мужчиной – и разругались в пух и прах. Вскоре после этого и были опубликованы «Мемуары». К тому моменту, когда книга вышла в свет, мать уехала из дома.

– Я никогда не думала о том, каково это – быть законнорожденным ребенком, – призналась Лили. – Хорошо, думала, но редко. Мне казалось, это все равно что прикидывать на себя чужую роль. Мне хотелось быть довольной тем, кто я есть.

– Вам стало бы легче, если бы вы поговорили об этом со своей матерью.

Лили ответила, тщательно подбирая слова:

– Я не хочу находиться рядом с ней.

Его брови понимающе взлетели вверх.

– У каждой семьи есть свои скелеты в шкафу. То, что нужно оставлять в пределах семьи, – заметил Эдж. – Уверен, вы читали об оплошности моего отца.

Все перевернулось у Лили внутри.

– Да, я знаю об этом.

Ей было известно о жизни Эджа намного больше, чем он думал. Лили даже знала, что когда-то у Эджа был роман, хотя и не была знакома с той женщиной.

– Вы знали о ребенке до того, как это появилось в газете? – спросил Эдж.

– Да.

– И не говорили мне?

– Конечно нет. Вы были бы мне благодарны?

– Нет.

– Вы поверили бы мне?

– Не знаю, поверил бы я вам сразу, но позже – точно. Отец признался во всем матери после того, как она прочитала об этом. Милая тихая беседа за закрытыми дверями, после чего он вышел, а у нее не хватило сил покинуть комнату.

– Любовница едва ли была счастливее. Она бывала в доме моей матери до рождения ребенка.

Лили было больно лишний раз вспоминать о мире, в который она окуналась, когда уезжала из дома отца.

О чуждом мире развлечений, страданий, веселья и вседозволенности.

– Вы знали ее? – прямо спросил он.

– Да. Моя мать не была долгожданной гостьей в свете и знала всех, кто находился в той же ситуации, что и она. Любая замужняя женщина, не водившая романы на стороне, никогда не переступила бы порога ее дома. Мама привечала любовниц мужчин из высшего общества. Эти женщины делились сплетнями. У моей матери был муж, который помогал ей материально, а у других женщин зачастую такой поддержки не было. Я часто видела этих любовниц и слышала истории их жизни.

Эджворт помедлил, подбирая слова.

– Я позаботился о том, чтобы у любовницы отца были деньги для отъезда из страны.

Иного выхода он не видел. Отец не мог просто бросить мать и завести другую семью. Как мать появлялась бы потом на светских мероприятиях, где мог присутствовать ее муж? Герцог был желанным гостем всегда, и никто не пригласил бы его жену, если бы тот избегал ее. Большинство друзей остались бы с ним. Окружающие приняли бы его сторону, а мать стала бы изгоем.

Да и отец сильно изменился за год – стал рассеянным, слабохарактерным. Он планировал уехать куда-нибудь с любовницей, но был не в состоянии сделать это.

И Эдж принял решение за него.

Эдж заплатил той женщине, чтобы она уехала, и это стоило определенных усилий. Сознание отца стало спутанным, и Эдж использовал это в своих интересах.

Он с сочувствием отнесся к той женщине. Согласился с тем, что она оказалась в затруднительном положении. Нашел ей за деньги мужа и отправил с ребенком в Америку. Расписал ей, как хорошо жить в развивающейся стране. Он сделал то, что было лучше для всех, включая ее. Разве нет?