Татьяна Алюшина - Далекий мой, единственный…

Когда ей было года три, она разрисовала все доступные ей места на стенах квартиры. Папа с мамой пришли с работы и, зайдя в свою спальню, остановились, впав в небольшой шок – стены комнаты в Юлькин (тогда еще, слава богу, маленький) рост были раскрашены зеленой акварельной краской, изображавшей траву.

– Мам! – закричал папа. – Что это такое?

С Юлькой тогда сидела бабушка, потому что родители работали: папа в двух своих институтах, а мама в его же институте преподавала студентам английский.

– Что? – пришла бабушка на зов сына с Юлькой на руках, такой же зеленой, как и трава на стенах.

– Вот это что? – показал папа на стены, а посмотрев на счастливо улыбающуюся дочь, указал и на нее. – И это?

– Юлечка нарисовала траву. Правда, здорово получилось?

– А ты куда смотрела, когда она рисовала? – спросил папа.

– Как куда? Я ей помогала. Одна она бы с таким объемом работы не справилась, – гордо ответила бабушка.

– А что, мне нравится! – вступилась мама. – Живенько так, как в поле.

– Как в дурдоме! – проворчал папа. – Все зеленое, и Юлька тоже!

– У ребенка явный талант! – восхищалась бабушка. – Ей надо обязательно заниматься рисованием!

– А можно не на обоях? – взмолился папа.

– У нее масштабное видение! – рассмеялась бабушка.

Мама с папой смирились – да пусть рисует, где хочет, может, действительно талант. Так Юлька, получив полную свободу и, что самое важное, перестав посягать на папины бумаги как на предмет, где можно рисовать, стала размалевывать стены квартиры.

Родители от этого безобразия только вздыхали, но терпели. На ремонт у них не хватало ни сил, ни времени, но надо было как-то ликвидировать ее художества. Папа придумал гениально простое решение, и через год после «первой травы» в спальне, когда стены закончились и дитя стало поглядывать на его рабочий стол в поисках бумаги, он обклеил все стены снизу белым ватманом – рисуй, ребенок!

И малышка рисовала. Много и с удовольствием.

Когда Юлька стала постарше, ее отдали в художественную школу, и родители, вздохнув с облегчением, все-таки сделали ремонт.

Поэтому никого не удивило, когда она смастерила из старых выцветших штор сказочно красивый театральный занавес, разрисовала костюмы и придумала декорации. Юлька была инициатором, постановщиком и главным художником всех дачных спектаклей, а впрочем, во многом и самой их дачной жизни.

Так замечательно и от этого несправедливо, невероятно быстро пролетело то лето, когда ей было десять лет и она первый раз встретилась с Ильей.

Илье Андреевичу Адорину было в то лето двадцать пять лет.

Он увлекся и начал заниматься наукой еще в школе. Ему было до такой степени интересно, что он зачитывался толстенными научными книгами как художественной литературой. Влегкую поступив в институт, как нынче говорят подростки – не парясь, он учился с постоянным ощущением радости. И уже на втором курсе он занялся научной работой под руководством Игоря Дмитриевича, тогда еще кандидата наук. А дальше по обычным накатанным рельсам – на четвертом курсе Расков выбил ему ставку лаборанта, чтобы тот мог немного подработать, на пятом Илья сдал два экзамена на кандидатский минимум. Блестяще защитил диплом и на его основе написал кандидатскую, через год сдал профилирующий экзамен, а потом и защитился.

Нельзя сказать, что Илья любил дело, которым занимался, – такая постная формулировка не может передать всех тех чувств, ощущений, которые он испытывал, работая.

Он жил этим, дышал, состоял из этого, всегда держа в голове формулы, алгоритмы, а находя верное решение, испытывал такие невероятные по накалу чувства, которые не с чем даже сравнить.

Сто раз прав был Бернард Шоу, когда сказал: «Интеллект – это страсть, и Декарт получал больше удовлетворения и удовольствия, чем Казанова!»

Да, да! Именно так! Это страсть, предощущение победы, когда чувствуешь: вот сейчас, вот где-то близко, вот так правильно – и получаешь, делаешь! И все звенит внутри, ликует, и сил в тебе, как в десятерых, и хочется прыгать до потолка, и приходит невероятное, искрящееся состояние полного счастья!

И снова поиск, трудный, мучительный, интересный.

Это была его жизнь. И он так ее любил, что ни за какое сокровище в мире не согласился бы променять на что-то еще!

То лето, когда Илья первый раз приехал на дачу к Расковым, было особенно замечательным. Они с Игорем Дмитриевичем бились над одной ну никак не поддающейся проблемой и вдруг, всего за неделю, кардинально поменяв подход и описание, расщелкали ее! Это было так здорово и неожиданно!

Илья чувствовал себя победителем, героем, абсолютным чемпионом! И влюбленность в него бесшабашной, искренней, непосредственной Юльки словно явилась ознаменованием этой победы.

С женой Игоря Дмитриевича, Мариной, Илья был знаком давно, она преподавала в их институте английский и знала Адорина со второго курса, когда тот начал работать с ее мужем, а вот их дочь Юльку он увидел впервые, но слышал о ней и ее проделках от нежных родителей ой как много.

Разумеется, она оказалась необыкновенной девочкой. Ярко-рыжие волосы, закручивающиеся в кучеряшки, голубые восторженные глаза, худенькие ручки-ножки и белая, как алебастр, кожа, на удивление, без единой веснушки. Внешне вроде самая обыкновенная, необыкновенной ее делали цвет волос, глаза и именно этот оттенок кожи, а еще ум, чувство юмора, неиссякаемая энергия и явные задатки таланта художника.

Она так искренне, открыто и безапелляционно была в него влюблена, как только может быть влюблена маленькая девочка, что сначала Илья даже перепугался, но Марина с Игорем его успокоили:

– Да пройдет! Это у девочки подростковый возраст начинается, ей непременно надо в кого-то влюбиться, и обязательно во взрослого. Юлька у нас эмоциональная – сегодня любит, завтра нет.

Он старался вести себя как можно тактичнее, чтобы не обидеть ненароком, не задеть ее чувств. Но усмехался и качал головой, когда ловил себя на том, что скучает по этому Рыжику и торопится к Расковым, чтобы услышать встречающее его неизменно восторженное: «Илья приехал!» И подхватить с разбегу на руки, покружить, чмокнуть в рыжую макушку. Юлька любила его неподдельно и совершенно безусловно. Он впитывал в себя это, понимая, что вряд ли какая-либо женщина будет его так любить: чисто и по-детски честно.

Илья с удовольствием, впрочем, как и все взрослые, принимал участие во всех ее задумках и проектах. Рисовал, делал костюмы, наносил «черновую» краску на декорации, оставляя основные штрихи творцу. С Юлькой и ее дачными друзьями ходил в лес, на речку, где плавал наперегонки, нырял вместе с ними со старой ивы в воду, играл в волейбол, гонялся за непослушной соседской козой, умудрявшейся непонятно каким образом выдернуть колышек, вбитый в землю, к которому была привязана.

А вечерами они часто сидели на ступеньках веранды, и Илья рассказывал им о Египте и Риме, о Дании и Норвегии, о фараонах и римских императорах, о викингах и Наполеоне.

И такое это было прекрасное лето!

Следующее лето начиналось так же замечательно и радостно, но оказалось омрачено его приездом с девушкой. После этого все стало как-то не так.

Игорь Дмитриевич в пятницу вечером, по обыкновению, пригласил его.

– Ну что, Илья, давай рванем к нам на все выходные. А в понедельник вместе поедем в институт. Хозяин обещал баньку к вечеру затопить, напаримся, а завтра шашлык организуем.

– Было бы здорово! Но, увы, я в выходные встречаюсь с девушкой.

– Так бери ее с собой! Еще лучше, отдохнете на природе, у нас теперь летняя пристройка есть, хозяева специально сделали для наших многочисленных гостей.

– А Юлька как же? – осторожно спросил Илья.

– А что Юлька? По-моему, ей самое время понять, что ты взрослый мужчина и в ухажеры ей не подходишь. Пора ей найти другой предмет для обожания. Может, она тебя уже разлюбила, вы за зиму всего три раза виделись.

Но Игорь Дмитриевич ошибался, опять недооценив характер дочери.

Юлька ждала это лето особенно нетерпеливо, как никогда.

Ну еще бы!

Ведь летом обязательно, обязательно приедет Илья к ним на дачу! И повторится все, как в прошлом году: речка, спектакли, походы в лес, а вечерами они будут сидеть на веранде, и он будет рассказывать что-нибудь, а она будет держать его за руку! И счастье устроится в ее сердечке теплым котенком.

Он приехал, только не в первые выходные июня, а в следующие. С диким криком африканского туземца: «Илья приехал!» Юлька понеслась к калитке, в которую он входил.

Она уже часа полтора не уходила от дома, дожидаясь их с папой приезда. Юлька кинулась Илье на шею, обвила его, как обезьянка, руками и ногами, он рассмеялся, покружил ее, поцеловал в макушку.

– Привет, Рыжик! Как я рад тебя видеть! Ты стала еще красивей! – сказал он и поставил ее на землю.

– Идем, идем скорее! – торопила Юлька, ухватив Илью за руку. – Мама давно стол накрыла, а вас все нет!

– Подожди, Юль, я не один.

Он сделал шаг в сторону, пропуская вперед незнакомую девушку и Игоря Дмитриевича.

– Может, с отцом поздороваешься? – спросил папа.

– Привет, па! – быстро ответила Юлька и чмокнула отца в щеку.

– Познакомься, Юля, это Инга, – представил девушку Илья.

– Здравствуйте, – улыбнулась та.

Симпатичная, стройная блондинка лет двадцати, Юльке она категорически не понравилась. Совсем и сразу.

– Вы сестра Ильи? – ехидно спросила Юлька, тряхнув рыжими кудряшками, выбившимися из хвоста.

– Нет, – удивилась девушка.

– Давайте за стол! – позвала с веранды мама. – Вы и так опоздали.

Она наблюдала встречу дочери с Ильей и его спутницей и поспешила вмешаться, на всякий случай. Даже не на всякий, а на данный конкретный – уж зная-то свою дочь!

За столом папа с Ильей, наверное, первый раз не говорили о работе, стараясь сгладить напряженную атмосферу, которую создала Юлька.