Впрочем, в чём, собственно, будет состоять месть барону, баннерет и сам не знал. Сейчас он просто был не в состоянии думать и в бессильной ярости срывал ветки с деревьев, ломал их и разрывал листья на мелкие кусочки.

Метью сразу понял, что хозяин не в духе, и сам разоблачил Авирона. Краем уха он слышал, как баннерет пробурчал:

— Черт бы побрал этого старого вонючего козла! Что б он подавился своим золотом! Посметь бросить тень на честь моего отца…

Подождав, пока буря немного утихнет, оруженосец, стараясь не попасться на глаза хозяину, тихонько прокрался в свою каморку у главного зала, взял там пару вещей, снова спустился во двор и, решив проведать родню, заседлал осла. Его родные жили в деревне на общих правах с другими крестьянами, Метью же большую часть своей жизни провёл при господах, так что они нечасто виделись.

Благодаря невероятной доброте покойного сэра Уилтора и красоте своей матери, он из сына дочери заурядного крестьянина, нанимавшего небольшой клочок земли, превратился в богатого фригольдера, никогда не работавшего в поле и жившего за счёт наследственных пяти акров земли, практически не облагавшимися налогами со стороны сеньора. Предприимчивый Метью тут же поставил на своей земле мельницу и подыскивал место для постройки своего собственного дома, который должен был стать центром его импровизированного имения. Такой дом был его давней мечтой, мечтой, хотя бы на шаг приближавшей его к благородным фамилиям и ставящей на одну доску с приходским священником. Землевладелец — это одно, а домовладелец — это другое. Тогда можно и большое хозяйство завести и самому, став хозяином, завести слуг.

Свернув с дороги на деревенский просёлок, Метью поехал шагом. Казалось, здесь никогда ничего не изменится: все те же глубокие рытвины, вечно голодные собаки, тщедушный плетень вдоль домов и свиньи, валящиеся в грязи прямо перед приходской церковью. Осёл покорно брёл среди убогих домишек, крытых соломой; на огородах позади домов в земле копались старухи и малые ребятишки, собирая бобы и лук. Возле одного из домишек, наполовину скрытой купой деревьев, с покосившейся крышей, оруженосец остановился. Он спешился и, отведя в сторону плетень, ввел осла во двор.

К дому примыкал кое-как сбитый из гнилых брёвен сарай, где хранилось сено вперемежку с прошлогодней соломой. На ржавых гвоздях висела упряжь, в глубине валялись несколько серпов, вилы и самодельная лопата. Со стороны улицы к сараю примыкал маленький, наполовину ушедший в землю амбар для зерна, а с другой, ближе к низкому плетню, на котором сушилась глиняная посуда, — мазанковый хлев.

Во дворе пахло чем-то тухлым, из хлева тянуло навозом. Налетавший временами ветерок приносил с собой запах тины и гнилых бобов.

Метью оставил осла у сарая — всё равно никуда не убежит, а против воров верёвка не поможет — и, разгребая башмаками навоз, побрёл к дому. Навстречу ему вышла чумазая девочка лет восьми с маленьким братом на руках. Она широко улыбнулась:

— Дядя Мет! Мы и не чаяли тебя увидеть. Совсем ты нас забыл!

— Да проходи же! — Присси подтолкнула его к порогу. — Я мигом за родителями сбегаю.

Девочка посадила сопливого брата на порог и, ненадолго задержавшись во дворе, чтобы позаботиться об осле, задворками побежала в поле.

Оруженосец вошёл в дом и огляделся по сторонам: мало, что изменилось, даже мухи на столе остались те же. А сестрица не так уж плохо устроилась, даже мебелью разжилась! Под «мебелью» Метью подразумевал ларь для муки, заменявший стол, колченогую лавку, сплетенную из ивового прута колыбельку, подвешенную к железному кольцу на потолке, и сундук-кровать, прикрытый разноцветным тряпьём. В углу стояла почерневшая от времени и копоти прялка. Возле очага лежала пара глиняных мисок, стояли два кувшина для молока и приготовления сыра. Несмотря на тяжёлые зимы и голодные вёсны, бережливая Мейми всегда умудрялась сохранить на дне дубового ларя немного тёмной, похожей на отруби, муки.

Над нещадно чадившим очагом покачивался котёл на длинной цепи, спускавшейся с потолка; дым выходил сквозь крохотное окошко, затянутое зимой бычьим пузырём.

Вернувшись, Присси снова взялась за заботы об обеде, прерванные нежданным появлением дяди.

Жизнь Мейми, старшей из его сестер, приближалась к закату; вряд ли она разменяет и половину четвертого десятка. Некогда привлекательная и миловидная, она располнела и подурнела от частых родов. Её жидкие, давно немытые волосы были убраны под пожелтевший от стирок чепец. Последний год прибавил две новые морщинки и в очередной раз округлил её живот. Мельком взглянув на оттопырившуюся кофту сестры, Метью прикинул, что прибавления в семействе следует ожидать месяца через четыре.

Муж Мейми, Сайрас, жилистый, угрюмый с виду, но добрый по натуре человек, с юных лет привык трудиться на земле. От постоянной работы на холодном ветру и под палящим солнцем кожа его покраснела и огрубела; на пальцах появились желваки и мозоли. Женился он рано и в относительном мире и согласии прожил с супругой целых пятнадцать лет.

По случаю приезда Метью оба вернулись домой раньше времени; заканчивать работу в поле остались старшие сыновья — Грехам и Дикон.

Сначала, как обычно, говорили о здоровье, погоде, видах на урожай, а потом хозяева принялись расспрашивать о жизни в замке.

— Правда ли, — Мейми налила гостю домашнего ржаного пива, — что теперь у каждого слуги есть лошадь?

Так, исподволь, она хотела незаметно завести разговор о своей мечте: ей хотелось, чтобы Метью взял их к себе. Сайрас бы занимался мельницей, а она с детьми вели бы хозяйство, уговорила бы брата завести овец, стригла их, пряла пряжу, ткала — да мало ли что! На старости лет она заслужила немного покоя.

— Брешут! У нас всего пять лошадей, и все они господские. Мы ездим на ослах (они тоже принадлежат сеньору), а если требуется мул, а тем паче лошадь, приходиться доставать в другом месте. Я, конечно, не в счёт — мне дозволяется брать старого мула из господской конюшни, но ведь на него без слёз не взглянешь! Да и лошади, между нами, никудышные. Господин обещал купить мне какую-нибудь молоденькую лошадку, такую, чтоб перед соседями не стыдно было — я теперь, как-никак, оруженосец, другого ведь у него нет.

Несмотря на любовь к родне, Метью покривил душой: осел, на котором он приехал, принадлежал ему. Более того, к концу года он подумывал о покупке мула — «для солидности». На свои деньги. Но он не хотел, чтобы Мейми знала об этом, боялся, что она попросит у него денег, которые нужны были ему самому для осуществления своего давнего плана: уйти со службы у Леменора и жить доходом со своей земли.

— А почему ты сегодня не приехал на муле? Перед соседями бы похвастались: вот-де какой у меня братец, — с укором спросила сестра.

— Жалко его. Мы ведь с ним с утра были на ногах. Тут у сеньора одна пренеприятная история вышла… — Рассказывать о делах баннерета ему не хотелось, поэтому он ограничился лишь туманным намеком. — Ведь если мул, упаси Господи, сдохнет, мне нового не купят. Это сеньор на словах обещал лошадь, а без денег-то её не купить. А деньги ему взять неоткуда.

— И с женитьбой не выгорело, — подумалось ему.

— Так я и поверила, что неоткуда! На собак деньги есть, а на… — Тут муж цыкнул на Мейми, и она замолчала, сердито поджав губы. Каждый раз он ей рот затыкает, слова сказать не дает!

В дом влетел взъерошенный белобрысый мальчишка в длинной, не по размеру, рубахе, подпоясанной обрывком верёвки. Он виновато улыбнулся матери и боязливо покосился на отца.

— Опять весь вымарался, дьяволенок! — недовольно пробурчала Мейми. — И как только тебя угораздило?

Мальчик в нерешительности замялся у порога. Он знал, что отец не любил, когда дети опаздывали к обеду, но просто не мог не сбегать вместе с другими мальчишками к реке. Там он умудрился поймать несколько крупных рыбёшек и теперь не знал, стоит ли показывать их матери.

— Что у тебя там? — спросил Сайрас, заметив, что сын прячет руки за спиной. — Поставил силки?

Сын кивнул, подошёл к столу и выложил на него рыбу.

— Фи, Доб! — Присси брезгливо поморщилась. — Сейчас же убери её отсюда!

— А, что, рыбёшка хорошая! — Сайрас тщательно осмотрел улов сына и протянул дочери: — На, припрячь где-нибудь.

Девочка завернула рыбу в какую-то тряпку и унесла на улицу.

— Не знаешь, осенью оброк больше не станет? — Сайрас отломил кусок от свежеиспечённой лепёшки. — Тебе-то лучше знать, ты возле верхушки крутишься.

Метью было приятно, что его считают приближенным «верхушки». Подумав немного, он ответил:

— Вроде бы нет, но всё может быть, если господин захочет купить себе новую свору или ходкого жеребчика.

Вернулась Присси и помешала содержимое котелка.

— Метью, — вдруг спросил хозяин, — а есть ли у тебя невеста на примете? Пора бы остепениться, детишек завести.

— Как не быть! Только живёт она в соседнем баронстве.

— Ну, тогда не видать тебе её, как своих ушей! — скептически протянула Мейми. — Хоть, слава Богу, ты у нас свободный человек и при деньгах, суженную тебе придётся искать здесь, а не за тридевять земель. Ту девушку, поди, давно просватали, а ты понапрасну надеешься.

— Это мы ещё посмотрим! — усмехнулся оруженосец. — Поженимся мы, вот увидите! Мне в этом деле сеньор поможет. Ему баронская дочка нравится, госпожа моей Джуди, он уж и руки просить её ездил — только вот дело не выгорело. Но сеньор настырный, не с этого, так с другого боку подойдет.

— А баронесса, наверное, хорошенькая? — краснея, спросила Присси.

— Вроде как. Я её видел мельком. Только с гонором, трудно сеньору придется.

Маленький Бен заплакал, и девочка бросилась к нему. Мейми недовольно покосилась на плачущего сына; у неё не было ни сил, ни желания успокаивать его.

Взяв Бена на руки и позвякивая самодельной деревянной погремушкой, Присси села на прежнее место: