Изложение сложного секретного материала, все более напоминавшее выступление известного артиста Задорнова, продолжалось. Мы, правда, сначала давились смехом, дальше — больше, стали открыто смеяться, а сейчас и вовсе некоторые аж хрюкали и утирали от дикого восхищения происходящим носовые выделения — проявления полного восторга от раскрывшегося перед нами действа.

— Так вот, продолжу, — сменил позу полковник. — Нет, как говорилось классиком, повести печальнее на свете. Я стал все более активно сверяться с прорезью, заглядывал внутрь нее по азимуту сначала левым, позже и правым глазом, один раз даже двумя пробовал, но узковата щелочка, узковата оказалась, зараза. Брал очередной камень, пытался его раскрыть. А не тут — то было, видите ли, уважаемые. Пойми его: тот это камень, но крепко-накрепко заклеен «Моментом» — раз — и все, навсегда, или не тот, а просто булыжник бесполезный для нашего правого дела, да и левого тоже — всякие дела бывают, но об этом позже, позже! Я, как последний дурак его туда-сюда кручу-верчу, на что-то бесполезно надеясь, бранясь абсолютно нецензурно, а русского перематерить вы же знаете, все равно, что перекусать акулу, но об акулах империализма — в другой раз. Так вот ругаюсь уже в присутствии малолетних детей, раскрывших рты от восхищения от новых, загадочных, но звучащих как песня, слов, и беременных женщин, стыдливо их, то есть рты, прикрывающих ладошками, чтобы ненароком не стать за мной повторять — это у них, беременных, как токсикоз, если кто еще не знает, да. Встал на колени и заработал еще активнее: приговаривая, как Чапай, уходя от белогвардейской пули, врешь — не возьмешь!

Я корячился там со всеми своими ревматическими суставами и остеохондрозами сначала под сочувствующими взглядами. Затем вокруг меня люди столпились в предельном возбуждении. Автобусы уже уходили полупустые, и это в час пик, прошу заметить, товарищи! Некоторые стали давать советы, какой камень, какой рукой брать, и где его надавить, чтоб открылся, гад, сволочь такая, но явно спутали точку отсчета азимута, перепутав север с востоком. Некоторые начали делать ставки, и меня подбадривали чуть было не пинками! Женщины громко шептали, что, возможно, я помешался, наевшись несвежих моллюсков-устриц каких-то и теперь вот результат: пытаюсь растворить воображаемые створки каменьев…

Кто — то возмущался, мол, интеллигентного вида, такой солидный мужчина и, видать, наширялся чем-то, надо ментов сюда вызывать срочно — только этого мне и не хватало! Маленькая девочка высказала предположение, что я потерял в россыпи камней последние (бедный дедушка — пенсионер) деньги на проезд и не могу поэтому доехать до своей любимой бабушки и предложила всем сочувствующим скинуться, первая протянув пятачок. Ах, крошка моя — умница — красавица, точь в точь как моя внучка! А сердобольная старушка всплакнула и стала мне желать скорейшего выздоровления. Но решительнее всех поступил какой-то подлый тип, вызвавший скорую из психушки и мне еще пришлось отбиваться от санитаров. Уйти-то я от них ушел, иначе я не был бы матерым ветераном службы внешней разведки, и не такие «хвосты» обрывал, ха! Подумаешь какие-то амбалы-биндюжники, да я в былые времена, будучи как вы — лейтенантом, старшим, таких десятками на кукан…, ладно, опять увлекся…

— Одним словом, занимаясь вот с такими, — неприязненно кивнув на застывшего по стойке смирно перемудрившего офицера, — я досконально изучил в этом районе все проходные дворы и переходы по крышам — и там некоторые умники закладки делали зимой в сплошное обледенение. И не только там, но об этом чуть позже. Смешно вам. Вот пацаны, ек-макарек. Одно на уме — вам бы погоготать только, жеребцы…Ух, я вас! Ничего, наступит время «Ч» и вы мою науку вспомните и благодарны будете.

— Как только кто-нибудь из вас, из молодых людей, — как писал поэт-, жаждущих познаний, обо мне с благодарностью подумает — так сразу не забудьте сами или с какой оказией передать с той точки земного шара мне сувенир — бутылочку хорошую, да только не через тайник, а то продукт может пропасть, разве археологам светлого будущего повезет… И не «Столичную» — она к добру не приведет, проверено. Эх, молодежь… Садись, прощаю. Надеюсь, дошло до тебя…

Кто-то из курсантов, сидевших за мной, пытался уточнить:

— Товарищ полковник, а как же с санитарами-то….

Но после этого дурацкого вопроса перед нами предстал совсем иной полковник Толмачев. Он вдруг посерьезнел и жестко ответил:

— Если вам, товарищ курсант, интересна моя исключительно метода доведения важной практической информации до самых до ваших печенок, а не содержание занятия, то вы явно ошиблись адресом. Вам надо не разведке учиться, а сидеть на концертах этих дебильных «Дизель-шок» да придурков из «112-ого Квартала» с из гнусавым лидером — у них поучитесь пошлостям да кривляньям с дешевыми шуточками, может и згодятся в какой пивнушке за россказнями рыбацких баек с похожими на вас типами.

— Представьте, эти умники из квартала, эти «принципиальные» юмористы-разоблачители всех президентов и какой-то Юли, не находящие мужества использовать ежедневно в наши дни появляющиеся в Украине на государственном уровне анекдотические поводы для смеха сквозь слезы, провоцируемые и создаваемые бестолковыми и безграмотными действиями их бывшего коллеги со товарищи. Даже свой «знаменитый» номер игры будущего президента на фортепьяно воображаемым для зрителя его половым органом они не придумали сами, а грубо содрали с 50-летней давности номера артистов Лас-Вегаса. Можете легко проверить мои слова с помощью оперативного источника, работающего во всемирной паутине под псевдонимом «Ютуб». Он, «пианист», и сейчас, уже в должности то ли президента, то ли куклы на веревочках, играет под американскую дудку или под воздействием штатовских веревочек или ч… чччтоб ему, през…ику… (что — то даже икотка напала) этому, то есть президентишке марионеточному, нагло обманувшему свой народ… Ишь, что удумал — запретить ввозить им туда сказку про Илью нашего Муромца, а? Он что — диверсант наш, что ли, из моих курсантов? Да он же святой, его мощи хранятся в Киево-Печерской Лавре, я лично их видел, рядом стоял, склонив уважительно голову. Их что — тоже скоро запретят и выкинут? Это, товарищи курсанты, и называется мракобесием, запомните это хорошенько и берегите свои души. Очень вас прошу. Не уподобляйтесь некоторым политикам, ради кресла и неуемной жажды власти продавшим душу сами знаете кому.

— Даже отличившиеся сегодня герои дня, по их глазам вижу, осознали ошибки и впитывают саму суть, отделяют, как живые и мыслящие сепараторы, так сказать, зерна от плевел. Впрочем, ладно, и не таких работничков за кордоном повидал, как вы, товарищ курсант. Всякие беды и безделье — вот все их достижения.

— А ты, масон — вольный каменщик (за этим парнем так и закрепилась кликуха — Масон, он и не сопротивлялся и как — будто даже радовался этому прозвищу и гордился им — как же, САМ Толмачев меня так нарек, дорогого стоит) к занятиям по моей дисциплине будешь допущен исключительно по предъявлении этого самого каменного контейнера — булыжника с демонстрацией способа его открытия. Вот раздолбай, а? Кого я спрашиваю, чего молчишь, как камней в рот набрал! Или мечтаешь набрать полный рот дерьма и в меня плюнуть за критику твоих за…..х действий?

Но тут же гнев был сменен на милость, на контрасте любил вбивать информацию в наши головы:

— Но не поленился же! Один из всех так серьезно подошел к выполнению учебного задания, взялся за кувалду, — за это хвалю, молодец, пытался удивить. Но сейчас, когда все камни уже перемешаны, ступай и выполняй первое свое настоящее задание.

— Попадешься в дурку — там тебе и место, вызволять не буду, сам прояви смекалку, она вроде у тебя имеется. А предъявишь искомое — обещаю, определю этот контейнер в свой личный музей — коллекцию. Будет там на почетном месте — рядом с искусно и весьма натуралистично изготовленным из папье маше куском дерьма замысловато изогнутого — это ж как надо было…трудно представить, хм… ну, ладно, с кем ни бывает, да. Ох, и зря я — ну, сам прокололся, и на старуху бывает проруха.

— Ладно, расскажу. Тот курсант тоже ошибочку допустил, как ты с суперклеем и координатами клинописью — вообще — то мне понравился ход твоих мыслей, главное, что они — мысли — в твоей голове присутствуют, молодой человек, скажу я честно — откровенно! Изготовил тот специалист — фекалист, чтоб ему, такой контейнер очень профессионально, со знанием дела, видите ли, да. Не учел только, что этот контейнер имеет демаскирующий признак — очень опасное явление в нашем подпольном деле — нет запаха и так его и сяк, и одной ноздрей, и другой, и обеими, а нет! Все — пиши: пропало! Так же и операцию сорвать можно! Правильно я мыслю? На этом он и погорел, так сказать, при учебной, в весьма недвусмысленной позе, закладки сего куска, так сказать, контейнера в одном общественном туалете на окраине города, который лет сто не убирался из-за того, что его давным давно коммунальщики сняли со своего баланса. Это курсант все четко разузнал и просчитал, учел эти детали, молодчага, красава, е-мое его это самое.

— Товарищ полковник, разрешите абсолютно практический вопрос, исключительно в целях повышения своего профессионального уровня, — несмелым голосом проблеял один из курсантов.

— Ну ладно, задавай, только без всякой такой вашей курсантской гнусной пошлятины — не люблю, знаешь ли. Излагай с выражением, будто поэта А.С. Пушкина читаешь. Идешь направо — песнь заводишь, налево — сказку говоришь. Кстати, а вот этого — сказку, то есть, не надо. Итак, начинай — благодушно ответил наш преподаватель, вольготно развалившись на стуле, беспечно постукивая карандашом по столу, попеременно переворачивая его концами. Зря он расслабился — курсанты тоже не из папье маше деланы, умеют подметить важное, недосказанное и заковыристо так, как бы случайно, ненароком, попытаться выведать, как на практических занятиях по применению методов выведывания информации — это когда чисто с помощью необычайно натренированного интеллекта, а не с применением шанцевого и иного пассатижного инструмента.