Затем они отправились к берегам Греции, и шесть месяцев плавали от одного греческого острова к другому. В маленьких тавернах Кристина пила местные вина с таким же удовольствием, как и отец. Ей исполнилось шестнадцать, она потеряла последние черты детскости и превратилась в девушку. Она держала себя как принцесса; походка у нее была грациозная, чуть покачивающаяся, сводящая с ума мужчин. Густые шелковистые ресницы обрамляли черные, живые, широко поставленные глаза. Капитан Хаворт никогда не уставал любоваться очаровательной линией щек и мягкими очертаниями губ дочери. Кристина была поистине писаной красавицей.

Троя находилась в двадцати километрах от порта, и они взяли напрокат лошадей. За последние месяцы Кристина стала опытной наездницей. Дорога вилась между холмами. Сосновые леса, росшие по склонам, источали запах хвои. Внизу поблескивало удивительно голубое Эгейское море. Когда они достигли руин Трои, отец продекламировал ей Теннисона.

Это был последний день безоблачного счастья Кристины. И она будто знала, что уже немолодой леди вспомнит этот день – вспомнит ласковые прикосновения бриза к ее щекам, вспомнит веселый смех отца, когда они продирались сквозь заросли чертополоха и колючек к дворцу Приама, вспомнит, как смотрели на спокойную гладь моря, представляя себе плывущие по нему античные корабли. Кристина нашла место древнего сражения и прошлась по нему, как, должно быть, в незапамятные времена это сделала Елена.

На следующий день Джон Хаворт почувствовал себя неважно, однако приписал это вчерашней усталости. Он направил «Счастливую звезду» в Мраморное море, через пролив Дарданеллы, и Кристина никак не могла поверить, что можно видеть одновременно Азию справа и Европу слева. Зеленые волны древнего Геллеспонта мерно плескались о борт судна, и Кристина, зная о лорде Байроне, вдруг тоже захотела поплавать в теплой воде. Однако, увидев утомленное лицо отца, она попросила его направить «Счастливую звезду» не в Стамбул, как они намечали, а в ближайшую рыбацкую деревушку.

Джон Хаворт был откровенно рад этому. До Стамбула нужно было плыть целый день, а он чувствовал неимоверную усталость.

На следующее утро Джон Хаворт после некоторых колебаний сказал Кристине:

– Ты очень огорчишься, девочка моя, если отсюда мы повернем к дому?

Кристина постаралась скрыть разочарование и обняла отца.

– Разумеется, нет. Мы плаваем два года. Я буду рада вернуться в Англию.

Она весьма милая и искусная лгунья, с любовью подумал отец. Но делать нечего, надо было возвращаться: ему необходимо повидаться с сестрой, живущей в Северном Йоркшире. Сестрой, которая давно отреклась от него.

Джон Хаворт невесело улыбнулся. Должно быть, она испытает потрясение, когда он переступит ее порог. Однако нужно позаботиться о Кристине. Он знал, что дни его сочтены.

Теперь они двигались целенаправленно, останавливаясь лишь для того, чтобы запастись провизией. Близ Малаги Джон Хаворт посетил таверну, где впервые увидел танец своей возлюбленной Карлотты. Она хлопала над головой в ладоши и надменно откидывала голову назад. Он помнил каждый изгиб ее тела, которое так любил. Ему казалось, что Карлотта рядом с ним, когда он возвращался по тихим улочкам к причалу, где стояла «Счастливая звезда», и поднимался на борт.

– Кристина! -, сказал он, ловя ртом воздух.

Дочь появилась в то же мгновение. Едва бросив взгляд на побелевшее, искаженное лицо отца, она закричала что есть сил, призывая на помощь Неда.

Опустившись на колени, сжимая отцовскую руку, она в отчаянии спрашивала:

– Что это? Что случилось? Это лихорадка? Джон с усилием покачал головой.

– Сердце, – прошептал он. – Это все.

– Нет! Нед, быстро! Бренди!

Отец улыбнулся, и она почувствовала, что его ладонь тихонько сжимает ей руку.

– Перо и бумагу, – с трудом произнес он.

Спотыкаясь, Кристина бросилась к его бюро, схватила перо с бумагой и торопливо сунула отцу в руки. Он стал писать: «Дорогая сестра…» Перо выпало из его пальцев.

– Папочка! – Кристина обхватила ладонями лицо отца, заклиная его жить.

Он слабо улыбнулся и, несмотря на нестерпимую боль в сердце, открыл глаза.

– Карлотта… Она ждет меня… Она ждет меня очень давно… – Гримаса исказила его черты. Он закрыл глаза и умер.

Кристина опустилась на колени возле отца, продолжая держать его руку. Она разразилась рыданиями и не замечала, что Нед безуспешно пытается поднять ее и заставить выпить бренди.

Когда рыдания сами по себе стихли, она, глядя перед собой в одну точку, сказала:

– Плывем к проливу, Нед.

– Упаси тебя Господь, Кристина! Вдвоем мы не дойдем на «Счастливой звезде» и до Португалии.

– Я имею в виду – к Гибралтарскому проливу, Нед, – сказала Кристина. В ее голосе послышались металлические нотки, и Нед не решился возражать.

Девушка знала о том, как была похоронена ее мать. И она приняла решение похоронить отца точно таким же образом и примерно на том же самом месте. Правда, ей не из чего было соорудить похоронный плот.

Кристина отходила от тела отца лишь для того, чтобы помочь Неду управиться с парусами. Они миновали Гибралтарский пролив и вышли в Атлантический океан. Когда берег исчез из виду, юная девушка и немолодой мужчина закутали тело Джона Хаворта в прочную парусину и не без труда вынесли его на палубу.

Они положили тело на краю палубы. Нед вознес молитву, высморкался и вытер слезы тыльной стороной ладони. Кристина стояла в молчании несколько минут, глядя, как вздымаются и перекатываются волны. Она беззвучно прочитала собственную молитву, затем вдвоем они подняли тело – и серо-зеленые глубины приняли в свое лоно капитана Джона Хаворта.

Сочтя свою миссию выполненной, Кристина приказала Неду повернуть к берегу и начать медленное, долгое возвращение к дому. Они плыли вдоль побережья Португалии, затем Франции, пока не достигли Бреста. После нелегкого перехода через Ла-Манш Кристина наконец увидела белые скалы Англии. Они не пробудили особого волнения в ее душе. Единственная причина ее возвращения в Ливерпуль заключалась в том, что она должна сообщить дяде Миллеру о смерти отца. Что касается Неда, то здесь был его дом, и он хотел сюда вернуться.

Девушка не думала о том, что будет с ней или со «Счастливой звездой». Ее отец умер. О чем можно думать?

Кристине пришлось собрать в кулак всю свою волю, когда она отправилась к дяде Миллеру. Ничего не поделаешь, выполнить эту миссию – ее долг. Она шла по мощёным улочкам, приковывая к себе взгляды местных жителей, с каким-то неосознанным высокомерием.

В доме Миллера ничего не изменилось за время долгого путешествия Кристины. Все то же запустение, все та же грязь. Бал правила нищета. Кристина еще не оправилась от ошеломившего ее горя, чтобы замечать то задумчивые, то плотоядные взгляды Эрнеста Миллера, когда он выражал ей соболезнование и приглашал выпить с ними чаю.

Его жена была искренне опечалена смертью единственного человека, который был добр к ней, и, чувствуя это, Кристина осталась, чтобы подбодрить ее. Она не заметила, как Эрнест Миллер выскользнул из дома и едва не бегом отправился в порт.

В комнате было грязно, и Кристина, обрадованная отсутствием кузена отца, взялась за уборку, как некогда это делал отец. Тяжелая физическая работа – единственное лекарство от душевной боли.

Было уже темно, когда через несколько часов девушка вернулась в порт.

Она увидела на набережной Неда, у ног которого лежали его нехитрые пожитки.

– Ты так быстро покидаешь меня, Нед? – удивленно спросила она.

Переминаясь с ноги на ногу, Нед ответил:

– Похоже, мне ничего другого не остается при нынешних обстоятельствах.

– При каких обстоятельствах? – недоуменно спросила Кристина.

Бросив взгляд в сторону «Счастливой звезды», она увидела массивную фигуру Эрнеста Миллера на борту. Сколько она себя помнила, на судно никогда не ступала его нога. Это было ее судно! Ее и отца. И таким, как Миллер, на «Счастливой звезде» нечего было делать. Ее охватил гнев. Увидев, как сверкнули глаза и вспыхнули щеки Кристины, Нед понял, что она собирается подняться на борт, и предостерегающе сжал ее руку.

– Из этого ничего не выйдет, девочка. Я слишком старый, из меня уже плохой помощник. Надо принять то, что посылает Господь. Это единственный путь. – Нед взял в руки свою холщовую сумку и навсегда ушел из ее жизни.

Взбешенная Кристина взлетела на борт судна и выхватила бесценную отцовскую книгу из грязных рук Эрнеста Миллера.

– Какого черта вы делаете на борту моего судна?! Убирайтесь отсюда! Немедленно!

Эрнест Миллер стоял не двигаясь, его живот нависал над широким кожаным ремнем, маленькие поросячьи глазки блестели на фоне багрового лица.

– А ты не горячись. Кто тебе сказал, что это твое судно?

– Какое может быть сомнение, что оно мое?

Он начал гоготать и потянулся за графином с бренди. Кристина резким движением выбила графин из его руки, бренди выплеснулось ему на грязную рубашку и брюки. Выражение лица Миллера мгновенно изменилось. Он угрожающе двинулся вперед, и Кристина вдруг увидела, какой жестокий у него взгляд.

– Тогда где завещание твоего отца? Я обыскался его, но так и не нашел.

Бюро было раскрыто, бумаги разбросаны по полу.

– Поскольку я ближайший родственник, то «Счастливая звезда» отныне моя, а ты, моя несовершеннолетняя племянница, находишься под моей опекой.

Кристина отступила назад:

– Нет! Я вам не племянница!

Ей никогда не приходило в голову поискать завещание. А сейчас она вдруг со всей определенностью поняла, что если оно и было, Эрнест Миллер его уничтожил.

Не завещание ли хотел написать ее отец, когда перед самой смертью попросил подать ему перо и бумагу? И что это за сестра, которой он собирался писать?

– Вам придется иметь дело с сестрой моего отца, – блефуя, сказала Кристина.

Некоторое время Эрнест Миллер, нахмурив лоб, молчал, а затем расхохотался: