Неделю лопатил имеющиеся документы и рылся на серверах европейских стран, но обобщающую справку составил, как мне показалось, очень качественную. Иван Игоревич остался доволен.

А через неделю я был вызван в кабинет Сажина.

— Головко, объясните мне, почему вы отправили справку своему бывшему начальнику? — словно змея прошипел Вячеслав Максимович. — Космодром сейчас стоит на ушах. Там такое вскрылось, что с постов могут полететь многие. Как вы до этого додумались?

— Апельсины и мандарины.

— Что значит апельсины и мандарины?

— В рационе офицеров космодрома не была фруктов.

— Вы хотите сказать, что из-за этого все началось?

— Да.

— Объясните.

— Нас кормили в приличной офицерской столовой. Питание было калорийным и разнообразным, но мне все время казалось, что чего-то не хватает. Грибы, огурцы и помидоры в консервированном виде ешь, сколько влезет, и квашеной капустой можно закусить. На столы, в различных видах подавались местные ягоды: морошка, черная и красная смородина, черника, голубика, черемуха, брусника, клюква и другие. Никто не спорит, они вкусны и питательны. Но я подумал: почему нет цитрусовых и яблок? Кто кушает киви и виноград? И есть ли они вообще в Плесецке и округе. Пришлось немного поездить и посмотреть, как живут люди в районе, близком к Крайнему Северу. Скажу откровенно, нелегко им живется. Холодно, и продукты стоят дорого. Толкаясь среди людей, насобирал кое-какую информацию, проверка которой относится к компетенции бывших моих коллег. Поэтому собранные сведения им адресовал.

— Отсутствие апельсин помогло вам выстроить всю цепочку возможных злоупотреблений?

— Как вы знаете, я много читаю, и обладаю неплохой памятью, что позволяет мне проводить анализ информации. Накануне отъезда в командировку, мне попалась на глаза статья о поставках апельсинов в Россию из Египта. После прохождения санитарного контроля фрукты планировалось направить в северные районы страны. Вот я и вспомнил эту информацию, находясь в Плесецке. Короче говоря, иногда, чтобы все стало на свои места, сначала нужно все поставить на голову.

— Головко, вы, больше ничего не выкопали, ничего с ног на голову не поставили и через мою голову не действовали?

— Ну, в различные службы космодрома поставляются самые дешевые радиоэлектронные комплектующие, запасные части к компьютерной технике сомнительного качества и происхождения. Больше ничего не знаю.

— По электронике кому-то писали?

— Нет.

— Если я сообщу руководителю ревизионной группы об этом направлении работы, толк от этого будет?

— Думаю, да. Не будет плохих комплектующих, будет меньше отказов основного оборудования.

— Хотя и не нашей компетенции эта информация, но у нас общее дело — безопасность страны. Поэтому, подготовьте к завтрашнему дню на имя начальника своего управления, но за подписью начальника своего отдела соответствующую справку, где укажете свою фамилию в исполнителях, понятно? А уж генерал — майор Гаврилов знает, что делать дальше и доложит мне, как положено, в установленном не мной порядке. Порядок должен быть, порядок, это понятно? Справку эту вы сделаете также и для того, чтобы запомнить крепко-накрепко основы субординации, если в финуправлении МО вас некому учить было — это я принимаю решение, куда отправлять информацию, добытую моим подчиненным! Надеюсь вам все понятно или еще что-то разжевать?

— Понятно, товарищ генерал — майор. Разрешите выполнять?

«Да, — с досадой на себя подумал я, — слегка оплошал, хоть и несимпатичен мне этот генерал, но он прав. Поторопился, очень хотел навести порядок со снабжением военнослужащих, а о другом порядке — порядке прохождения документации — забыл впопыхах. Будет мне наука».

— Еще, чтобы вы не расслаблялись и развивали свое аналитическое мышление, возьмите для работы последнее дело Головко Ивана Константиновича, — Сажин протянул мне тощую папку с завязками. — Хочу сказать, что дело было очень сложным и закончилось не так, как ожидало руководство разведки.

— От этого дела уже нафталином должно пахнуть, почти тридцать лет прошло.

— Бывают серьезные дела, не имеющие срока давности, острая надобность во внесении ясности в которые возникает из оперативной необходимости, в оказавшихся, так сказать, смежными, делах — это из такой категории. Через неделю хочу услышать ваши выводы. Прошу учесть: в связи с задействованием в основной многоходовой операции, подошедшей к стадии реализации, нелегальной резидентуры, порученное вам дело находится на контроле на самом верху, — сказав последнюю фразу, генерал со значением показал пальцем куда-то наверх, куда я свой разноглазый взор подобострастно не устремлял, так как во мне его — подобострастия отродясь не было, да и знал прекрасно, что там всего лишь потолок, — Ладно, идите, работайте.

Шутки — прибаутки — в сторону: наконец-то конкретная задача поставлена, буду вникать в последнее дело деда со всем упорством и серьезностью. Пока трудно понять, в чем состоит главный смысл этого поручения, действительно ли за всем этим стоит реальная операция нелегальной разведки или что-то иное, шкурное. Выводы делать преждевременно. Ясно одно — каким-то невообразимым образом во всем этом задействована моя семья. Меня хотят использовать — это однозначно. В благих целях или нет — вопрос. Хотя интуиция подсказывала мне: нет, не в благих, а значит естественно ожидать подстав и подлянок, как пить дать, что-то возникнет.

И я, естественно, умолчу об информации, полученной от Говоркова и от прекрасной Ирины. Вспоминая ее — я теребил монетку, и наоборот: обращая внимание на цепочку — всегда вспоминал те, не подлежащие забвению и в прямом смысле слова головокружительные ощущения. Надо испытать проверенный способ — мою золотую Фортуну. Так, на всякий случай и не у всех на виду. Иначе подумают, что приняли на службу в святая святых отечественных спецслужб какого-то экстрасенса — любителя, шута горохового. Ворожить, видите ли он будет в самой штаб-квартире, еще косточки выбросит для гадания…

Я, невольно вспомнив рассказ любимого преподавателя о его агенте-вуду, подумал: все-таки в этом рассказе есть рациональное зерно. Использовали же Мессинга. Он, что — лучше моей помощницы — удачи? Да ни в коем случае! И я, решительно зайдя в туалетную кабинку, подбросил свой талисман. И первый, и второй бросок говорили об опасности и необходимости ухо держать востро. Так сказать: ушки на макушку и глаз да глаз. Подумал последнее — рассмеялся: о себе — ни в бровь, а в глаз. Ну и ну, закаламбурил, давно этого не было. Засмеявшись, вышел из кабинки, для конспирации спустив воду.

Да, тут я одной рукой выполнил требования конспирации, а другой, то есть своим даже для себя неожиданным смехом — нарушил. Обратил внимание на свои действия, даже ввел в ступор какого-то еще мне неизвестного коллегу, который, как я заметил, засуетился, ошарашено и воровато заглянул в кабинку, приподняв удивленно брови, чтобы его глазам лучше виделось, и повторно посмотрел на меня, пока я мыл руки. Задать вопрос он мне поостерегся, так как это — признак непрофессионализма, а вдруг так надо для какой-то тайной операции? За некоторые вопросы, знаете ли, могут не дать состариться, кому это надо? Мне вспомнилось из далекого детства как один лопоухий пацан — герой детского фильма спрашивал всех: «А что это вы здесь делаете, а?». Но свидетель моего неуместного смеха не побоялся — зашел в ту же кабинку и, не сомневаюсь, обследовал ее досконально. Мелочь, но это внимание товарища, не сомневаюсь, станет достоянием коллег. Чепуха, конечно, но… Но главное: третий раз Фортуна ко мне благоволила. Ничего — это такая просто мистическая составляющая моего «Я». Мне так интересно, да и в тонусе определенном поддерживает. Я, конечно, и без этих ритуалов буду соблюдать повышенную осторожность — все же я нормальный человек. Правда, где-то в глубине души остался какой — то юношеский азарт, что ли. Это не то, что детство в одном месте играет. Ну, прихоть такая, игра безобидная! Себя наивно проверяю — осталась еще причитающаяся мне удача — да, ну и отлично! Всегда это приятно еще раз от кого-то услышать, пусть и от золотой монетки! Это у меня как мужская игрушка, сродни хорошей зажигалке или спиннингу уловистому или ружью удачливому. Все равно решения принимаю на основе всесторонне проанализированной информации, а также интуиции.

Почему-то мне казалось, что генерал возложенную на меня задачу делить с нашими аналитиками остерегается. Это тоже о многом говорило. Но за пределами наших сейфов и компьютеров со всей нашей системой защиты информации много чего полезного для меня можно в наше время добыть.

Поэтому-то я утаю и тот факт, что огромный объем открытой информации мне подберет мой старый друг Алексей, с которым у меня состоялся такой разговор с очередного «безопасного» телефона.

— Привет мой стройный розовощекий друг, — радостно обратился я к Алексею и, вспомнив о том, что после неизвестной «Обществу защиты животных» битвы с шаловливым котом Персиком Юля надолго перекрыла своему незадачливому возлюбленному краник поступления в его организм «живительной влаги», жалостливым тоном добавил,— Привет, трезвенник. Как ты там, держишься? Уважаю!

— Да ладно тебе, Фортуна, какой я тебе трезвенник. Трезвенник — это человек с патологически бедной фантазией, он, горемыка, не может даже придумать нормальный повод выпить. У меня с фантазией все окей. Я хоть сейчас, на пустом месте, не сойти мне с этого места, придумаю легко и непринужденно, но я в завязке на идейной основе — перед любимой женщиной стыдно. Да и перед Персиком тоже.

— Вот видишь, а ты все гундел, что он дармоед и бездельник, что пользы от него, вишь, никакой. А ведь ты не без его бескорыстной помощи, вон, жизнь новую начал…

— Проблема у нас с Персиком, Влад…Юля все плачет да по ветеринарам его все возит. А те ничего утешительного сказать не могут, головами только качают — старенький он у нас, что-то с кишками, забиваются его длиннющей шестью намертво: любит себя повылизывать, не запретишь. В общем, даже у меня сердце сжимается — лежит он целыми днями тихо-тихо, не скачет, в обувь мою не гадит, не шкодит, еду не ворует, не царапает ничего, смотрит грустными глазами…