– А как ты себя чувствуешь вдалеке от нее?

– Тоже испытываю смятение. Она как мелодия, которую я не могу выбросить из головы. – Джонатон печально вздохнул. – Она славная, и я испытываю определенные чувства к ней, но… тут есть что-то большее, хотя я не знаю, как это объяснить.

– Возможно, это любовь?

– Нет, не думаю. Вряд ли я когда-либо был влюблен, и поэтому не уверен, что распознаю любовь, если она придет ко мне. Вот почему мне нужен совет.

– Совет более опытного и более мудрого человека?

– Да.

– Тогда обратись к маме, – с улыбкой сказал герцог. – По крайней мере в этом вопросе она безусловный авторитет.

Джонатон протестующе вскинул руки:

– Я никогда не мог говорить с матерью об этом. Если она заподозрит, что я пребываю в замешательстве относительно своих чувств, то немедленно заявит, что это любовь, и запланирует свадьбу куда более грандиозную, чем нынешняя. В итоге она заставит меня жениться раньше, чем я успею сделать вдох.

Герцог хмыкнул:

– Не сомневаюсь, она так и поступит.

– Отец, я говорю серьезно. Я просто не знаю, что мне делать.

– Что ж. – Герцог помолчал. – Если ты ценишь мой совет, то пока ничего не делай и продолжай вести себя с этой женщиной также, как прежде. В конце концов ты либо поймешь, что не можешь жить без нее, и тогда тебе все станет ясно, либо обнаружишь, что чувство, которое ты к ней испытывал, безвозвратно ушло.

Джонатон поморщился:

– Это не кажется слишком мудрым.

– Возможно, но похоть может довести тебя до беды, а любовь – убить, если… – Он снова бросил взгляд на жену и удовлетворенно улыбнулся. – Если ты не придешь к этому великолепному концу, к которому ведет славный путь.

Несколько часов спустя, после долгого дня, в течение которого его присутствие было востребовано больше, чем он желал бы, Джонатон наконец освободился и теперь бродил по своему новому дому. Его друг Николас в свое время купил этот особняк лишь потому, что он располагался по соседству с домом Лиззи, с целью снова завоевать ее симпатию. Сейчас, когда Николас и Лиззи поженились, они сочли излишним содержать два дома и планировали продать также дом Лиззи, чтобы приобрести совершенно другой, в котором не будет места призракам прошлого.

Несмотря на события, приведшие Джонатона к покупке, нельзя сказать, чтобы он был разочарован. Он полюбил это место с того самого момента, как только открыл дверь дома; впрочем, вместо слова «полюбил» более подошло бы выражение «был очарован». При газовом освещении, бросавшем удивительные тени, под скрипы, порождаемые шагами слуги или усадкой древних деревянных конструкций, дом казался еще более интригующим.

Остановившись в дверях гостиной, Джонатон осмотрелся. Гостиная, как и остальные комнаты в доме, была набита мебелью; предыдущий владелец, очевидно, отличался заметной эксцентричностью и испытывал постоянную потребность совершать покупки. Он продал Николасу дом со всем его содержимым по чрезвычайно высокой цене, и по этой же цене Николас отдал его Джонатону безо всякой выгоды для себя, учитывая то, что вскоре они породнятся.

Теперь в гостиной стояло целых два дивана и в три раза больше стульев, чем требовалось, не считая столов, часов, статуэток, а также предметов, назначение которых трудно было понять; в итоге в комнате не оставалось ни дюйма свободного пространства. Должно быть, это было самое причудливое и живописное место, которое Джонатону когда-либо доводилось видеть.

Единственным более-менее свободным местом в комнате оставалось пространство, где прежде стояли старинные вазы и другие изделия из китайского фарфора. Сама обширная коллекция, упакованная в корзины, теснилась у входной двери. Николас настоял на необходимости надежно ее упаковать, возможно, из опасения, что здесь может неожиданно появиться Кавендиш, которого постоянно преследовали всевозможные бедствия.

Джонатон пересек холл, обошел корзины и направился в библиотеку. В резиденциях Эффингтона библиотеки содержали ряды тщательно подобранных книг, упрятанных в шкафы, выстроившиеся вдоль стен от пола до потолка. Здесь же библиотека представляла собой комнату с чучелами голов животных, которые смотрели на посетителя со всех стен. В углу были сложены военные доспехи, словно готовые для использования в бою. Здесь же находились бронзовые статуи, античные изделия неизвестного назначения, раскрашенная керамика, и все это почти полностью закрывало полки с беспорядочно рассованными книгами.

Джонатон, согнувшись, прошел под скрещенными копьями двух нубийских воинов, и тут у него за спиной кто-то кашлянул.

– Эдвардс? – Маркиз оглянулся.

Эдвардс, так же как и другие слуги, должен был работать у Джонатона до того времени, когда они смогут войти в число домочадцев нового дома Николаса и Лиззи.

– Вам потребуется что-нибудь сегодня вечером, милорд?

– Нет, Эдвардс, можешь идти.

– Спасибо, милорд. – В голосе дворецкого послышалась благодарная нотка: вероятно, для него этот день также был очень долгим и трудным.

– Прежде чем ты уйдешь, скажи мне, что ты думаешь обо всем этом? – Джонатон с любопытством оглядел комнату.

– Это… очень необычно, сэр.

– Необычно – слабо сказано. Смелей, Эдвардс.

– Ну, боюсь, не каждый музей вместит такое количество вещей.

– Надеюсь, ты был нанят не прежним владельцем дома?

– Нет, меня нанял сэр Николас, – сдержанно ответил Эдвардс. – Здесь не было слуг, когда он купил этот дом, поскольку предыдущий хозяин предпочитал жить в деревне.

– А что ты знаешь о нем? Он был путешественником? Исследователем?

– Я думаю, это просто очень богатый человек с сомнительным вкусом, сэр.

Джонатон засмеялся:

– Однако мне это нравится. Здесь можно заниматься исследованиями, не выходя из комнаты в течение долгого времени.

– Дети леди Лэнгли, или, точнее, дети леди Коллингсуорт, судя по всему, получают здесь немалое удовольствие. – Легкое подобие улыбки коснулось уголков рта Эдвардса, и Джонатон понял, что этот слуга вряд ли относится к разряду обычных дворецких.

– Нетрудно понять, почему моим племянникам это нравится. – Джонатон удовлетворенно окинул взглядом комнату. – Это место, где мальчишки могут быть самими собой.

– Мальчишки любого возраста, милорд? – осторожно спросил Эдвардс.

– Вероятно. Ты должен признать, что здесь все обставлено, так сказать, в мужском духе.

– Как я понимаю, предыдущий владелец, лорд Халстром, был человеком преклонного возраста…

– Да, и здесь определенно видно отсутствие женского влияния. – Джонатон покрутил головой. – Это может быть естественным обиталищем человека, который давно забыл, что такое женщина.

– Не берусь спорить с вами. – Слуга вежливо поклонился. – Значит, на сегодня все, милорд?

– Да, разумеется. Спокойной ночи, Эдвардс.

После того как дворецкий окончательно удалился, Джонатон продолжил путь по свободному от вещей проходу, который привел его в комнату, где находился большой письменный стол, инкрустированный перламутром с изображениями драконов и других фантастических зверей в китайском стиле. Столешница была свободна от вещей, и это находилось в разительном контрасте со всеми другими поверхностями в этой комнате.

Объяснялся этот факт исключительно тем, что Николас использовал стол для того, чтобы вести необходимую документацию. Взяв это на заметку, Джонатон уселся на стул позади письменного стола. Здесь все отвечало его вкусу и жажде экзотических приключений, о наличии чего он прежде даже не подозревал.

Именно здесь он должен закончить «Книгу Фионы», или «Прекрасную капитуляцию», сконцентрироваться на главной задаче, не отвлекаясь на волнующие ароматы весны, блеск зеленых глаз или улыбку, которая бередила ему душу. Здесь он определенно мог без помех сосредоточиться на том, что ему нужно, минуя соблазны и искушения.

Наконец-то он нашел идеальное место для работы, где мог остаться наедине со своей музой, которая, насколько знал Джонатон, ни в малейшей степени не похожа на Фиону Фэрчайлд.

Правда, даже в этот момент он не мог припомнить, как выглядит его муза, потому что, стоило ему попытаться это сделать, перед ним вновь появлялся образ Фионы.

Черт бы побрал эту женщину! Лучше вообще не думать о музах, богинях и других подобных вещах, а сосредоточиться на литературном дополнении к рисункам, наводящим на определенные мысли. А от мыслей о Фионе он отвлечется лишь тогда, когда умрет и будет похоронен.

Стукнув кулаком о стол, маркиз сделал глубокий вздох. Он – будущий герцог, и никто не смеет усомниться в его способности с честью нести герцогский сан. Решимость и упорство – вот неотъемлемые составляющие его натуры, и он обязательно закончит эту историю, если поставил себе такую цель.

Джонатон решил начать работу утром и работать до тех пор, пока «Прекрасная капитуляция» не будет завершена. Чем быстрее он закончит, тем скорее сможет получить образец книги, чтобы показать Фионе. Важно, чтобы она поверила в реальность подписки и в то, что книга имеет большой успех. Через неделю-другую он сможет вручить ей банковский чек на сумму достаточно значительную, но все же такую, которая не вызовет у нее подозрений. После этого она может выждать и в конечном итоге выйти замуж по своему вкусу. Тогда Джонатону уже не нужно будет беспокоиться о ней и о ее сестрах, а значит, его жизнь потечет плавно и размеренно, как прежде.

«Я просто хотел сбыть ее с рук и освободиться».

Вспомнились слова отца, маркиз невольно поежился. Впрочем, его родители были самой судьбой предназначены друг для друга и обречены жить вместе…

Он вдруг задумался. Джонатон и Фиона. Звучит неплохо, как если бы они тоже были предназначены друг для друга…

А что, если она в самом деле подходит?

Маркиз кашлянул. Не довольно ли фантазий? В данный момент это вряд ли имело значение. Никто не может принудить его к женитьбе из-за согласия, данного по ошибке, поскольку тогда он оказался жертвой розыгрыша.