На ней была длинная легкая юбка, широкий тонкий свитер с большим вырезом, который спадал на один бок, оголяя плечо, на ногах домашние туфельки на каблуках, без задников, с открытыми носками. Почему-то именно эти туфельки потрясли Адорина – из них выглядывали маленькие пальчики. Копна рыжих волос, небрежно схваченных заколкой, подсвечивалась лучами солнца, добравшимися через окно кухни до прихожей.

Илья увидел и осознал ее всю в одно мгновение.

Они смотрели друг другу в глаза и молчали.

И что-то неслышное, понятное в этот момент только им происходило между ними.

Он говорил ей глазами обо всем – просил прощения, вставал на колени, признавался в любви – взглядом! Всем своим существом! Он не мог ничего сказать вслух. Да это было и не нужно.

Она смотрела на него и не верила. Невероятно! Не может быть, чтобы было так!

Может, – возражал он! Уговаривал, просил, требовал!

И любил!

И Юлька поверила!!! Задохнулась от нахлынувшего, прорвавшегося через все запреты, через страдания, отречения счастья!

Илья медленно поднял руку и протянул ей навстречу, предлагая весь мир. Юлька зачарованно смотрела на его открытую ожидающую ладонь, предлагающую ей весь мир. Осторожно, боясь спугнуть, поверить до конца, она вложила в руку Ильи свою ладошку. Он не делал никаких движений, не тянул к себе, оставляя право окончательного решения за ней.

И Юлька сделала шаг, переступая порог, не отводя взгляда от глаз Ильи.

– Юлик, кто пришел? – спросил Кирилл у нее за спиной, выходя в прихожую, и замер.

Она сделала еще один шаг к Илье, придвинувшись к нему вплотную и близко-близко заглянув ему в глаза.

– Юля! – позвал Кирилл.

Юлька и Илья, не отрывая друг от друга взглядов, развернулись и пошли к лестнице.

Медленно.

– Юля, ты куда? – крикнул Кирилл.

А они заторопились, стали быстро спускаться по ступенькам, держась за руки, – он впереди, она за ним.

– Юлька!!! – Кирилл выскочил из квартиры. – Оденься, там же мороз! Ты куда?

Она бежала за Ильей, стуча каблучками по ступенькам. Кирилл перегнулся через перила и крикнул:

– Юлька, вернись! Он уже один раз от тебя отказался, он снова откажется!

– Пусть!!! – радостно закричала в ответ Юлька, не останавливаясь. – Но это будет потом!!!

Они выскочили на холодную, морозную улицу, у подъезда стоял джип Адорина. На бегу он отключил сигнализацию, распахнул пассажирскую дверь, затолкал Юльку в машину, оббежал спереди, сел за руль и тронулся с места, взрывая снежные фонтаны из-под задних колес.

Отъехав пару кварталов, Илья остановил машину, повернулся к ней и произнес первые слова с момента их встречи:

– Никогда! Я никогда от тебя не откажусь и никому не отдам!

– Почему? – спросила она, сияя навстречу счастливым взглядом.

Непереносимая, невозможная рыжая бестия – ей надо, чтобы он сказал, все сказал!

– Потому что люблю!

Он притянул Юльку к себе и поцеловал, вложив в этот поцелуй все годы отказов и запретов, все мучения – свои и ее!

Оторвался, посмотрел близко.

– Люблю и хочу ужасно!

– Мы куда-то едем? – шепотом спросила Юлька, глядя на него затуманенным от поцелуя взглядом.

– Да! Домой!

– Хорошо! – прошептала она. – Значит, дорога предстоит длинная, вот ты и расскажешь: как меня любишь и хочешь. Подробно и с чувством!

Илья рассмеялся, завел машину и тронулся с места. Он рассказал Юльке, как ее любит, и подробно, не стесняясь в выражениях и деталях, – как хочет. И, не выдержав, загнал машину в карман трассы и показал – не всю озвученную им программу – немного, чтобы почувствовать ее, поверить в счастье и не сойти с ума до Москвы!


Они приехали в Питер в августе на джипе. Адорин наотрез отказывался отпускать ее одну, а Юлька не хотела добираться самолетом или поездом.

И ворчала, поднимаясь по лестнице:

– Нельзя было приехать раньше? Жара, душно, тяжело!

Илья поддерживал ее под локоть, помогая подниматься по ступенькам. Он поставил на пол, прислонив к стене возле знакомой двери, коробку с картинами, которые Юлька привезла Кириллу с Карелией в подарок, чмокнул ее в нос.

– Нельзя! – наконец соизволил ответить Илья. – Он в тебя влюблен и наверняка надеялся, что ты сбежишь от меня к нему. Теперь мои права на тебя видны всем, и никто не может их оспорить! Пусть твой Кирилл увидит, что надежды у него нет!

Юлька была на шестом месяце беременности. Адоринское «право на нее» выпирало весьма красноречиво.

– Ах, вот почему ты отказывался меня везти и мне не давал ехать! – ахнула Юлька и шлепнула его по рукам.

– Стратегия! – рассмеялся Илья. – Доказательство того, что ты принадлежишь мне, идет впереди тебя!

Илья еще разок поцеловал ее в нос и пошел к лестнице.

– Ты не зайдешь? – спросила Юлька.

– Нет, вам надо поговорить, а парню совсем не обязательно видеть счастливого соперника. Я в машине подожду.

Он быстро и легко спускался по ступенькам, что-то насвистывая. Юлька рассмеялась. Перегнувшись через перила, крикнула ему:

– Ты ведешь себя как сытый самодовольный кот, наевшийся сметаны!

– А я такой и есть, Рыжик! – весело ответил Адорин.

Но тут же остановился, посмотрел вверх на нее и громко крикнул:

– Немедленно отойди от перил! У тебя может закружиться голова!

Юлька махнула ему рукой и вернулась к двери. Потом решительно вдохнула и нажала на звонок.

– Привет, Кирилл! – поздоровалась Юлька, когда он открыл дверь.

– Юля? – удивился Кирилл.

– Возьми, пожалуйста, коробку, – попросила она. – Это картины для тебя и Кары.

Юлька привезла две новые работы. Она для них, своих питерских друзей, и рисовала, думая и вспоминая время, проведенное в Санкт-Петербурге, Кирилла, их жизнь вдвоем, его признание…

Кирилл с Карелией зимой собрали брошенные ею при побеге вещи и отправили машиной в Москву. Юлька не знала, как их благодарить, – самой ей было некогда этим заняться, она не могла оторваться от Ильи. Кара смеялась по телефону, когда Юлька рассыпалась в благодарностях:

– Да брось ты! Все понятно, тебе не до вещей, у тебя затянувшийся медовый месяц!

– Что-то в этом роде! – смеялась в ответ Юлька.

Она рассказала Кириллу о своих делах, хотя что рассказывать, как сказал Илья, все и так видно. Оба старательно обходили тему их взаимоотношений, чувствуя некое смущение.

И все же, когда она уже собиралась уходить, Кирилл неожиданно произнес:

– Знаешь, когда ты сбежала, я очень разозлился, обиделся страшно – ну как же, меня, такого офигенного мужика, и бросили, проигнорировали, предпочли другого! Хотел все твои вещи и картины выбросить, пил три дня, ущемленное самолюбие выло ужасно. А когда первая шоковая реакция прошла и я смог рассуждать трезво, то неожиданно понял, что ничего бы у нас с тобой не сложилось, Рыжая.

Юлька притихла и смотрела на него внимательно.

– Как оказалось, я тебя и не знал совсем, не понял, не раскумекал до конца твоего характера. Это ты тихая была, потому что боль переживала, раны лечила и не представляла, как жить дальше. И просто устала за много лет от своих мучений. А когда ты рванула раздетая, в одних тапочках по морозу за ним, я понял, что в тебе такое неистовство есть – безудержное, наотмашь, рыжее, огненное! И живешь ты так, это твое нутро, которое ты здесь совсем не проявляла. Я понял, что не потянул бы такие страсти. Я другой, мне нужна женщина, для которой я непререкаемый авторитет, которая никогда не будет делать наперекор, если она так решила. Я не смог бы долго жить с твоим темпераментом, с огнем этим, с твоей самостоятельностью. Не потянул бы! У тебя все на полную катушку – жизнь, любовь, нелюбовь, творчество! И ты сильнее меня, а этого я не приемлю, когда женщина сильнее меня! Ладно, Рыжая, проехали! Считай это моим преклонением перед тобой как личностью! И женщиной.

Он усмехнулся и поцеловал ее в щеку, прощаясь.

– Будь счастлива, Рыжая!

– Буду! – пообещала Юлька.

Пять лет спустя

Иногда Адорин просыпался по ночам. Он осторожно выбирался из постели, чтобы не разбудить Юльку, и шел проверять детей. Илья заходил в комнату Тимки, поправлял на нем одеяло, гладил по голове, стоял, смотрел несколько минут на старшенького сына. Уже совсем большой – одиннадцать лет! У Тимки начинался подростковый возраст, который нисколько не испортил его характер. Они пережили Ленины отчаянные попытки забрать мальчика в Америку в прошлом году. Илья не возражал, но настоял на том, что сын сам должен решать, ехать ему или остаться. Собрали семейный совет, поговорили о том, что ему даст жизнь в Америке, рассказали о перспективах, стараясь не давить. Лена не сомневалась, что он поедет, но Темка, выслушав родителей внимательно и молча, твердо отказался. Все были поражены! Как?

– Мам, я тебя люблю и буду приезжать каждые каникулы, но жить хочу здесь, с папой!

Лена уговаривала, рыдала, просила, обвиняла Адорина, что это он настраивает мальчика против нее, но Тимка, проводивший с матерью все время, пока она гостила в Москве, что-то ей там такое объяснил, и она успокоилась. Юлька с Ильей поражались силе его характера и спокойной убежденности в правоте своих решений. Да, мальчик растет и станет настоящим мужчиной!

Илья выходил из его комнаты и заглядывал во вторую детскую. Там горел ночник – смешной пузатый гном со светящимся фонарем в руке. Юлька купила его в Австрии, в деревенском магазине, когда они ездили вдвоем отдыхать.

Пятилетний Федор спал, раскинув руки и ноги, сбив в кучу одеяло, тихонько посапывая во сне. Илья улыбался, расправлял одеяло и укрывал сынишку – дело, в принципе, бесполезное, через минут десять одеяло будет в том же состоянии: скомканное и где-нибудь сбоку. Илья целовал Федора в макушку и переходил к другой детской кроватке, где спала полуторагодовалая Катерина.

Папина дочка! Любимица всей семьи.