— Девочка попала в воду, ее нужно как можно скорее переодеть в сухое платье; поди, позови Бланку.

Ленц отворил дверь, ведущую в кухню; там было темно, но в противоположную, открытую настежь дверь, выходившую на галерею, видны были огоньки в главном здании.

В ответ на зов Ленца раздались легкие шаги, затем на пороге показалась в белом пеньюаре прекрасная Бланка с бледным лицом и бессильно опущенными обнаженными руками; распущенные волосы окутывали ее блестящей, золотистой волной.

— Наконец-то ты пришел, отец! — дрожащим голосом произнесла девушка.

Она остановилась со смущенным видом и опущенными глазами. Казалось, что свет лампы ей невыносим и что она полна единственным желанием снова вернуться в темноту.

— Что? Только и всего от моей дочки? — с досадой воскликнул Ленц, — ни поцелуя, ни рукопожатия? А я еще привел заблудшую овечку, разве ты не видишь? Кто сидит там, на руках у твоей матери?

Девушка вздрогнула и с громким криком изумления бросилась к Маргарите.

— Вот как? — шутливо, но слегка обиженно произнесла госпожа Ленц, — отец может приревновать! Ты, кажется, больше беспокоилась о чужой девочке, чем о его продолжительном отсутствии. Теперь помоги мне вымыть и переодеть свою любимицу в сухое платье; в нижнем ящике комода должны лежать твои детские платья и чулки; достань-ка их!

Она посадила девочку на диван и принесла воды и полотенце, тогда как молодая девушка, став на колени, стала поспешно рыться в ящике комода.

— Где ты была, деточка? — развязывая тесемки и расстегивая пуговицы на платье девочки, спросила старушка.

— Я была в Дамбахе, — с трудом произнесла Маргарита, — только дедушка не мог мне помочь, его не было дома.

Пока госпожа Ленц теплой водой мыла грязные ножки Маргариты, девочка, казалось, хотела освободить свое наболевшее сердечко от всего, что угнетало его в течение последних часов этого дня; с болезненной поспешностью она поведала все: ужас, пережитый в кустарнике, страх, что папа сойдет с лошади и станет обыскивать чащу, и причину, заставившую ее бежать к дедушке. Это было из-за того, что в темном коридоре появлялась какая-то белая фигура и пугала людей; комната, наверное, не была заперта! Она ясно слышала, как нажали ручку двери, потом видела, как что-то белое проскользнуло в щель, и так как девушка громко закричала, то папа хотел отправить ее, Грету, в институт.

— Настоящий бред; девочка тяжело больна, — отвернувшись, пробормотал Ленц. — Переоденьте ее поскорей!

С этими словами он тихо вышел, чтобы известить обитателей главного здания.

Платьица и чулки, вероятно, завалились куда-то, так как Бланка все еще стояла на коленях пред ящиком и искала их. В своем белом пеньюаре, с длинными белокурыми волосами, безжалостно волочившимися по полу, она имела вид принцессы, которую заставляют исполнять обязанности служанки. Теперь она с шумом выдвинула второй ящик. Госпожа Ленц немного нетерпеливо поднялась и подошла к ней.

— Душечка, ты что-то очень долго копаешься; у меня вовсе не водится, чтобы что-нибудь не находилось. Да где у тебя глаза, мышка? Вот лежит голубая фланелевая юбочка, а тут, в углу, три пары чулок. А вот и ночная рубашка.

Она вынула вещи и захлопнула ящик.

У молодой девушки больше не было причин оставаться в темном углу, и когда она нерешительно вышла на свет, была так бледна, что даже губы у нее побелели.

— Дитя, как же можно так волноваться! — с испугом воскликнула мать. — Дело вовсе не так плохо, как думает отец; у детей часто бывает сильный жар, который быстро проходит; через несколько дней твоя любимица будет снова здорова, вот увидишь. Надень на ее усталые ножки чистые чулки, пока я приготовлю ей освежающее питье.

Девушка молча развернула чулки, опустилась пред диваном на пол, как бы собираясь обуть голые ножки, но не успела дверь захлопнуться за госпожой Ленц, как она порывистым движением поднялась, обняла девочку обеими руками и прижала ее к своей груди.

Маргарита широко открыла от удивления глаза, горевшие лихорадочным блеском, и спросила:

— Вы любите меня? Да?

Бланка утвердительно кивнула головой и, сдерживая мучительную боль, закусила нижнюю губу, тогда как из-под ее опущенных ресниц выкатилась слеза.

— Как хорошо здесь, у вас, в этой прохладной комнате! — пробормотала Маргарита, нежно прижимаясь личиком к золотистой волне волос, ниспадавшей на грудь молодой девушки, — мне хотелось бы остаться здесь. Сюда бабушка никогда не придет, она не ходит в пакгауз, папа тоже, тетя София придет… Уложите меня в постель!

В эту минуту снова вошла в комнату госпожа Ленц.

— Ах, как хорошо от вас пахнет, — громче сказала Бланке девочка, глубоко втягивая носом воздух и подымая голову, — как от розы, совсем как…

Горячие, дрожащие уста крепко прижались к ее маленькому ротику, заглушая дальнейшие слова.

— Помилуй, Бланка, девочка все еще без чулок, — рассердилась госпожа Ленц. — И кто же волнует пациента своей собственной тревогой! Поди прочь, дурочка, я сама одену девочку.

Она в несколько минут покончила с переодеванием. Тут действительно нужна была поспешность. Теперь опять, как и раньше в поле, к представлениям девочки начал примешиваться лихорадочный бред. Госпожа Ленц поднесла к ее губам стакан с желанным прохладительным питьем, и девочка выпила его жадными глотками. В эту минуту на лестнице раздались шаги, и Ленц впустила тетю Софию.

Тот, кто знал веселое лицо жизнерадостной «старой девы», вероятно, испугался бы — так сильно изменил его страх, пережитый в течение последних часов. Безмолвно поклонившись хозяйке и снова скрывшейся в темный угол молодой девушке, она подошла к маленькой Маргарите, слабо протянувшей ей руки. Окинув девочку внимательным взглядом и пощупав ее пылающий лоб, тетя София уже знала, что тут начинается серьезная болезнь.

— Вот что бывает, когда с такой юной душой обращаются, как с плохим инструментом, по которому можно барабанить как угодно! — резко произнесла она с нескрываемой болью и тревожной горечью, а затем, завернув девочку в плед, принесенный с собой, она взяла ее на руки и, подавая руку супругам Ленц, промолвила: — спасибо, большое спасибо!



Больше она ничего не могла выговорить.