Почти ощущая петлю на шее, девушка нырнула в заросли у реки и, отчаянно отбиваясь от преследователей, закричала:

— Питер, Сирил, кто-нибудь, помогите! Это я, Джуди! Всеми святыми заклинаю, стреляйте, не дайте оставить мою душу без покаяния!

— Оставьте её! — приказал граф. — Пусть катится ко всем чертям, визгливая свинья. Мои люди мне дороже.

У Джуди отлегло от сердца, когда петля соскользнула с её шеи. Дорого же порой даётся верность! Ни за что на свете она не согласилась решиться на такое снова.

Но если кому-то везёт, кто-то обязательно должен чего-то лишиться.

По большой дороге возвращался домой из кабачка крестьянин. Шёл он не торопясь, на ходу придумывая, как оправдаться перед женой, и заодно размышляя, как быстрей пристроить замуж дочь. Крестьянин не ожидал повстречаться с вооружёнными всадниками. Вся его беда заключалась в том, что он оказался не в том месте не в то время и, по мнению графа, недостаточно низко поклонился.

— Проучить его, сеньор? — с ухмылкой спросил один из слуг.

Роланд молча кивнул и провёл ребром ладони у горла.

— Только быстро, — сказал он и поскакал дальше.

Трое слуг догнали его через пару минут; свидетельство их работы — ноги крестьянина в дрянных башмаках — торчали из придорожной канавы.

Потом, уже вечером, весело запылал один из арендаторских домов — видимо, он тоже чем-то не понравился Норинстану. Хотя бы тем, что стоял на землях его строптивой супруги.

* * *

Бидди на мгновенье выпрямилась, чтобы перевести дыхание, и снова принялась за стирку. До чего же беспомощной делает беременность женщину: раньше она без труда справлялась с любой домашней работой, могла, если понадобится, перестирать не одну дюжину рубашек, а теперь мучилась с вещами сына. И где этот чертёнок Сирил успел так измазаться! Ведь прекрасно знает, что ей не из чего сшить ему новую рубашку. Ладно, ещё немного — и со стиркой будет покончено; главное, чтобы голова не закружилась.

Сделав ещё один короткий перерыв, Бригитта быстро простирнула пару чулок и осторожно, чтобы не замочить ноги, вылила воду. Тяжело вздохнув, она переложила бельё обратно в таз и, взвалив его на плечо, побрела к реке. Ребёнок постоянно напоминал о себе: шевелился, бил ножками, ей то и дело приходилось останавливаться и успокаивать его.

— Ещё один мальчик! — с гордостью думала Бидди, поглаживая живот.

Баннерет, конечно, обрадуется второму сыну и чем-нибудь одарит её: мужчины любят женщин, рожающих мальчиков. А когда она ему наскучит, он выдаст её замуж, дав хорошее приданое — это всё, о чём она могла только мечтать. Бригитта с радостью отказалась бы от этой мечты: она любила отца своих детей и не хотела его терять, ни сейчас, ни в будущем. Но она понимала, что не принадлежит к его миру, а, значит, это когда-нибудь случится, нужно было наслаждаться каждой минутой, проведённой в его обществе. Его такие мелочи не заботили, он ничего не был ей должен и часто отнимал у неё не только драгоценные минуты, но целые дни и месяцы.

— Такова уж женская доля! — улыбалась Бригитта и, если он хотел, провожала его.

В этот раз он даже не сказал ей об отъезде; Бидди узнала о нём случайно, от чужих людей. Что ж, баннерет не обязан был говорить ей.

Поставив таз с бельём на землю, она осторожно спустилась к проруби и разбила прихваченным с собой камнем тонкий ледок. Медленно, с остановками, Бригитта перетащила на лёд таз. То и дело отогревая руки дыханием, Бидди по очереди погружала в холодную воду выстиранные вещи и, отжимая, складывала их на свежий снег. Она не любила стирать зимой, особенно в мороз, но совсем отказаться от стирки было нельзя.

Бидди мечтала о весёлом огоньке и миске горячей похлёбки, но это нужно было заслужить, выполоскать это чёртово бельё в этой гадкой ледяной воде.

На полпути к дому, на узкой тропинке, сбегавшей к реке, ей повстречался один из наёмников. Бидди его знала, — это был Симон Грэхем, или, как его называли товарищи, Симон Рыжая борода — поэтому не испугалась и приветливо поздоровалась.

— Тяжело? — улыбаясь, спросил он.

— Есть немного, — честно призналась Бригитта.

— Домой?

— Куда ж ещё?

— Хочешь, помогу?

— А с чего бы? Среди вашего брата доброта — на вес золота.

— Да просто руки твои жалко. Видать, твой их не ценит, — подмигнул Симон, подошёл и легко поднял таз. — Скоро родишь?

— К светлому Воскресению Христову.

— Будет ещё одна душа небо коптить, — расхохотался Рыжая борода и по-дружески потрепал её по щекам.

Дома, разворошив угли, Бригитта накормила нежданного помощника нехитрым обедом. Прибежал Сирил, быстро, с присущим детворе волчьим аппетитом, доел остатки похлёбки. Симон изъявил желание немного позаниматься с ним воинским искусством, — он, либо другие наёмники часто со скуки делились с Сирилом азами своего мастерства. Оба вышли во двор. Прибиравшаяся в доме Бидди, то и дело слышала громкие, но добрые ругательства учителя сына и с радостью думала о том, что сын сможет постоять за себя.

Развесив бельё, Бригитта прислушалась: ругательства во дворе стихли. Наверное, Симон увёл куда-то Сирила. Лишь бы не в харчевню! Нет, мальчик, конечно, должен быть мужчиной, не чураться эля, но в этих харчевнях разгуливают женщины, способные заразить её Сирила дурной болезнью, от которой проваливается нос. Да и не только в этом беда: всем известно, что не случается и вечера, чтобы там не было поножовщины.

Накинув пелисон на дешёвом меху, Бидди пошла к соседке, спросить, не видела ли она Сирила. С ехидной улыбкой Долорес подтвердила её худшие опасения:

— Как же, видела я его! Вместе с Рыжей бородой пошёл пропустить кружечку в «Весёлом монахе». Там теперь новая рыжая стерва завелась, так что скоро домой не жди.

— Так ведь он ещё мал! — возмутилась Бригитта. — Ты ему чужие грехи не приписывай!

— Ой, ой, кто бы говорил! Нашлась цаца! Какова мать — таков и сын. — Долорес захлопнула дверь перед её носом.

Чёртова баба (прости, Господи!), так бы и плюнула ей в рожу! Ничего не понимает и лезет со своей ханжеской добродетелью! Она, Бидди, любит баннерета и не скрывает этого, а такие, как Долорес, тайком изменяют мужьям с кем попало, а после кичатся своей мнимой честностью. Бог им судья!

Возле «Весёлого монаха», как всегда, было шумно; парочка пьяных посетителей отсыпались в сугробах, ещё несколько остужали пыл на свежем воздухе, потирая ушибленные места. Не обратив внимания на сальное замечание хозяина, переступая через лужи кислого пива и нечистот, Бригитта переходила от стола к столу, разыскивая сына. При виде размалёванной рыжей шлюхи она сплюнула: «И бывает же такая мерзость!» и толкнула мочившегося себе на сапоги лохматого крестьянина, от которого воняло навозом. Нет, её Сирилу тут не место!

— Какая краля! — крякнул один из посетителей и смачно выругался. — Можешь, подсядешь, поболтаешь с нами немножко?

— В другой раз. — Бригитта наконец заметила сына: он сидел в уголке и, открыв рот, слушал разоткровенничавшегося за кувшином эля Симона. — Сирил, сейчас же ступай домой!

— Сейчас, мама! — отозвался мальчишка, но вставать со своего места не спешил.

— А хороша у тебя мама, сынок, просто розан! — причмокнул человек, предлагавший ей посидеть рядом. — Кто же сорвал такой бутончик?

Он попытался поцеловать её.

— Да отвяжись ты! — Бидди двинула ему локтем в грудь.

— Извини, девочка, денег нет, так что придётся поработать за так.

Он схватил её за руку и насильно усадил рядом с собой на скамейку:

— Выпей с нами для затравки!

Бригитта оттолкнула протянутую ей кружку и укусила пьянчужку, пытавшегося пошарить у неё под платьем.

— Грэг, она меня укусила! — плаксиво пожаловался он товарищу, показывая кровь на запястье.

— Ничего-то ты не умеешь, дурак! — обругал его друг. — Смотри, как надо.

Он ловко повалил Бидди на скамейку и велел товарищу крепко держать её голову и руки.

— Э, полегче там, парень! — крикнул вовремя подоспевший Симон.

— Да ладно тебе, Рыжая борода, тебе тоже достанется.

Вместо ответа Симон больно двинул ему в скулу.

— Всё из-за тебя, дрянь! — сквозь зубы процедил посетитель и со всей злости ударил Бригитте в живот. Она вскрикнула и медленно сползла на пол. Перед тем, как потерять сознание от боли, волнами расходившейся от живота по всему телу, Бидди успела услышать глухой звук падающего тела и порадовалась, что убийца её не родившегося сына не остался безнаказанным.

* * *

Это вертелось в его голове, вертелось и билось, словно птица, попавшая в силок. Он не мог думать ни о чём, кроме своей последней поездки в Уорш. Несмотря на обилие дел в Норинском замке, у него из головы никак не шла последняя выходка супруги. Она посмела выгнать его, да как! С позором! Его, собственного мужа, на глазах у его людей. Его выставили за ворота ее слуги, выставили, будто он был безродным бродягой…

А ведь совсем недавно она была так мила с ним и, вроде бы, даже любила… Но любила ли? Женщины лживы и порочны, их можно учить палкой, другой науки они не понимают.

— Когда, — в который раз спрашивал он сам себя, — я превратился из мужчины в ничтожество? Когда эта ведьма стала для меня дороже собственной чести? Что, получил? Она растоптала твоё доброе имя, втоптала в грязь! Она потешалась над тобой, а ты молча терпел! Да что она — даже ее служанка посмеялась надо мной. Дерзкая вилланка, следовало всё-таки её повесить! Ничего, я ей это припомню, я всем все припомню. Её хозяйка на собственной шкуре узнает, чего стоит честь Норинстанов. Низкое отродье, не наделенное Создателем душой, она посмела выставить на посмешище меня, своего мужа и повелителя! Святой Давид, она пожалеет об этом, хватит жалеть её! И те грязные вилланы, что провожали меня ехидными взглядами, еле сдерживая смех, тоже заплатят. Я дотла сожгу их дома — пусть знают, каково оскорблять графа Норинстана!