Если бы я только мог ждать.

И я ожидал — не зная чего — и ожесточался.

Я стал завидовать. Я завидовал Питу, что у него есть жена, которую он может выводить в свет и показывать в городе, в то время как я мог обладать ею только тайно, когда он был слишком занят, чтобы замечать, чем мы занимались. Целый год я думал, что мы обманываем его, но теперь уже я чувствовал себя как человек, которому изменяют. Это мог быть вечер в итальянском ресторане, поцелуй в парке, прикосновение к ее заднице, когда мы вместе стояли возле витрины с сыром в супермаркете.

Его жене я завидовал во всем, чем она была, всем тайнам, которые вырывались у нее, словно из неиссякаемого источника, и каждому отдельному году ее жизни.

Когда я лежал один в постели в своей комнате (она туда никогда не заходила, ни единого разу), я представлял себе, как разрушу ее жизнь, именно так, как она требовала от меня разрушить мою собственную жизнь — путем затянувшегося на годы ожидания чего-то, о чем я даже не знал, было ли это правдой или всего лишь ложью.

А затем она отпустила меня.

— Ты еще помнишь, что я тебе говорила о новых началах? — спросила она меня, поглаживая пальцами ноги мое бедро.

— Легче найти, чем подходящие джинсы, — сонно ответил я.

— Если имеешь деньги, — добавила Эллен. Затем она встала, прошлась голышом по комнате и собрала свою одежду. — Как у тебя дела с твоей «Нью-Йорк таймс»? — Она спросила об этом мимоходом, словно мы постоянно говорили на эту тему.

На самом деле я упомянул это всего лишь один-единственный раз. Тогда, при нашем первом разговоре. Это было несколько лет назад, и то, что она этого не забыла, больно кольнуло меня в сердце. Она помнила. А я — вспоминал лишь изредка.

— Я подавал туда заявление десятки раз, — ответил я, — несколько раз получил стандартный отказ. А чаще всего — даже этого не получал.

— Как ты отнесешься к тому, — спросила она, натягивая шелковые колготки на свои ноги, — если тебе ради меня придется съездить в Нью-Йорк?

— И что мне с этого будет?

— Ты смог бы завязать там контакты. Я там кое-кого знаю.

— А что ты будешь иметь с этого?

Она тихо засмеялась:

— Может быть, я просто хочу избавиться от тебя.

Она ничего больше не сказала. Не объяснила, почему хочет послать меня в Нью-Йорк с почти неограниченными финансовыми возможностями. Она даже не сказала мне, как она вдруг, чуть ли не за одну ночь, нашла эти контакты. Она хотела знать, хочу я уехать или нет, и я не стал испытывать ее терпение, а просто согласился.

Нью-Йорк — зеленый город. Я представлял его по-другому, каким-то более клиническим, более серым и холодным. Синим. Громким, забитым людьми и экстатичным. Так оно и было, но на каждом углу здесь были маленький или большой парк, зеленые лужайки, деревья или разветвляющиеся аллеи. Все здесь напоминало мне о зеленом цвете надежды, который я искал.

Я мог бы закончить свою учебу и получить все, что хотел иметь, абсолютно все, что когда-то было важным для меня. Вместо этого я сошел со своего пути. Что-то меня отвлекло, заставило мои глаза найти ложную цель, заставило сердце любить неправильные вещи. Моя жизнь складывалась случайно, вместо той, что я себе планировал.

Эта ошибка обошлась мне в потерю «Таймса», «Седой леди», — газеты, которая хотя и не входила в пятерку самых тиражируемых газет мира, но каждый считал ее номером один, потому что это была газета, имевшая самое большое влияние. Может быть, это было самое известное печатное издание во всем мире. Я слишком поздно понял, что такая большая цель требует бо´льших жертв, чем я ей отдал.

Мне казалось, что для меня все уже слишком поздно.

С полными карманами и с пустыми руками я стоял здесь, в затерянной зелени Нью-Йорка. Что из меня получилось? Я стал сентиментальным дураком в возрасте почти тридцати лет и мог иметь все, но в конце концов оказался неудачником. Зачем я приехал сюда? «Таймс» отклонил мое сотрудничество. Дважды. Трижды. Окончательно.

Я завидовал скучающим редакторам и журналистам, которые по утрам неторопливо шлепали в редакционное здание, а вечером снова потоком выливались оттуда — с пухлыми животами, жирными лбами и черепами, полными пепла, потому что все остальное в них уже давно перегорело. Адъютанты привычки.

А меня, мужчину с головой, полной огня, они туда не впускали.

Я жил в гостинице, проводил там свои ночи, убивая время и напрасно надеясь на то, что утром забуду о них. Я был готов двигаться дальше, сумку с самыми важными вещами я не распаковывал. Оглядываясь назад — а я чертовски не люблю об этом вспоминать, — я ожидал всего лишь одного слова от Эллен. Ждал, что она мне прикажет вернуться назад.

Моя надежда стала синей.

Когда она позвонила, я боролся со слезами, а после того, как она положила трубку, я заплакал от того, что мне так не хватало ее. Она дала мне задание. Я должен был пойти в бар — в «Церзура Руфтоп Бар» на крыше гостиницы «Гензевурт». Я жил уже несколько недель в Нью-Йорке, но здесь наверху, между тысячами маленьких лампочек, когда я смотрел на море огней города, у меня перехватило дыхание. Эллен заказала для меня столик, но поскольку я слишком долго стоял, глядя через оконное стекло, я пришел слишком поздно и кельнер сообщил мне, что он через девяносто секунд уже был готов передать мой столик другим клиентам.

За соседним столом сидела группа дам. Я представил себе, что Эллен тоже находится здесь. Представил себе ее светлую кожу, оттененную голубым светом, бледную и холодную. Может быть, она хотела сделать мне сюрприз. Может быть, она хотела оставить меня здесь одного, чтобы я понял, как мало сто´ю без нее.

Затем мне показалось, что я слышу чье-то имя, которое мне о чем-то напоминало. Но теперь, сколько я ни прислушивался, женщины его не повторяли. Я наблюдал за ними некоторое время. Они напоминали мне кружок постаревших манекенщиц, со своими сумочками от Шанели и Луи Виттона и опухшими ногами в слишком тесных туфлях «Маноло блахник». Они говорили о мероприятии, которое запланировали, о большом благотворительном вечере в пользу клиники для лечения раковых больных. Маленький официант принес мне мой напиток, я опорожнил бокал слишком быстро, и на какую-то долю секунды мне показалось, что вижу за столом Эллен. Она повернулась ко мне и помахала рукой. Я моргнул. Место, на котором она сидела, было пустым.

Однако одна из женщин повторила имя, которое я знал, и я моментально понял, зачем я здесь нахожусь. Я секунду помедлил, затем встал и подошел к столу.

— Уважаемые дамы, извините, — услышал я свой собственный голос. Мой голос показался мне чужим, и мне потребовалось некоторое время, пока я понял причину этого. Я говорил с немецким акцентом, которого у меня никогда не было. — Я тут случайно услышал ваш разговор, и меня очень тронуло ваше великодушие.

Они рассматривали меня с дружеским скепсисом, который быстро превратился в восхищение, когда я представился им немецким бизнесменом, впервые попавшим в Нью-Йорк. Я назвался Мюллером, Якобом Мюллером, и они по очереди повторили мою фамилию «Мистер Муллер» и от души веселились над тем, что не могут правильно произнести ее. Это Эллен убедила меня в том, что за деньги можно иметь все. Даже новую фамилию. И это была Эллен, которая, не говоря ни слова, дала мне понять, что мы оба в кругу этих дам не должны показывать нашу связь. Она организовала эту встречу, которая должна была выглядеть случайной, и я все понял, так что ей не пришлось мне ничего объяснять.

За самое короткое время у меня появились четыре новые подруги и задача попасть на большое благотворительное мероприятие, на которое придет кое-кто, который находился так близко к моей цели, как никакой другой человек на земле.

Вскоре я проведу целый вечер, Биллом Карлайслом. Главным редактором моей «Седой леди». Теперь все зависело от меня.

Эллен поменяла зеленый цвет моей надежды на синий и вложила его мне в руки, чтобы я смог снова найти себя.

Глава 21

Дерия выходит на работу, словно ничего не случилось. Тони смотрит на нее, как на призрака, а Симона приветствует ее преувеличенно любезно. Любопытство буквально прет изо всех отверстий на лице ее коллеги. Дерия делает вид, что ужасно удивилась такому недоразумению — разве у нее в прошлую субботу не был выходной день? Так было написано в ее календаре. Неужели нет? Она могла бы поклясться… Пока она занимается отговорками, у нее на душе становится все тяжелее. Что она думала себе при этом, просто прогуливая работу и ничего никому об этом не сказав? Что в нее вселилось? У нее даже не было угрызений совести. Зато теперь они проявляются все сильнее. Ее лицо горит, в глазах блестят слезы. Она обещает Тони отработать смены в Рождество, на Новый год и в Святой вечер — бесплатно, в виде извинения. Тони воспринимает все по-своему. Он беспокойно прыгает вокруг нее, угрожает ей всевозможными вещами и потом оставляет ее в покое, чтобы забыть все в следующий момент. Но от Симоны отделаться не так легко, она хочет знать, почему не отвечал мобильный телефон Дерии.