Служанки покатывались со смеху, когда она степенно вышагивала по полу, томно закатывала глаза, чуть слышно вздыхала и жеманно улыбалась.

Конец веселью положила Элсбет:

— Ишь, расшумелись! Кудахтаете так, что, того и гляди, госпожу разбудите. Ну, а если она спуститься сюда и увидит тебя, Пегги, в платье её матери, то живо объяснит, кто мы все и где нам надлежит быть.

— Вот всегда ты так, Элсбет! — недовольно пробурчала одна из служанок. — Ну, что из того, что Пеги надела платье баронессы? Она ведь и не заметит пропажи.

— Угомонитесь, курицы! Уже за полночь. Вот погодите, выйдете вы отсюда и встретитесь в темноте с… рогатым чёртом!

Произнося последние слова, кухарка незаметно плеснула воды в очаг. Угли зашипели, над ними поднялось облачко пара. Девушки испуганно завизжали и кинулись врассыпную.

* * *

Мелкий дождь, перемежавшийся со снегом, моросил который час. Был холодный, промозглый день, такой, в который люди предпочитают лишний раз не выходить на улицу. Сквозь косые потоки воды проглядывали очертания раскисшей грязной долины с небольшим селением на берегу мелкой речушки.

Возле деревни строился в боевой порядок отряд; перед ним разъезжал туда-сюда граф Вулвергемптонский. Он поторапливал солдат и расставлял по местам копья. Покончив с этим, граф отъехал в сторону и с гордостью взглянул на свою работу. Убедившись, что всё в порядке, он снова погрузился в состояние странной задумчивости. Издали граф и его конь походили на каменные изваяния, но вблизи иллюзию портил Сириус, время от времени стряхивавший с морды мерзкий мокрый снег.

Копья терпеливо ждали; они привыкли к тому, что Осней часто и подолгу размышлял о чём-то в одиночестве. Их кони фыркали и недовольно рыли копытами землю; слуги тихо проклинали погоду и прятались от снега под плащами из грубой шерсти; стрелки, не теряя времени даром, натягивали тетиву, проверяя, насколько она прочна.

Наконец граф очнулся, тронул поводья и занял своё место во главе отряда. Обернувшись к рыцарям, Осней произнёс маленькую патетическую речь. Верил ли он в то, что она действительно необходима? Вряд ли, здесь собрались те, кому не нужны были высокие слова. Они сражались за деньги, а не за идею. И слабаков среди них не было.

— Доблестные вассалы короля, храбрые рыцари, не знающие слова «страх» — торжественно начал граф, — настал день для того, чтобы доказать свою преданность Его величеству. Покорим же королевской воле тех, кто не захотел благоговейно склонить пред ней голову!

Все вы знаете, что опасность подстерегает нас повсюду. Не забывайте о длинных луках Гвента, способных в один миг пригвоздить вас к седлу. А тех, кто проявит беспечность, ожидает участь Френсиса Гендерса. Он пренебрег осторожностью, решив в одиночку, без поддержки соседей, преследовать разбойничий валлийский отряд, и, заманенный в ловушку, погиб от рук диких кимров. Его не спасли ни храбрость, ни сила — стрела пробила его насквозь. Помните об участи Гендерса и берегитесь хитроумных валлийцев.

Но мы не должны бояться смерти. Наши враги жаждут нашей погибели, но мы не позволим им насладиться лёгкой победой. Пусть они узнают, как бьются настоящие рыцари. Я уверен, что среди вас нет трусов, а если они есть, то пусть убираются с позором в свои владения к жёнам и детям. Там им и место! Только настоящие мужчины пойдут за мной, и пусть все мы погибнем, но погибнем за короля и веру Христову. Поэтому навострите мечи, помолитесь Господу, ибо только Бог может помочь или воспрепятствовать нам — и в путь! Мы соединимся с нашими братьями по оружию в Вустере и под командованием нашего доблестного короля двинемся вперёд, к победе. Забудьте все раздоры, оставьте печали за порогами своих домов.

— Согласны ли Вы идти за мной и сражаться под королевскими знаменами? — крикнул Осней, потрясая в воздухе обнажённым мечом.

По рядам прокатился одобрительный гул.

— Тогда поднимите знамёна и выньте из ножен мечи: скоро для них найдётся работа. Вручим судьбу свою Господу нашему; пусть смилуется он над нами, грешными, и ниспошлёт нам победу.

Все спешились и в едином порыве опустились на колени, замерев в благочестивой молитве.

А после был долгий утомительный переход под низким серым небом, с необыкновенной щедростью потчевавшим их перемежавшимся со снегом дождем. Обыденный военный переход с грабежами земель тех, кого подозревали в сотрудничестве с валлийцами, во время которого им так и не удалось проявить ту отвагу в бою, к которой так страстно призывал граф Вулвергемтонский. Потом небо просветлело; немного потеплело. Решили сделать большой привал в одной из деревень. Владелец её приветствовал начинания короля Эдуарда, посему её существованию ничего не угрожало. Зато нешуточная угроза нависла над запасами местных жителей, которые, несомненно, должны были быть почти полностью уничтожены не обременявшими себя обозом солдатами.

Две крестьянских девушки с любопытством наблюдали за военным отрядом, въезжавшим в деревню. Обеим было лет по тринадцать, и обе, судя по ведрам, спешили за водой до того, как увидели рыцарей. Ведра тут же оказались на земле; девушки притаились за деревом и жадно провожали всадников глазами.

— Ты только посмотри, Марта, какой он высокий! — восторженно прошептала одна из них. — Наверное, даже кузнец будет ниже его.

— Нет, кузнец, пожалуй, выше, но вряд ли так хорош.

— А тот, Марта, ты только глянь! Какой у него конь!

— Дорогой… Да конь хорош.

— Ох, Марта, какие у того плечи! Свидетельница святая Катерина, он любого парня из нашей деревни на кулаках побороть может.

— Ах, Хэтти! — Марта вздрогнула и ухватила товарку за руку. Сердце её вдруг замерло, а потом, как бешенное, застучало в груди.

— Что случилось? — Хэтти с беспокойством взглянула на неё. — Да ты побледнела… А теперь раскраснелась, как спелое яблочко.

— Как он красив, как статен… А лицо, Хэтти, лицо! У меня аж дыхание перехватило… Как же ловко он управляется с конём!

— А, по-моему, вон тот покрасивее будет, — успокоившись, вскользь бросила крестьянка.

— Да как ты можешь сравнивать, Хэтти! Тот ведь увалень какой-то, а он… А руки, наверное, сильные, но нежные, в таких руках и бояться-то нечего…

Марта вышла из-за дерева и медленно, не сводя восторженных глаз с барона Фардена, пошла вслед за ним вдоль дороги, позабыв о своём ведре, поручении матери, Хэтти — обо всём на свете. Она молитвенно сложила руки на груди; глаза её были широко раскрыты, а сердце бешено стучало. Девушка то бледнела, то краснела и до смерти боялась, что барон обернётся. Затаив дыхание, Марта остановилась у частокола первого деревенского дома и всем телом подалась вперёд, к нему. Ей казалось, что ещё немного — и у неё вырастут крылья, и она полетит…

— Да что с тобой, Марта? — тревожно спросила Хэтти.

— Ничего. Просто…

Иллюзия растворилась в воздухе; Марту грубо опустили с небес на землю. Девушка очнулась и, тяжело вздохнув, вернулась за ведром.

Вечером, сидя в крестьянской хижине, Артур старательно придумывал своё послание Жанне Уоршел. С одной стороны, нужно было уверить её в том, что он любит её, с другой — не навлечь на неё бурю отцовского гнева. И после долгих размышлений он сочинил следующее:


Любезная моему сердцу баронесса, да продлит Господь Ваши дни!

Надеюсь, застать Вас в добром здравии. Будьте осторожны и берегитесь валлийцев — они не гнушаются жечь церкви вместе с несчастными прихожанами, ищущими защиты у Бога. Я слышал, что они уже сожгли несколько у границы. Также говорят, что они продают нечистым женщин. Умоляю, будьте же осторожны, ибо мне не хочется Вас потерять!

Да накроет Вас свои покрывалом Пречистая Дева, дабы, возвратясь, я оставил Вас такой, какой и оставил.


Радуясь своей сообразительности, он, затверживая в голове только что сочиненное послание, накинул плащ и отправился на поиски Метью. Поручив ему передать послание с оказией в Уорш, не называя его отправителя, баннерет зашёл в соседний крестьянский двор. Он бесцеремонно заглянул в амбар и овчарню, а затем вошёл в дом.

На пороге его встретила старуха, поддерживаемая хорошенькой девушкой лет тринадцати. Обе они были чем-то напуганы и старательно отводили от баннерета глаза.

— Это твоё? — пренебрежительно бросил Артур, указав на дворовые постройки, и со скуки пнул ногой мешок, прислонённый к косяку двери.

— Моего сына, — прошамкала старуха и, опустившись на колени, вместе с девушкой, стала собирать высыпавшиеся из мешка бобы.

— На меня смотри, карга! — Баннерет безжалостно высыпал на землю оставшееся содержимое мешка и грубо дёрнул за рукав старую крестьянку. — Сегодня же мои слуги заберут у тебя трёх овец и пять мер зерна.

— Да за что же это, сеньор? — Крестьянка чуть не плакала, даже не думая о том, чтобы встать на ноги. — Как мы жить-то будем? С голода ведь помрём. А ведь у моего сына дети малые…

Она пробовала поцеловать ему руку, но Леменор не позволил и, оттолкнув, вошёл в дом. Осмотревшись, баннерет провёл рукой по скамье — вроде бы не грязная — и осторожно присел на краешек.

— Эй, старуха, сходи за своим сыном! — бросил он через плечо.

Старая крестьянка утёрла слезу, кивнула и, взяв в руку суковатую палку, побрела прочь со двора. Вся её юбка была в подтаявшем грязном снегу — она забыла её отряхнуть.

Баннерет тихо вздохнул и со скуки принялся разглядывать молоденькую внучку хозяйки. А она была ничего, свеженькая, румяная, с длинными тёмно-русыми волосами. Девушка стояла к нему спиной и старательно разжигала огонь в очаге.

— Послушай… — Артур бросил короткий взгляд на дверь.

— Что Вам угодно, сеньор? — Крестьянка выпрямилась и обернулась. У неё были удивительные зелёные глаза и пухленькие розовые губки.