Жанна слушала их в пол уха и ещё раз перебирала в голове обстоятельства будущего свидания с баннеретом. Она так давно его не видела… Изменился ли он? Любит ли её, или уже другая…

— Где Вы витаете, баронесса? — лукаво спросила Мелисса. — Уж не мечтаете ли Вы о свадьбе с графом Норинстаном?

Баронесса Уоршел покраснела и пробормотала:

— Вовсе нет.

— Так это и есть та самая баронесса, в которую влюблён знаменитый граф? — зашептались девушки. — Счастливая!

— Ах, какой он милашка! — баронесса Гвуиллит мечтательно закатила глаза. — Богатый, красивый, знатный, любезный. Я бы всё отдала за один его поцелуй!

Её восторг от «милашки-графа» разделили многие. Все они завидовали баронессе Уоршел. И почему он выбрал её, она ведь ничем не лучше них. Ну, хорошенькая, ну, умная, — правда, это ещё с какой стороны посмотреть — но денег-то у них не меньше! Каждая мысленно примеривала на себя почётное звание невесты Норинстана и находила, что ей бы оно подошло гораздо больше, чем Жанне Уоршел.

— Одна моя родственница рассказывала, что он был на свадьбе Ллевелина, — прервала затянувшееся неудобное молчание Мелисса. — Так она и думать ни о чём другом не могла, кроме того, чтобы танцевать с ним. А муж-то у неё ревнивец! Так она его не побоялась и целый вечер строила графу глазки. И добилась-таки своего!

— Но, — она лукаво улыбнулась, — никто не смог так крепко привязать его к себе, как баронесса Уоршел. Он готов часами сидеть и слушать, как она поёт. Да это и не удивительно — голос у неё чудесный!

— Ах, неужели? — невольно вырвалось у одной из девушек.

— Ну, расскажите нам о нём, милейшая баронесса! — со всех сторон посыпались на Жанну настойчивые просьбы.

— Мне нечего Вам сказать. — Баронесса готова была провалиться сквозь землю. — Я выхожу замуж не по своей воле.

— Как, Вы до сих пор любите своего баннерета? — удивилась Мелисса.

(«Господи, какая же она дурочка! Счастье ей прямо в руки идёт — а она… Да я бы, если потребовалось, за такого жениха зубами вцепилась, на всё бы пошла, чтобы стать его женой! А он с ней помолвлен… Дура, дура, беспросветная дура! Счастья своего не понимает»).

— Какого баннерета? Что это за баннерет? — оживились девушки.

Жанна не выдержала и, сопровождаемая десятками любопытных взглядов, медленно пошла по саду к палате. Сердце её бешено колотилось, как у ребёнка, пойманного за какой-нибудь шалостью, а лицо залила пунцовая краска. Зачем Мелисса сказала им про баннерета, зачем выставила на посмешище? Они ведь сейчас смеются над ней… Боже, как стыдно!

— Простите меня, я не хотела, — виновато улыбнулась баронесса Гвуиллит, поспешившая вслед за ней. — Просто мне обидно оттого, что граф женится на Вас.

— Почему? — Баронесса остановилась и внимательно посмотрела на подругу. Что-то ей в ней не нравилось. Но вот что?

— Уж и не знаю, как сказать… Вы так холодны с ним, а он… Ах, почему он ни разу не заехал в Гвуиллит?!

Баронессе Уоршел показалось, что у Мелиссы дрогнула нижняя губа — как у сдерживающего слёзы человека. Но зачем ей плакать? Если только…

— А Вам бы этого хотелось? — удивлённо спросила Жанна. — Хотелось бы, чтобы он часто бывал у Вас?

— Да, — она, сама того не замечая, комкала в руках подол верхнего платья. — Давид говорил, что он много лет прожил при дворе, и мне так хотелось расспросить его о тамошних дамах.

— И только? — Жанне казалось, что она чего-то не договаривает.

— А что же ещё?

— Там, в саду, Вы сказали…

— Вы о поцелуе? Кто же о нём не мечтает! Но все его поцелуи принадлежат Вам, моя милая невеста. Расскажите нам потом, каковы они на вкус.

Баронесса Гвуиллит неестественно рассмеялась и вымученно, нарочито весело и беззаботно сказала:

— Кажется, леди Джоанна пригласила к себе лучших музыкантов, каких только можно найти. Пойдемте танцевать!

Столы в парадном зале сдвинули к стене, и весёлая молодёжь устроила танцы. Гости постарше собрались в соседней комнате за игрой в шашки и шахматы.

Когда наступили сумерки, хозяйка усладила слух гостей пением заезжего менестреля.

Певец выступил вперёд, откинул на плечи кудрявые волосы, приложил к подбородку ротту, провёл смычком по струнам и запел о трагической любви и многочисленных подвигах Ланселота Озёрного. Его осыпали похвалами и щедро одарили.

Зал озарился мерцанием свечей в высоких канделябрах. Прислужники накрыли стол для ужина. Опустошив половину хозяйского погреба и поглотив такое количество еды, что хватило бы на три месяца, гости угомонились и захрапели на разложенных в верхних комнатах тюфяках.

Жанна прислушалась к дыханию Мелиссы (леди Джоанна уложила их рядом) — вроде бы спит. Она осторожно встала, ощупью отыскала чулки и сапожки. Холодно. Из всех щелей в комнату проникала ночная прохлада. По-соседству бормотала во сне какая-то девушка. Пол был деревянным и ужасно скрипел, поэтому сапожки она не надела, решив обуться и зашнуровать котту по дороге — всё равно здесь слишком темно, чтобы кто-нибудь мог увидеть её в непристойном виде.

Быстро, почти бегом, она миновала зал и смежные с ним тёмные комнатушки, в которых на сундуках и просто на полу, на набитых сеном тюфяках спали девушки. Пару раз чуть не споткнувшись о беспорядочно распластавшиеся тела, баронесса наконец выскользнула на лестничную площадку. Подойдя к узкому, забранному решёткой окну, Жанна обулась и привела в порядок котту. Она с опаской огляделась по сторонам, скользнув взглядом по комнатам и тёмной, освещенной скупыми пятнами света от коптивших в держателях факелов, лестнице.

На ступеньках, на пролет выше, коптила масляная лампа. Осторожно ступая вдоль центрального стержня, баронесса поднялась на полпролёта и замерла, прижавшись к стене: оказывается, не она одна не спала этой ночью: чуть выше по лестнице Жанна заметила двоих, мужчину и женщину. Свет лампы падал на крепкие голени мужчины, открытые приспущенными зелёными шоссами. Шоссы были из дорогой ткани, котта тоже — значит, перед ней рыцарь. Ногти женщины впились под лопатки мужчине; руки и ноги крепко обвивали его туловище. Вместе они совершались недвусмысленные движения. Слава Богу, Жанна видела мужчину в таком ракурсе, что приподнятая котта обнажала только напряженные ягодицы, скрывая основные пикантные подробности.

Крепко зажмурив глаза, Жанна скользнула вниз. Это парочка настолько была занята собой, что даже не обратила внимание на удаляющийся шум шагов. Не обратили на неё внимания и двое других, которые занимались тем же самым на столе в нижнем зале. Они не позаботились даже о внешних приличиях и не щадили чувств спящих в той же зале на полу слуг.

Узкий лунный луч падал на обнаженный живот женщины, резко очерчивал каплевидные груди с острыми розовыми сосками, крепко сжатые жилистой рукой мужчины; другая его рука в такт толчковым движениям тела сжимала округлое бедро партнёрши. Свет пятнами играл на напряженном лице мужчины, склонённом над лежащей пластом женщиной, переливался на скомканной разодранной рубашке, обвивавшей её ноги.

Кончив, мужчина оттолкнул женщину, подтянул шоссы и легко соскочил со стола. Женщина села и, всхлипывая, прикрыла наготу рубашкой. Кроме этой непоправимо испорченной дешёвой нижней рубашки, из одежды у неё ничего не было.

— Ишь, разревелась! — Мужчина, оказавшийся Давидом Гвуиллитом, несильно ударил женщину в грудь. — Радоваться должна, что я тебя почтил! Пошла вон, потаскуха!

Гвуиллит столкнул плачущую девушку на пол, презрительно кинув на скорчившееся от страха и позора тело оторванную часть рубашки.

Жанну чуть не стошнило от этого омерзительного зрелища. Тем не менее, она не ушла и, юркнув в смежную с залом комнатку, притаилась за кожаной шторой. Дождавшись, пока оба любовника уйдут, баронесса заставила себя вернуться на лестницу и, спустившись на пол-этажа, благополучно, избегнув встречи с часовыми, свернула в проход, ведущий в часовню.

В часовне было тихо. Тускло горела свеча перед распятием и статуями святых. Косой лунный свет лился через окно на плиты пола.

— А вдруг он не придёт? — Баронесса опустилась на колени перед алтарём. — Господи, что я делаю! Прости мне мой грех, ибо светлое чувство толкает меня против воли отца! Прости грех своей недостойной рабе! На мне грех, я погрязла в грехах, но сердцем своим я стремлюсь к тебе! Вразуми меня, наставь на путь истинный! Что, что я делаю? Если узнают, то это бесчестие… Меня назовут вавилонской блудницей и, вымазав в дёгте, потащат по улицам… Вразуми, вразуми меня, Господи, ибо я запуталась!

Почувствовав чьё-то присутствие, девушка вздрогнула, молитвенно прижав руки к груди.

— Не бойтесь, баронесса, это я! — Фигура Леменора выросла перед ней из темноты.

— Как же Вы меня напугали! — Она встала и присела на скамью, велев Артуру сесть на другую, впереди неё, на расстоянии вытянутой руки.

— Поверьте, я не хотел. Я так спешил… Мы не виделись с Вами целый год…

— Больше, — вздохнула она.

— Ах, лучше бы я умер, чем прожил год вдали от Вас!

— Не говорите так, баннерет! Я бы не пережила, если бы Вы… — Она замолчала, встала и подошла к окну. — Я хочу, чтобы Вы помешали моей свадьбе с графом Норинстаном. У Вас ещё есть время: он уехал до осени, но поторопитесь!

— Но что я могу сделать?

— Что угодно! Попробуйте ещё раз попросить моей руки у отца, увезите, украдите из церкви — мне всё равно!

Баннерет взял её за руку. Девушка вздохнула и осторожно сжала его пальцы.

— Будьте уверены, я не допущу, чтобы Вы стали графиней Норинстан.

— Лишь бы Господь смилостивился над нами! — прошептала Жанна.

Он хотел поцеловать её, но она пугливо отшатнулась, вспомнив об омерзительной сцене в зале. Во дворе послышались чьи-то голоса. Баронесса вздрогнула и быстро скрылась за дверью.