Рядом с кроватью сидел отец и… улыбался.

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — Шерли чуть кивнул и пошевелился. Боли не было, только невероятная слабость во всём теле. — Почти. Пить хочу и свет очень яркий.

Отец помог ему напиться и усадил, подложив под спину ещё одну подушку, всё время бросая на него довольно странные взгляды.

— Почему ты так на меня смотришь? У меня что, рог на лбу вырос?

— Вот, взгляни, — он положил ему на колени пачку распечаток с ядерного томографа. Шерли взял один и всмотрелся в снимок собственного мозга. На срезе промежуточного отдела ниже «зрительных бугров», скрытый до этого тёмным пятном, спелой вишенкой сверкал гипоталамус, образуя с не задетым Системой гипофизом единый функциональный комплекс.

— Что это?!

— Это чудо, Шерли! Огромный прогресс! Если дальше так пойдёт…

— … нет уж спасибо! Ещё одного такого кошмара, я просто не выдержу! Уж пусть лучше всё останется как есть.

— Больше не будет так больно. Ведь именно здесь расположены центры вегетативной части нервной системы. Дальше будет проще.

— Не думаю

— Всё так и есть, сынок. Я подберу специальные ингибиторы. Правда придётся немного посидеть на уколах и научиться справляться с сексуальным возбуждением.

— Это-то тут при чём?

— При том, что именно твои совместные ночи с женщиной, вызвали настолько сильную гормональную бурю в организме, что под её натиском Системе пришлось отступить. Правда, не всё так безоблачно, как кажется, но первый шаг сделан. А это уже немало. И всё благодаря этой девочке. Конечно возмутительно, что вы не поставили меня в известность…

— Её зовут Анита.

— Я помню. И знаю теперь, чем ей обязан.

— У тебя виноватый вид. Ты её обидел.

— На то была причина. Я был очень расстроен и… я извинюсь. Непременно.

— Хорошо. — Глаза Шерли слипались, сказывался кумулятивный эффект седативных препаратов, которые обычно вводились после приступа. — Ты иди. Я спать хочу.

— Конечно, малыш, — отец склонился и поцеловал его в лоб, — спи, мой мальчик. Тебе необходим отдых. Сегодня ты прошёл через настоящий ад.

* * *

…Тьма опутывала, наваливаясь на плечи пробирающей до костей стужей, забивалась в нос, отравляя каждый вдох душными ядовитыми испарениями, и ей нечего было противопоставить: нигде не было даже крошечного огонька, чтобы согреться.

Повсюду был пронизывающий до костей арктический холод. Колючий снег летел в лицо царапая кожу. Передо ним лежала бесконечность. Он видел ее всю целиком, от начала до конца, от альфы до омеги, глядя на оскалившуюся над ним бездонную пропасть мирозданья. Без луны и звезд, без тепла и света. И он брёл одинокий и потерянный, отдав на расправу стихии своё обнаженное тело.

Откуда-то среди ледяного хаоса возникла дверь, из-под которой пробивался узкий поток теплого сияния, несущий свет и жизнь в его личный апокалипсис. За дверью была гостиная. Он узнал её сразу — очаг спокойствия и приюта. Обои, подсвеченные мерцающим огнём в камине, диван и кресла, картина Рембрандта на стене, забытая на каминной полке скрипка… В кресле сидела девушка. Тёмные волосы, золотистая кожа. Анита. Тёплая, живая, совсем не такая как он — жалкое подобие человека.

Чашка чая исходящая паром на подлокотнике кресла, книга на её коленях, тихий шелест переворачиваемой страницы…

Внезапно она подняла взгляд, и он отшатнулся, отступая в ледяную мглу. Нельзя, чтобы она видела его таким — сломленным, горьким созданием смерти и разрушения. Он не желал быть тем, кто принесет ужас в жизнь этой хрупкой девушки, не хотел видеть даже проблеска отвращения на милом открытом личике. Тепло и свет были не для него.

Но прежде, чем он успел двинуться, на запястье сомкнулись тонкие пальцы, втягивая его в комнату.

Анита улыбнулась, в её взгляде засияло облегчение. Схватив одеяло, она набросила его ему на плечи, укутывая мягкой тканью изможденное, напоминающее труп существо, в которое он превратился.

— Ты где-то блуждал один, — прошептала она, заключая его в объятия, — но теперь вернулся домой. Я скучала по тебе, Шерли

Кровь пронеслась по его телу, проталкиваясь по спавшимся венам, устремляясь дальше и возвращая к жизни.

Она приподнялась на цыпочки, прижимаясь к его губам и сердце уверенно забилось в груди, запущенное её прикосновением. После холодной бесконечности он вспомнил, что значит согреться…

… Шерли вздрогнул и проснулся, понимая, что это всего лишь сон. Возможно в детстве ему и снились сны, но он их не помнил. Засыпая, он проваливался в чернильную темноту без сновидений, чтобы утром проснуться от привычной команды Системы. Сейчас же ему приснился настоящий сон. И пусть сначала это был кошмар, но потом он превратился в сказку и ему очень хотелось, чтобы этот сон стал вещим.

Он прислушался к себе. Голова не болела. Часы, стоявшие на прикроватной тумбочке показывали четыре утра. Из лаборатории пробивалась полоска света, значит отец не спал. И ему до смерти захотелось домой. К Аните. К теплу и свету, ко сну, ставшему реальностью.

Шерли вскочил с кровати и прошёл в лабораторию:

— Отвези меня домой.

— Шерли?! — Отец, что-то рассматривающий в микроскоп, вздрогнул и обернулся.

В другое бы время, Шерли было бы интересно узнать, что он там нашёл, но только не сегодня. Сейчас он хотел только одного — домой.

— Я хочу к Аните.

— Может быть ты немного подождёшь? Ещё очень рано. Она спит.

— Я не стану её будить. Отвези.

— Мне надо ещё раз тебя проверить.

— Делай что хочешь. Только быстрее. И поехали.

Отец знал, что спорить с ним себе дороже. Поэтому уже в шесть часов, вертолёт приземлился на лужайке у дома.

Анита спала в его кровати, обняв его подушку. Вид у неё был несколько помятый, но всё равно Шерли был ужасно рад её видеть. Отец говорил ему об их с Арвеном вчерашнем загуле. Но он почти не злился. Может быть совсем чуть-чуть. Арвен не тот человек, чтобы просто взять и напиться. Значит так было нужно. И вовсе не лично ему. Он только с виду казался тупым охранником. Старый друг отца на самом деле был очень умным, и Шерли привык доверять ему.

Дожидаясь пробуждения Аниты, Шерли прикрыл глаза и погрузился в себя.

Не то чтобы он ничего не знал о человеческих взаимоотношениях, просто они ему были не интересны. Пока всё не изменилось. Пока некоторое время назад, он не начал ощущать связь с Анитой на ментальном уровне.

Как будто между ним и ею протянулась невидимая ниточка. Тонюсенькая, как волос, который с каждым проходящим днем утолщался, становился прочнее, превращаясь в струну, пока он не оказался прочно привязан к ней. Внешне они всё еще были независимы и автономны, но уже взаимосвязаны и погружены в симбиоз.

Иногда эта связь ощущалась Шерли просто как тепло и комфорт: вечера, когда они смотрели очередную чушь по телевизору, и он сдерживался, чтобы не дразнить Аниту своими умозаключениями о том, что будет в финале. Дни, когда она просто сидела в интернете, а он возился с экспериментами, которые порой заканчивались мирно, порой — разгаданным убийством, а один раз даже небольшим пожаром, за который ему порядком влетело от отца.

В тишине спальни — струна накалялась, натягивалась сильнее, пытаясь заставить приблизиться друг к другу. Иногда просто находиться рядом бок о бок было недостаточно, и все, чего он тогда хотел — позволить границам стереться, чтобы прижаться к ставшей почти родной Аните. И с каждым прожитым днём эта связь увеличивалась, шаг за шагом приближая его к тому, что случилось вчера. Шерли пока не мог дать этому чёткого определения. Что это? Может быть любовь, про которую когда-то говорила Анита. Которую она так яростно защищала. Любовь…

Когда-то, ещё в юности, он создал папку, посвящённую ей. Создал просто так, на всякий случай и никогда в неё не заглядывал. Однажды, даже хотел удалить за ненадобностью. Но что-то помешало ему это сделать. Может быть пришло время её открыть?

Шерли перебирал открывшиеся файлы, и они казались ему мягкими словно перья — так много значений в единственном понятии: Филия, Агапе, Сторге, Эрос. Четыре грани одной всеохватывающей эмоции. Той, которую жаждут все люди, и которая проявляется столь разнообразно.

Филия — дружба. Это есть между ним и Анитой — уникальное явление в его жизни, бесценное сокровище само по себе.

Сторге — семейная привязанность, что существует между ним и отцом. Но Анита — не семья. Узы крови ничего не могут противопоставить готовности убить и быть убитым во имя жизни другого.

Агапе — жертвенная, бескорыстная любовь. Этой грани не было места в жизни Шерли, даже когда он пребывал в самом лучшем из настроений. Все люди, включая сострадательных от природы, в глубине души эгоисты. Даже отец в своих научных изысканиях стремился к тому, чтобы он оставался с ним рядом в статусе человека, а не бездушной железки. Конечно же отец заботился о нём, и Шерли был благодарен ему за возможность жить как все. На поверхности могло показаться, что отец делал это только ради него, но ниже всё равно залегал широкий пласт собственного интереса. Он делал это потому, что нуждается в нём. Шерли был уверен в этом.

И наконец Эрос. Плотская любовь. Бывали моменты, когда они не могли отвести друг от друга взгляды, и Шерли хотелось ощутить вкус её поцелуя. Анитв целовала его пару раз. В щёку. Но никогда не прикасалась к губам. Вообще, до встречи с ней, Шерли ненавидел чужие прикосновения. Они вызывали у него зуд, раздражение и злость. Никто, кроме отца, не имел на это права. Те, кто посмел прикоснуться к нему, горько пожалели. Анита — первая, кто вызвал в нём интерес, а не агрессию. Первая, к которой он сам захотел прикоснуться, которую принял в свою постель. Примет ли она эту сторону отношений, если будет предложено? Если он захочет их предложить? А он захочет непременно. В свете новых открывшихся перед ним возможностей. Природа подарила ему шанс стать полноценным человеком, и Шерли не собирался его упускать. Когда это произойдёт — другой вопрос. Выглядеть идиотом и жалким девственником в её глазах ему не хотелось. Поэтому стоило немедленно заняться изучением этого аспекта человеческих отношений.