— Ваша служанка ушла, очаг остыл… Она, наверное, не оставила Вам обеда. Хотите, я что-нибудь приготовлю?

— Не стоит, я уж как-нибудь…

Но она уже хозяйничала в его кладовой — если Эмма взяла своей добродетелью, то она покорит его своим кулинарным искусством. Мэрилин не сомневалась, что готовит она лучше служанки священника. Она не ошиблась и заслужила скромную (чтобы не давать пищу гордыне) похвалу.

После еды Мэрилин хотела снова завести с ним разговор на личные темы, даже незаметно подсела поближе, но вернулась служанка, так что пришлось ещё немножко посидеть (на этот раз, чтобы почтенная вдова не подумала о ней чего-нибудь дурного) и уйти. Но она искренне надеялась, что он запомнит запах её васильковой воды.

Глава XX

Дорога узкой серой лентой вилась среди холмов, то взбираясь вверх, то спускаясь к подножьям. Весна подходила к концу, однако дни по-прежнему стояли пасмурные и прохладные.

Холмистая долина поросла колючим кустарником. Деревьев было мало, попадались они в основном в стороне от дороги и не вносили разнообразия в унылый пейзаж. На холмах шелестела прошлогодняя трава; между ними мелькала робкая новая зелень. Качались на ветру одинокие чахлые деревца.

Небо застилали молочно-серые облака, скрывая долгожданное весеннее солнце.

По дороге в полном вооружении (валлийцы могли устроить засаду в любом месте) вместе с небольшим отрядом (человек десять, не больше) ехал Артур Леменор. Он возвращался с важным донесением к графу Вулвергемптонскому, поэтому был особенно осторожен. Впрочем, в последнее время он всегда был осторожен.

Война начинала ему претить; будь его воля, баннерет предпочёл бы отсидеться где-нибудь вдалеке от неё, но деньги, деньги, деньги… Блеск «презренного металла» давно маячил в его глазах, отравляя сознание. К довершению всего Артур был молод, в нём ещё играла шальная мальчишеская кровь, а любимое занятие мальчишек — игра в войну. Она начинается в детстве с деревянных мечей, синяков и разбитых коленок, продолжается в виде замученных птичек и заканчивается тем, что подросший мальчик, не задумываясь, избивает до крови домашних и без жалости убивает загнанных для него диких зверей. Сначала зверей, а потом людей. Какая разница, кого убивать, если за этим не последует наказания, если другие одобрят тебя? А уж если убиваешь во имя веры Христовой, то убийство становится окончательно узаконенным.

Несмотря на богатый военный опыт, баннерет все ещё не растерял юношеского обаяния. Судьба была милостива к тем девушкам, которые провожали рыцаря печальными взглядами, и уберегла его от увечий и уродливых шрамов. Но с годами он всё же изменился: его лицо больше не напоминало лицо ангела, его черты всё чаще искажали высокомерие и презрения.

Он часто улыбался, шутил, тем самым со стороны производя впечатление приятного во всех отношениях человека. Но, к сожалению, впечатление было обманчивым. Баннерет был непостоянен и легко переходил от стоического спокойствия и приветливого благодушия к безрассудной ярости и жестокости.

Вечерело. Опасаясь валлийцев, Леменор в очередной раз послал своих людей на разведку. Взобравшись на один из холмов, Метью испуганно замахал руками:

— Валлийцы, валлийцы!

Наперерез им неожиданно выскочило человек двадцать, вооружённые боевыми топорами и ножами. Кимры?

— Кажись, это англичане удирают! — хохотнул один из них, высокий, мускулистый, в шерстяном алом пледе, лихо перекинутом через плечо. В сапогах — значит, не настоящий кимр, а житель приграничных земель. — Ба, да тут рыцарь! — присвистнул он. — Куда же Вы собрались, сэр? Невежливо уезжать, не поздоровавшись!

Валлийцы разразились дружным хохотом.

Артур молчал: ответить такому человеку было ниже его достоинства.

— Ишь, какой гордый! А мы вот сейчас подрежем Вашу гордость! В земле-то все будем равны, — лукаво подмигнул валлиец.

Раздался ещё один взрыв хохота.

Не вытерпев оскорблений, не думая о последствиях, Леменор выхватил из рук испуганного оруженосца копьё и метнул в обидчика. Оно пронзило его насквозь.

— Прочь с дороги, собаки! — Баннерет пустил коня галопом. Несколькими ударами меча он снес головы чересчур расхрабрившимся валлийцам и вырвался из окружения. Оглянувшись, Артур увидел, что валлийцы настроены решительно и, что внушало серьёзные опасения, теперь по численности они значительно превосходят его отряд: с холмов на дорогу быстро стекал тёмный людской ручеёк. Вступать с ними в бой было бесполезно, оставалось лишь одно — спасаться бегством. Несмотря на громкий девиз и юношескую гордость, баннерет так и поступил.

Началась стремительная изнурительная скачка по пересечённой местности под аккомпанемент бог знает где притаившихся лучников. К счастью, смертоносный дождь быстро иссяк, но стоил Артуру жизни пары солдат.

Валлийцы преследовали их с настойчивостью гончих, но потеряли отряд Леменора за очередным холмом, потонувшем в лёгком ночном тумане и густых зарослях дикой акации. Можно было немного передохнуть и осмотреться. Казалось, эти бесконечные, поросшими редким лесом холмы были необитаемы, но едва заметная струйка дыма на горизонте говорила, что это не так — там действительно оказалась деревня. Нигде не было слышно ни мычания коров, ни говора людей, хотя то здесь, то там мелькал серый дымок или скрипела дверь; изредка лениво лаяла собака.

Артур въехал в деревню и ещё раз оглянулся — преследователи действительно потеряли след. Немного успокоившись, он задумался о ночлеге.

Постоялого двора в деревне не оказалось, так что приходилось рассчитывать на гостеприимство местных жителей. Леменор выбрал для ночлега приземистую постройку, выгодно отличавшуюся от всех прочих. Во-первых, она была больше других, а, во-вторых, было в ней что-то солидное, некрестьянское. Заботливый хозяин тщательно выровнял стены и не поскупился пробить в фасадной стене два окошка. Крыша дома была в полной исправности; двор обнесён добротной оградой.

Перед окнами был разбит небольшой сад, защищённый зелёной изгородью.

Заглянув за забор, Гордон сообщил:

— Там лошади и какие-то люди. Лошади под седлом.

— Можешь описать этих людей?

— Люди, как люди. Их пятеро. Трое слуг, а кто двое других, трудно сказать.

— Что они делают?

— Разговаривают. Один держит под уздцы коня под тёмной попоной. Кажется, конь тоже темной масти, но точно из дорогих. Мне слезать?

Баннерет кивнул и задумался. Чей же конь стоял во дворе? Кто его хозяин? Свой или чужой? Жаль, что в темноте не видно гербовых знаков. Придётся на свой страх и риск послать туда кого-нибудь.

И тут из дома донеслись голоса. Сложно было понять, говорили ли на валлийском или на родном французском.

Леменор спешился, кинул поводья племяннику. Он хотел сам взглянуть, что за люди живут в этом доме, но передумал, услышав доносившуюся со двора валлийскую брань. Разумнее было бы уехать, но в Артуре заговорила авантюрная жилка: ему захотелось подслушать разговор и, по возможности, использовать его во вред врагу.

Внимательно осмотрев ограду, Леменор обнаружил лазейку: наверное, соседские мальчишки бегали в сад воровать яблоки. Велев ждать себя на окраине деревни, баннерет, оставив настороже Эдвина, залез в сад. Осторожно переходя от дерева к дереву, он дошёл до окна.

Разговор в доме возобновился. На его родном языке. Это озадачило Леменора, и он весь обратился в слух.

— Мне бы не деньги вам давать, а вешать надо, ублюдки! — При звуке этого голоса Артур вздрогнул и ухватился за меч. Голос был знакомый, но чей, он никак не мог понять. — Это в последний раз, слышишь! Держи своё подаяние и катись отсюда! — Что-то тяжёлое упало на пол; послышался звон монет.

— Мог бы и поосторожнее, Роу! — обиженно буркнул его собеседник.

— Ничего, соберёшь! Напился, как свинья… Это ты привёл в Лайдхем голоногих тварей?

— Нет, клянусь святым Давидом!

— Да хоть самим Господом Богом! Чтобы я хоть раз поверил одному из ваших ублюдков…

— Полегче, Роу!

— Что полегче? Может, ты мне воскресишь Монтегю? Да не будь ты моим родственником, давно бы гнил в земле!

На несколько минут воцарилось молчание, потом хлопнула дверь.

— А, это ты, Питер… Запомнил всё, что я тебе говорил?

— Да, Ваша милость. — Второй собеседник немного подкашливал. — Я исполню всё в точности, как Вы говорили.

— Хорошо, очень хорошо… Дэвид напишет для тебя письмецо, заберёшь его и отдашь, кому следует.

— Как будет угодно Вашей милости.

— Здесь был кто-нибудь из вустерского ополчения?

— Нет, Богом клянусь! А если и появится, то, будьте уверены, я ничего не скажу!

— Прекрасно. Я не забуду твою верность.

— Я Вам ещё нужен?

— Нет, ступай. И предупреди Дэвида, что он мне скоро понадобится.

Снова раздались шаркающие шаги и скрип затворяемой двери.

— А ведь он порядочная дрянь, а, Роу? — Из комнаты донеслись хриплый хохот и звук наливаемого в кружку эля (или иного крепкого напитка). — Выпьем за здоровье старины Ллевелина!

— Да пошёл ты к чёрту, Ид! И ты, и твой Ллевелин! Чтоб Вы оба подавились своей выпивкой, пожиратели сыра! Вместо того, чтобы напиваться до поросячьего визга, передал бы своим головорезам, чтобы они меня проводили.

— Что, боишься? — расхохотался валлиец. — Неужели ты так быстро превратился в трусливого сайса?

— Заткнись, Ид, а то я не посмотрю, что ты мне родственник…

— Кузен, между прочим.

— Двоюродный. А теперь, кузен, шли бы Вы отсюда. И позовите Дэвида.

Судя по всему, валлиец хотел остаться, но его неумолимый родственник выставил его за дверь. После этого в комнате на время воцарилась тишина. Наконец заговорил тот, кого Ид называл Роу: