— Ты со мной не вернешься. И это не было вопросом.

Сьюзан хотела было запротестовать, но поняла, что это будет ложью.

— Нет.

Произнеся это слово, она будто воспряла духом. Сьюзан захотелось рассказать обо всем, что произошло за последние две недели, но она не могла говорить с монахиней о теплом теле, поцелуях и сильных мужских руках. Как объяснить сестре Мэри Маргарет, что она хочет оставить орден ради радостей плоти?

— Он необыкновенный человек, — заметила сестра Мэри Маргарет, не дождавшись от Сьюзан продолжения.

— Да.

— И он заставляет тебя чувствовать…

— Чудесно. — Слово слетело с языка, и девушка уже не могла остановиться. — Он заботится обо мне, сестра, я знаю. Он сделал меня счастливой. Когда я с ним, я думаю только о том, как мне с ним хорошо. Когда он уходит, я гадаю, когда мы снова увидимся. А когда он целует меня… — она замолчала. Женщина, с которой она разговаривала, была монахиней. Но сестра Мэри Маргарет улыбнулась Сьюзан. — Когда он меня целует, мне кажется, я могу покорить весь мир.

— И правда, можешь.

— Нет. — Внутри Сьюзан начал нарастать страх — вновь ожили страшные воспоминания. — Нет, не могу. — Обняв колени сестры Мэри Маргарет, она зарылась лицом в складки ее юбки. Радостное возбуждение обратилось в прах. — Я не могу покинуть орден. Я не могу. Иначе Господь накажет меня.

Мерин Дэниела скакал по долине, с легкостью прокладывая путь по пушистому снегу. Холмы предгорий подступали все ближе, обволакивая Дэниела зимним безмолвием, пока наконец и дыхание лошади не стало казаться посторонним звуком.

И о чем только думает Сьюзан, исчезнув в этом диком месте? Она, по крайней мере, должна была сказать кому-нибудь, куда едет… ей следовало сказать ему, куда она отправилась.

Шеф тем временем замедлил ход, передвигаясь вдоль скованного льдом ручья. Дэниелу на ум пришло, что Сьюзан ничем ему не обязана, особенно после того, как он своим нетерпением довел ее до крайности. Когда же он научится обуздывать свои дикие инстинкты? Почему у него не получается быть более терпимым, тактичным? Сострадать? Потому что он не заслужил такую женщину, как Сьюзан. Он давно уже простился с мыслью связать свою жизнь с подобной женщиной. Жизнь бросила его в мир убийц и отщепенцев. И хотя Дэниел служил закону, он стал походить на тех, за кем охотился, больше, чем ему того хотелось бы.

Конь вскарабкался по крутому берегу, когда Дэниела вдруг пронзило ощущение опасности. Он настолько отдался своим мыслям, что полностью потерял осторожность. Ни одной женщине еще не удавалось настолько подавить его инстинкт самосохранения. До этого момента.

Когда Крокер выехал на открытое пространство и увидел направляющегося к нему всадника, он понял, до какой степени забылся. Вскоре чуть левее показался еще один всадник, а справа — третий. Их продвижение не оставляло сомнений — они хотели остановить его.

У Дэниела заныло под ложечкой от нехорошего предчувствия. Если эти люди с такой легкостью обнаружили его, то Сьюзан они тоже не пропустили. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что он едет за ней.

Разум Дэниела залила слепая ярость. Он развернул коня, чтобы смутить мужчин и сбить их со следа Сьюзан. К своему ужасу, позади себя он увидел еще с полдюжины всадников. Винтовка мгновенно оказалась у Дэниела в руке. Он пригнулся к шее коня, ругая себя последними словами за то, что настолько размяк за несколько дней, проведенных в обществе женщины.

— Крокер!

За звуком его имени последовал резкий свист. Вражеский круг замер ярдах в пятидесяти от него: достаточно далеко, чтобы он не узнал их, и достаточно близко, чтобы оставаться легкой мишенью.

Наметанным в таких столкновениях глазом Дэниел выделил главного в группе и поднял винтовку.

— Черт, Дэниел, своих уже не различаешь? Рокочущий голос и движение, которым этот человек в свою очередь пригнулся к шее коня, чтобы избежать пули, враз погасили ярость Дэниела. Он оставил спусковой крючок. Напряжение спало так же быстро, как охватило его. — Брэкстон, ублюдок! Какого черта ты со своими людьми кидаешься на меня?

Увидев, что Дэниел опустил оружие, агент выпрямился в седле и снял шляпу, чтобы вытереть выступивший на лице пот.

— Кидаемся! Кидаемся? Да промчись мимо тебя стадо бизонов, ты не заметил бы.

Брэкстон дал сигнал сомкнуть круг.

Дэниел оглядел сухопарых мужчин, у многих из которых недоставало зубов, с чувством, похожим на радость. Последнее время ему то и дело приходилось работать с Брэкстоном Хиллом и его людьми. Между ними установилась странная связь, которая значит больше, чем дружба, но которая не позволяет слишком уж проявлять свои чувства, потому что каждый из них может умереть в любой момент. Брэкстон прочистил горло.

— Я видел молоденькую кобылку, за которой ты скачешь, Дэниел… я не о лошади, как ты понимаешь. Винить тебя тут нечего.

Знакомое чувство собственника охватило Дэниела, но Брэкстон не закончил.

— У меня для тебя послание от Каттера. Он хочет тебя видеть. Сейчас.

— Каттер?

Дэниел нахмурился, обвел взглядом присутствующих — самые лихие ребята из близлежащих западных территорий.

— Что, черт возьми, происходит? Мужчины неловко переглянулись, но промолчали.

— Он ждет тебя в той хижине у Манстеровой развилки, где мы были в прошлом году. — Брэкстон продолжал, будто не слыша вопроса Дэниела. — Мы с радостью проводим тебя туда.

Дэниел бросил на мужчин мрачный взгляд.

— Я в отпуске.

Брэкстон обдумал это заявление, перекатил во рту табак, который жевал, и выплюнул его на снег.

— Может, и в отпуске, а может, и нет, — загадочно проговорил он. — Лучше не заставляй Каттера ждать. У меня нет желания выслушивать его жалобы и ругань. — Наклонившись вперед, он вполголоса добавил: — У меня нет времени вытаскивать тебя из приюта, поэтому можешь заняться своими личными делами… личными.

Довольный произнесенной речью, Брэкстон отсалютовал Дэниелу двумя пальцами.

— Ладно, ребята, поехали. У нас еще есть дела до заката.

Мужчины пустили лошадей легким галопом, оставив после себя утоптанный снег и ощущение неловкости.

Воцарилась звенящая зимняя тишина, а Дэниел стоял и думал о годах, отданных долгу, и усталости, накопившейся за годы неприкаянной жизни. Он вдруг понял, что, озабоченный чувствами и страхами Сьюзан, не заметил, как она изменила его отношение к жизни.

Винтовка скользнула из онемевших пальцев обратно в седельную кобуру. Но не январский холод настолько обессилил Дэниела. Страх, непонятный, всепоглощающий страх. Получилось так, что он позволил себе нуждаться в ком-то.

Прищурившись из-за слепящего блеска солнца на снегу, Дэниел постарался подавить в себе этот страх. Его чувства к Сьюзан постепенно становились все сильнее и глубже, и он страшился того, что может произойти. Между ним и Сьюзан никогда ничего не может быть. Он страстно желает обладать ею, но она не из тех женщин, кого можно прятать в шкатулку, как безделушку, и доставать по мере надобности. Эта девушка подобна цветку, она требует постоянного внимания и заботы. Она заслуживает настоящего дома и настоящего мужа.

На какую-то секунду ему захотелось сделать все это для нее. Бросить свою работу, сделаться как все, жениться на Сьюзан и привести ее в дом на Охотничьей тропе. И строить там их совместную жизнь. Они могли бы завести кур, коров и уток. Он бы носил воду, а она готовила.

Иллюзия, не более реальная, чем навеянные опиумом видения. Дэниел не представлял, сможет ли он когда-нибудь осуществить все это. Он слишком долго работал на Пинкертонов, чтобы так легко порвать с агентством. Он не знал, сможет ли жить такой размеренной жизнью, и был уверен, что Сьюзан не выживет в его жестоком мире. Она сломается и умрет, как цветок зимой.

Дэниела охватила тоска. Их объятия украдкой будоражили его чувства, как хорошее вино. Что он сделал? С ней и с собой? Он разбудил Сьюзан для мира чувств и лишил ее наивной веры, что, уйдя в монастырь, она спасется от своих невзгод. Делая это, он не думал о будущем. Он слишком привязан к своей жизни, чтобы менять ее, и в ней нет места для такой невинной, как Сьюзан, женщины.

Сьюзан не должна прожить свою жизнь в одиночестве. Она обязательно найдет себе кого-нибудь. Правда, Дэниел подумал, что не сможет этого перенести.

Ударив лошадь каблуками, Дэниел возобновил свой путь. Может, надо оставить ее в покое. Если она станет монахиней, то окажется недосягаемой для Дэниела.

Но и не для кого другого.

Сестра Мэри Маргарет погладила Сьюзан по голове, успокаивая, но девушка даже не заметила этого. Она дрожала всем телом.

— Я не могу уйти, сестра Мэри Маргарет.

— Ты думаешь, что Господь уже принял за тебя решение? — Она пальцем приподняла подбородок Сьюзан, заставляя девушку посмотреть ей в глаза. — Сьюзан, очень немногие действительно рождены для такого служения. Вот почему женщины сначала живут в монастыре послушницами, а уж потом постригаются в монахини. Они должны найти ответ в глубине своего сердца. Ты еще не приняла постриг. Нет ничего страшного в том, чтобы покинуть орден, если Бог уготовил тебе другой путь.

Сестра Мэри Маргарет улыбнулась. По какой-то причине улыбка вызвала к жизни неясный образ другой красивой женщины. Видения прошлого пронеслись перед глазами Сьюзан.

«Мама?»

«Беги, Сьюзан».

Она, должно быть, всхлипнула, потому что Мэри Маргарет погладила ее по голове, большими пальцами утирая слезы девушки.

— Оставь, Сьюзан. Господь не требует твоей жизни как наказания за прошлое. Оставь.

Эти слова поразили Сьюзан в самое сердце. Она действительно использовала свою службу в школе как придуманный ею же способ наказания. За что? За то, что произошло, когда она была ребенком? За несчастный случай?