Нашел неплохое кафе «Шинок у Лявона». Заказал грибной суп с бульбой, свиную отбивную в чесночно-томатном соусе с гарниром из бульбы. От предложенного пива отказался, зато большую чашку чая с мятой и мелиссой выпил, смакуя. Много разных слухов ходит о Белоруссии, и народ здесь типа забит, и свободу Лукашенко душит, и предпринимательство в загоне, да еще кучу различных страхов озвучивают. На мой поверхностный взгляд, ничего подобного я не увидел. Меня больше поразил порядок и чистота города в целом, и кафе в частности. Несмотря на обильный снегопад, прошедший накануне моего прибытия в город, все улицы качественно вычищены, снег убран, дорожное полотно обработано противогололёдными реагентами. Тротуары дворники тоже тщательно вычистили, к любому подъезду дома можно спокойно подойти, не набрав снега в ботинки и не переломав кости.

Мне понравился неспешный ритм жизни минчан. Они не бежали куда-то сломя голову, а, если можно так сказать, шествовали. На пешеходных переходах спокойно ожидали зеленый свет светофора, не предпринимали попыток перебежать улицу перед едущими автомобилями. В наиболее оживленных местах, рядом со светофорами располагался парный милицейский наряд, который зорко следил за порядком. И его, порядок, жители и гости города в точности соблюдали.

Перед поездкой я изучил по карте Минск, и теперь уверенно пешком направлялся в сторону отеля «Прага». Не стал пользоваться услугами общественного транспорта, у меня был солидный запас времени. Да, и хотел, посещая многочисленные новогодние базарчики, лишний раз провериться. В принципе, наблюдение должно меня потерять в Москве, но чем черт не шутит, когда Бог спит.

На ресепшен отеля я обратился в полдень, поинтересовался, в каком номере остановился Головко Петр. Молодая девушка назвала номер и, перезвонив отцу, осведомилась, готов ли он встретить гостя. Отец ожидал моего прибытия.

— Здравствуй, сынок, — обнял меня отец, — за время, что мы не виделись, ты возмужал. — Стал шире в плечах и налился той, настоящей мужской силой. Подозреваю, девчонки вьются вокруг табунами.

— И я рад тебя видеть здоровым и веселым. Ты сам прилетел?

— А разве для разговора нам еще кто-то нужен?

— Нет. А как там Катерина?

— В университете Буэнос-Айреса учится на фармацевтическом факультете. Когда она решила посвятить себя фармации, я чуть дара речи не лишился. Никогда на эту тему с ней разговоров не вел, и на тебе, выдает решение. Виолетта была против, но… теперь у нас в семье есть студентка фармфакультета.

— Значит, сестренка настойчивая девушка.

— Ладно, о них еще поговорим. Ты, не стал бы меня беспокоить по пустякам, а раз затребовал встречу, то что-то стряслось серьезное. Выкладывай.

Рассказал подробно отцу все, что произошло с момента его отъезда в Аргентину. Естественно посвятил отца в свои аналитические выкладки.

— Да, смотрю я на тебя сынок, и убеждаюсь лишний раз, что ты совсем не похож на меня, ни внешне, ни по характеру, ни по складу ума, — задумчиво сказал отец, затянувшись сигаретой. — Один в один дед, такой же собранный и внимательный. Он всегда рассматривал проблемы с разных сторон, и принимал только взвешенные решения. Это я могу судить по последнему десятилетию его жизни. Открою тебя Влад тайну, мой отец и моя мать, а твои, соответственно, дед и бабушка, были кадровыми разведчиками тогдашнего КГБ.

— Ну, ничего себе родственники! — непроизвольно вырвалось у меня. — А как же работа в ЦК партии?

— Извини, Влад, но какие есть, такие и есть у тебя родственники, — улыбнулся отец. — Все, что расскажу, это то, что соизволили мне сообщить родители, они были еще те тихушники.

Головко Иван Константинович и Проскурова Анфиса Павловна встретились впервые в 1944 году на курсах подготовки оперативных сотрудников «СМЕРШ». Чем занималась эта служба, надеюсь, объяснять не надо. В то время готовилось наступление в полосе 2-го Белорусского фронта, требовалась достоверная информация о противнике. Поэтому было сформировано несколько разведывательных групп. У «СМЕРШа» было иное направление деятельности, но из-за нехватки людей, выгребали всех подряд, кто более-менее овладел навыками разведки и контрразведки. Группу, в которую входили отец и мама забрасывали в район Вроцлава. На подлете к точке высадки транспортный самолет был атакован немецким ночным истребителем. Самолет загорелся. Из-за малой высоты прыгать с парашютом было невозможно, поэтому, раненные летчики решили садиться на лес, в надежде, что кто-то выживет. Выжили отец и мама. Правда, у мамы было ранение в правую руку. Пока самолет окончательно не сгорел, успели вынести личное оружие и рацию. Но связаться с центром не могли, мама из-за ранения не могла нормально работать на ключе, ее почерк передачи хорошо знали в штабе, а полученную радиограмму, как потом выяснилось, посчитали радиоигрой немцев, отвечать не стали. Группу записали, как погибшую при десантировании.

Отец, при помощи ножа, смог извлечь из руки мамы два небольших осколка, продезинфицировать рану, чем сохранил ей конечность. Не сделай он этого, мама могла не только лишиться руки, но и умереть от гангрены. После недели блуждания по лесам, они вышли в назначенное место встречи с ранее заброшенными разведчиками. Прошли проверку, и стали выполнять поставленную задачу. В течение месяца отец в составе новой группы совершал диверсии на железной дороге. Им повезло даже уничтожить небольшой аэродром подскока немецких истребителей.

Непосредственно работой в «СМЕРШе» родители стали заниматься после возвращения в свою часть. Мама и отец хорошо владели немецким языком, у мамы обнаружился берлинский акцент.

Войну закончили в Праге, награждены боевыми орденам. Отец был дважды ранен.

После войны родителей направили на специальные курсы, где их очень серьезно готовили к работе в разведорганах НКВД в качестве разведчиков — нелегалов, как они потом говорили: для работы в особых условиях. К немецкому языку добавили знание английского, а мама самостоятельно изучила французский язык.

В 1946 году, они по документам семейной пары австрийских граждан, бежали из советской зоны оккупации Австрии, и осели в пригороде Бонна. Отец пошел работать в автомастерские, а мама устроилась работать на мебельную фабрику комплектовщицей. Спустя два года у родителей родилась дочь, но прожила всего-то четыре месяца, умерла от какой-то детской болезни, я сейчас точно не помню от какой.

Родители работали на нашу разведку, меняя места работы и жительства, поставляли информацию. В 1952 году случилось предательство. Высокопоставленный офицер разведывательного управления в советской зоне оккупации Австрии, не желая расставаться с возлюбленной, от которой имел ребенка, перебежал к противнику. Не с пустыми руками перебежал, у него имелись данные о сотрудниках разведки, осевших на территориях, подконтрольных бывшим союзникам. Маме и отцу чудом удалось избежать ареста, они вынуждены были возвратиться в Союз, где и продолжили работать.

Да, я тебе не сказал, твой дед в то время носил фамилию Константинов.

— Откуда она у него взялась?

— Твой дед был разведчиком до мозга костей. Он мне только вскользь рассказал, что Константиновым он стал по фамилии отца, поменял ее на фамилию Головко только в 1956 году. Такую фамилию носила его родная мать.

— Ты хочешь сказать, что родословную мы ведем по женской линии?

— Да. В этом вопросе все так запутано. Дед родился в 1926 году, и все время воспитывался в специальном детском доме для ответственных работников партийного аппарата страны. Родителей он не видел ни разу. По словам твоего деда, когда ему было десять лет, в детском доме его навестила очень красивая женщина, назвавшись матерью. Она и сообщила отцу фамилию Головко. Что еще она говорила, я не знаю. Но мне показалось странным, что в «хрущевские» времена, отец сменил фамилию на Головко. Они тогда с мамой вступили в законный брак с получением соответствующего документа.

— Вот семейка мне досталась. Тайна на тайне и тайной погоняет.

— И не говори, одни загадки. Я появился на свет в 1962 году, после длительного лечения мамы, очевидно, сказались годы пребывания в постоянном стрессовом состоянии. Как ты догадываешься, я не был окружен любовью и заботой родителей, они помогали строить социализм в разных странах, а я рос в специализированных интернатах.

— Потому тебя на фотографиях и нет?

— Фотографий, где мы все в сборе очень мало, и они датируются 80-ми годами, когда я уже учился в институте.

— Неужели дед тебе позволил самому выбирать специальность?

— Он категорически был против моего приобщения к разведке, да и мама разделяла его мнение. Отец в то время работал под прикрытием секретариата ЦК КПСС.

— И все же кем была твоя бабушка?

— Смешно сказать, но я из отца ничего толком не вытряс. Единственное, что он сказал, что происхождение у него благородное.

— Значит, можем поискать дворянские корни?

— Пока давай искать не будем, а разберемся, зачем ты понадобился СВР.

— Я и сам этого понять не могу. С тобой это связать не получается. Разве только с прошлой деятельностью деда и бабушки. Мне кажется, все разгадки нужно искать в прошлом. Вот скажи, почему дед и бабушка скоропостижно скончались после развала Союза? У них были проблемы со здоровьем?

— Они, можно сказать, были в расцвете сил. Каких-то шестьдесят пять лет. Отец мне уже три года тогда помогал создавать будущую компанию, знакомил с нужными людьми, накапливал иностранную валюту. Откуда у отца появились марки, франки и доллары узнать не удалось, он обещал мне все рассказать позже.

В начале 1991 года твой дед отбыл в очередную загранкомандировку, из которой вернулся сильно уставшим и озабоченным. В короткой беседе, состоявшейся тогда, отец отметил, что нашу страну ждут грандиозные перемены, а вот какие, распространяться не стал. Сказал, что я сам все увижу и узнаю. За месяц до путча отец привез мне чемодан иностранных денег, их там накопилось около миллиона. Пришлось их везти в Белгород, там, в пригороде у отца была дача, и оборудованный тайник. Честно сказать о даче и тайнике я понятия не имел.