— Я бы хотела поехать к нему с тобой, — мечтательно сказала Джэнет.

— Я знаю, но гораздо более мужественный поступок — оставаться на месте, когда хочется все бросить и уйти. Ты сейчас нужна детям.

— Да. Я по ним страшно соскучилась. Я ведь в первый раз за все время оставила их одних. — Джэнет немного помолчала. — И еще я хочу увидеться с Алексом. Нил вздохнул:

— Постараюсь это как-нибудь устроить.

Джэнет внимательно посмотрела на него и прочла в его взгляде тщательно сдерживаемое волнение. Тогда она встала, уронив одеяло, взяла Нила за руку и подвела к кровати. Рука у него была горячая, и ее вдруг охватил страх. Она уже знала заранее, что ей совсем не понравится то, о чем он сейчас скажет.

Джэнет крепко сжала его руку. Наверное, надо было стыдиться, что она почти раздета, но странно, она совсем не испытывала смущения. Их словно связывала какая-то незримая нить, которая не порвалась даже за эти восемь лет.

— Так о чем ты хотел со мной поговорить? Нил обнял ее за плечи.

— Моя милая и храбрая девочка. Я не просто так послал тебе то письмо восемь лет назад.

— Но почему же? — спросила Джэнет с болью в сердце.

Когда я сказал дяде, что хочу на тебе жениться, он сообщил мне нечто, чего я прежде не знал.

Джэнет слушала, не перебивая. Пусть рассказывает все, хотя ей было очень страшно. Он весь напрягся и, волнуясь, все крепче сжимал ее плечо.

— Меня увезли от матери в раннем детстве. Она… была очень странной женщиной. Всегда молчала и не сходила с кресла-качалки. Не помню, чтобы она когда-либо сказала хоть слово.

Щека у него дрогнула, в глазах промелькнула мучительная боль.

— Я ей был не нужен, потому что она… жила в каком-то своем мире. А мой дед был несчастным, разочарованным в жизни и больным стариком. Однажды появился незнакомец и увез меня в Брэмур. Меня учили всему вместе с сыном маркиза — практически я стал его постоянным телохранителем. Лишь гораздо позже я узнал, что мой отец был братом маркиза.

Сердце Джэнет снова сжалось от тревожного предчувствия. А Нил продолжал после показавшегося ей бесконечным молчания:

— В тот день, когда я попросил разрешения жениться на тебе, мой дядя сказал, что моя мать была сумасшедшей и покончила с собой после того, как меня увезли. И что ее мать, моя бабушка, тоже была не в себе. В общем, эта болезнь наследственная и переходит уже несколько веков из поколения в поколение. Не знаю, может быть, и моя кровь отравлена этой болезнью, Джэнет. Я тоже могу кончить сумасшествием и не вправе иметь детей. Я не могу причинить тебе такое горе.

Джэнет сжала его руку. Слова Нила поразили ее в самое сердце. Она понимала, чего стоило ему это признание, и тем не менее тяжкий груз вдруг упал с ее души. Так вот что случилось восемь лет назад!

— Почему ты не рассказал мне об этом?

— Я говорил с твоим отцом, и он убедил меня не делать этого. Он сказал, что ты очень верный и преданный человек и можешь поступить вопреки велению разума. Он боялся, что ты из принципа, из ложно понимаемой верности ни за кого другого не выйдешь замуж, раз я не могу жениться на тебе. А мы оба хотели, чтобы ты была счастлива и имела здоровых детей.

— И это все говорил мой отец?

Слезы подступили к ее глазам. Ведь отец знал, как она несчастна, как страдает в разлуке с Нилом! Если бы он тогда ей объяснил все…

— Твой отец считал, что так будет для тебя лучше.

— Никто не может знать, что будет лучше для другого человека! — с болью в голосе возразила Джэнет.

Нил молчал.

Джэнет проглотила слезы. Однако Нил любил ее. Он любил ее настолько, что рискнул навлечь на себя ее ненависть!

— Но почему ты мне ни о чем не рассказал, когда впервые приехал в Лохэн?

— Я ведь не знал, что у нас с тобой… все так получится. Я думал, что постараюсь тебе помочь и потом уеду. Я не предполагал…

— Что любовь все еще жива?

— Да. Я думал, что после всего, что случилось, ты никогда не сможешь простить меня.

Страдание сквозило в его взгляде, звучало в голосе. Теперь-то она знала, как сильно и преданно он может любить. Она долго старалась не видеть этого, не признавать, отрицать, но любовь его была жива. Она проявлялась в его отношении к девочкам, в том, как он смотрел на Колина… В его сердце таился огромный запас нерастраченной любви, а он изо всех сил старался ее подавить и поэтому держался со всеми так отчужденно.

«Но ведь он не просто рассказал мне обо всем, — с горечью подумала Джэнет. — Тем самым он дает мне понять, что мы не сможем быть вместе. Никогда».

Джэнет опустила голову. Она не хотела, чтобы Нил заметил, как мучительно ей это знать. Пусть не видит, как ей больно. Достаточно ему своих страданий.

— Но у меня уже есть дети. Мне не нужно других детей.

— Дело не только в детях, моя дорогая. Дело в том, что я могу сойти с ума и не хочу, чтобы ты со мною мучилась в будущем. Я помню, как вела себя моя мать, как раздражалась, когда я прикасался к ней…

В его голосе звучала убежденность и окончательность.

— Но у нас ведь есть настоящее.

— Да, — повторил Нил печально. — Настоящее у нас есть.

Джэнет поцеловала его в щеку. Своей широкой ладонью он нежно отвел локон с ее лица и прикоснулся губами к ее глазам, осушая слезы.

— Я тебя всегда любил, дорогая моя девочка. И хочу, чтобы ты знала об этом.

У нее чуть не разорвалось сердце — с такой любовью и грустью он это сказал. Джэнет притянула его к себе. Жажда близости была нестерпима. Она хотела, чтобы его сердце билось у ее груди, страстно желала слиться с ним воедино — а там будь что будет.

Нил прижался щекой к ее щеке.

— Это неразумно, Джэнет, — прошептал он глухо.

— А мне все равно. Мы будем беспокоиться об этом завтра утром, но эта ночь принадлежит нам.

— То, что от нее осталось, — усмехнулся Нил, однако голос его вдруг охрип, и он снова завладел ее губами.

Желание сжигало их обоих. Джэнет еще успела услышать робкий голос рассудка, но что может слабый тростник перед натиском бури? Не только физическая страсть влекла ее сейчас к Нилу. Джэнет страстно хотелось, чтобы улыбка осветила его лицо, чтобы его глаза, полные муки, снова засияли радостью.

Она почувствовала, какое напряжение владеет Нилом, и ей вдруг захотелось отстраниться, пока еще не поздно. Ведь близость, полная, окончательная близость сделает вынужденное расставание еще горше. Ей еще мучительнее будет терять его, а она знала, что потеряет. Сомневаться не приходилось — он так ясно дал ей это понять.

Нил снова отвел локон с ее лица.

— Джэнет, я не оставлю семя в твоем лоне…

Но ей это было безразлично. Сердце гулко стучало в груди. Она знала, что он изнемогает от желания и теперь уже не свернет с пути страсти до конца.

Нил снял с Джэнет последние одежды и стал ласкать ее грудь. Он соблазнял ее, увлекал за собой в ту страну, где она еще не бывала. Джэнет казалось, что он воздвиг алтарь и на нем возлежала она, а он поклонялся ее телу, боготворил его и в то же время дерзко ласкал. И ее тело отвечало этим ласкам — так, что она сама себя не узнавала. Джэнет и не подозревала, что мужчина может заставить женское тело петь. Каждое прикосновение Нила было и нежно, и властно, и настойчиво, как движение смычка по струнам скрипки, и неумолимо вело к крещендо…

Джэнет вдруг увидела еще свежий безобразный рубец от мушкетной пули ее брата и легко, кончиками пальцев, коснулась раны. Он вздрогнул, и она отдернула руку.

— Нет, девочка, я дрожу не от боли. — Нил схватил ее пальцы и прижал к губам. — Если бы ты знала, — едва слышно сказал он, — как часто я об этом мечтал!

Джэнет вытянулась рядом с ним. Ей казалось, что она слышит, как часто и гулко стучит у него сердце. Еще никогда она не ощущала так остро близость другого человека, не испытывала такого удивительного единения, такой взаимности. Когда он вошел в нее, Джэнет показалось, что окружающий мир содрогнулся вместе с нею и звезды посыпались с небес.

Внезапно Нил оторвался от нее, оросив семенем постель. Джэнет молча смотрела, как он, вскочив с кровати, подошел к окну и долго стоял там, отвернувшись и сжав кулаки. Ей очень хотелось подойти к нему. Он выглядел таким одиноким. Теперь, без него, и она чувствовала себя снова брошенной и тоже одинокой. «Он никогда не потеряет над собой власть, — думала Джэнет. — И так будет всегда».

Нил повернулся. Лицо его снова казалось высеченным из камня. Подойдя, он сел на постель и взял ее руку в свои.

— Мне все равно, что твоя мать была больна, — сказала Джэнет.

— Но мне это не все равно. Я знаю, что это такое — быть ребенком больной матери. И никогда не подвергну такому испытанию твоего ребенка.

— Но ведь ты ничего не знаешь наверняка.

— Я, девочка, знаю достаточно.

Сердце ее разрывалось от боли — такой безнадежный был у него взгляд. Она и сама вдруг почувствовала всю горечь несбыточности.

Нил снова откинул локон с ее щеки, но теперь в этом жесте сквозила покорность судьбе.

— Я пойду. Тебе надо поспать.

— Останься со мной на эту ночь! — взмолилась Джэнет, забыв о самолюбии, гордости, былых сожалениях. Она хотела только одного — чувствовать рядом с собой его тепло, пусть всего лишь несколько часов. Завтра ему предстоит очень опасный путь, он снова будет рисковать собой ради нее и Алекса. И Джэнет не могла позволить ему сейчас уйти.

Нил едва заметно улыбнулся:

— Я не уверен, что смогу держаться от тебя на необходимом расстоянии.

— Надеюсь, что не сможешь.

— Ах ты, распутница моя!

Он внимательно смотрел на нее несколько секунд, затем подошел к столу, задул свечу и лег рядом с Джэнет на кровать. Она скользнула в его объятия, и он прижал ее к груди.

Так они и провели остаток ночи, ни на мгновение не размыкая объятий.

24

Весь следующий день Нил без устали гнал коня. Ему надо было очень многое успеть. Он мчался так, словно его оседлал бес. Нил хотел забыть события прошлой ночи, но это было невозможно, и оседлавший его бес сомнения насмешливо скалил зубы…