Эли ахнула.

Как я и представлял это, увидев ее в первый раз месяц назад, эти прекрасные ноги обернулись вокруг моей талии. Мой нос пробежался по ее подбородку и зарылся в выемке ее шеи. Я громко застонал, потому что даже через одежду, я никогда не чувствовал ничего более прекрасного, чем тело Эли прижатое к моему.

Она застонала и запустила пальцы в мои волосы.

Я провел ладонью по ее бедру, и мое сердце забилось так чертовски сильно, что я был уверен — оно выпрыгнет из груди.

Мой рот нашел ее, жестко и требовательно. Ее губы были мягкими и податливыми. Я углубил поцелуй, потому что знал, что нуждался в ней. Желание росло, разливалось, и каждый сантиметр моего тела стал твердым. Оборвав вздох, я прошептал ее имя.

— Джаред, — вырвалось из ее рта. Восхитительные глаза смотрели на меня, когда она посасывала мою нижнюю губу. Ее нежный язык дразнил мою кожу. Вернувшись к поцелую, я накрыл ее рот своим.

Она подтянула свои ноги на моей талии, от нее исходило отчаяние, она попыталась притянуть меня ближе, голод был в ее глазах, а нетерпение в прикосновениях.

— Джаред... пожалуйста.

Ее пальцы сжали мои плечи.

Голова закружилась, пульс подскочил, и я отчаянно жаждал каждый сантиметр ее тела. Я был крайне возбужден, моим чувствам требовалась перезагрузка — я был переполнен — все вокруг ускорялось, замедлялось и усиливалось.

Реальность обрушилась на меня.

Нет.

Я оторвал свой рот от нее, тяжело дыша, обезумевшие глаза бродили по ее лицу.

Она вжимала свои пальцы в мою кожу, умоляя.

Нет.

Я отстранился, освобождая ее ноги. Они затряслись, когда коснулись пола.

Я поддержал ее, потом положил руки ей на плечи и заставил себя отойти.

Её пальцы взлетели к губам, как это было после первого взрыва фейерверка в небе.

— Джаред? – прошептала она в темноту холла.

— Дерьмо! — пробормотал я.

Был огромный соблазн вернуться к девчонке, которая имела столько власти надо мной и затмила мой разум.

Я не заслуживаю ее.

Я никогда не заслужу, и неважно насколько сильно она нужна мне.

Боль сломала ее пополам, настолько сильная, что она обхватила себя руками, защищаясь.

Что я наделал?

— Мне так жаль, Эли, — отступая, я покачал головой.

Повернувшись, я бросился вниз по коридору, проталкиваясь через толпу тел, и вырвался к входной двери, задыхаясь от горячего ночного воздуха.

Боль ударила со всей силы, так явно, что если я закрою глаза, то проживу все это снова, день, когда я разрушил все, день, когда она умерла, и забрала мою душу с собой.

Я не заслужил этого.

Следующей ночью в 23.17, я вставил ключ в замок и повернул его. Я не был в квартире с прошлого вечера. Было невыносимо видеть ее после всего, что сделал, и я знал, что надо делать. Другого пути нет. Я, бл*дь, все время так делаю, и теперь пришло время платить.

Невыносимая боль бушевала в моей груди, когда я стоял за дверью, и слабый свет пробивался под ней. Освещение исходило от маленькой лампочки над плитой в кухне. Это был последний раз, когда я туда заходил.

И честно сказать, мне было чертовски грустно, потому как последний месяц я чувствовал, будто не просто существую, а живу ради какой-то цели.

Все что я делал — это обманывал себя, и всегда знал, что приду к этому.

Это было очень больно, потому что я буду скучать по ней.

Закрыв дверь, я ощутил тишину в пустой комнате. В конце коридора была пустая комната Кристофера с открытой дверью. И только звуки проносились через тонкие стены из ванной Эли. Шум душа, говорил, что она стоит под парами воды.

Я потер грудь от болезненных ощущений. Мда. Это невероятно, как сильно я буду скучать по ней.

Я не переставал задаваться вопросом, о чем она думает. Обиделась ли она, после того что я сделал? После того, как я оставил ее смущенной? Использованной? Потому что так и должно быть.

Моя потребность чувствовать ее рядом, заполняла чертову пустоту в груди, как только она вошла в нее. Мой самообман на пару секунд — это норма.

Но это была Эли. Моя Эли. И я использовал ее, потому что хотел так сильно, и ничего не ощущалось так приятно, как она. Ее присутствие было бальзамом успокоения в невыносимой ночи.

И как ублюдок, я брал это от нее.

Я закрыл руками глаза. Дерьмо. Я всегда только беру, бл*дь.

Вина поглощала меня всю ночь и день. Я не должен был трогать ее, а она меня. Память о ее поцелуях сохранилась на моих губах.

Непреодолимо. Пьяняще. Это слишком.

Худшая часть меня хотела большего. Я должен убраться из квартиры, из города, до того как это дерьмо обрушится на нас, до того как мы взорвемся, и от нас ничего не останется.

Вода перестала литься, когда ее выключили, и заскрипели металлические кольца занавески.

Слава Богу, Кристофера не было дома. Я не уверен, что смог бы спокойно сидеть рядом с ним, притворяясь, что все нормально после всего дерьма, что произошло. Когда я прижал его маленькую сестренку к стене, и мои руки были на ней. Он, должно быть, убьет меня, если узнает, что было прошлой ночью, и это будет правильно. Я надеялся, что будет. Я это заслуживал.

Я должен извиниться перед ней сейчас, попытаться объяснить свою позицию.

Самой сложной частью было, что ни одна причина или объяснение не подходили к тому, что было между нами. Я тяжело вздохнул, через сжаты губы и запихнул свои опасные мысли подальше. Без сомнения — это невозможно, я только все порчу.

Я должен извиниться, это лучшее, что можно сделать. Пообещать ей собрать свое дерьмо, и больше она никогда не увидит мою задницу вновь.

Шорох доносился из ее ванной комнаты. Ящики открывались и закрывались, хлопнула дверца шкафа. Я представил, как она стоит перед зеркалом, вытирается, затем проскальзывает в свои пижамные шортики, которые постоянно носит. Насколько правильно было то, что я надеялся на это? Что больше всего я хотел еще раз взглянуть на Эли?

Это будет последнее, что я возьму с собой — память о ее милом лице и теле. Комбинация из двух вещей, которые делают ее опасной для меня, и я должен положить этому конец.

Я остановился перед дверью в ванную и прижался к ней лбом, слушал едва уловимые движения с другой стороны, и желал, чтобы все было по-другому, не так как сейчас.

То, что я собирался сделать, будет хуже, чем любое сознательное решение, которое я когда-либо делал.

Я хотел смеяться, потому что внезапно вспомнил фразы, которые они использовали, между занятиями, когда я находился в колонии для несовершеннолетних, куда они отправляли всех наркоманов. Я подумал обо всей этой чуши, ведь они не знали меня. Они говорили о выводах, которые мы должны сделать после этого опыта, что нам будет легче это сделать, пока мы в тюрьме, подальше от всех соблазнов. Они предупреждали нас, что когда мы выйдем на свободу, мы должны быть осторожны, твердо стоять на ногах, вести себя безупречно, держать «спусковой крючок» под контролем.

Две недели назад, я принял решение подпустить свой «спусковой крючок» слишком близко. Эли была великолепным соблазном, поэтому я принял решение притвориться, что убрать себя из ее комнаты будет достаточно. Видеть ее каждый день изматывало меня. Я должен был знать, что могу ускользнуть.

Я был атакован фантазиями. Эли прижата к стене моими бедрами, я чувствовал ее тело и вкус ее кожи.

Я ускользнул, все хорошо.

Провалился.

Я выдохнул, развернулся, пересек коридор и вошел в тишину ее комнаты. Я не понимал, какого черта делал, когда вошел без ее разрешения, но чувствовал, что это прощание должно произойти здесь. В месте, где она так глубоко затронула меня. Свет был выключен, жалюзи натянуты, и освещение со стоянки рассеивалось по полу.

Её кровать была как после борьбы, простыни смяты, и я представил, как она прошлой ночью ворочалась, не могла уснуть, желая меня.

И я понимал, что она хотела меня. Чувствовал это по ее прикосновениям. Она хотела меня так же сильно, как я ее.

Эти простыни выглядели так чертовки манящими. Они призывали схватить их, прижать к носу, вдохнуть все, пока я не ушел.

Ага, было бы очень умно не приближаться к ее постели.

Я вытащил стул из-под ее туалетного столика и повернул к комнате. Затем осторожно сел на тяжелый, деревянный стул. Я нервничал, находясь в ее пространстве, дергал край футболки. Все здесь напоминало Эли. Комфорт. Правильность.

Один из ее альбомов с эскизами лежал на полу. Боже, я так сильно хотел знать, что хранится внутри, чтобы проникнуть в ее голову, мельком увидеть ее душу. Я мог так легко пересечь ее комнату и посмотреть, что там, но инстинктивно понимал, что бы там ни было — это личное, как и мои слова в дневнике. Я все еще находился в шоке от своего импульса, что разрешил ей слегка заглянуть в меня, оставив слова на ее подушке. Мне хотелось показать ей, что я не чувствовал радости, но все еще видел красоту. Та ночь, когда я лежал без сна, а она спала в моих объятиях, все, что я мог видеть — это красоту.

Я оторвал свое внимание от альбома, потому что уважал ее личную жизнь, и мои глаза начали разглядывать книжные полки, фотографии на ее стенах, напоминая, что это ее комната.

Если б я смог когда-нибудь все это забыть.

Волнение отдалось в моих коленях, с каждой секундой становясь все мучительней. Я не знал, что должен сказать ей, чтобы не быть трусом и исчезнуть без объяснений. Даже если прощание, убьет меня.

Я замер, когда услышал, как дверь ванной открылась.

Вот оно.

Ручка в ее комнату скрипнула, начала поворачиваться и в поле моего зрения появилась Эли, я тяжело сглотнул. Она открыла дверь. Прошла вперед, но увидев меня, сидящего в тени, отступила назад. Ее волосы были мокрыми, и очевидно, что их расчесали. Длинные, глубоко черного цвета, беспорядочные локоны прилипли к ее плечам. На ней те же крошечные розовые шорты, которые оголяли ее длинные ноги, и соответствующая майка, через которую открывался прекрасный вид на ее полную грудь.