Александра Девиль - Чужой клад

Сейчас Полина хотела только одного: поскорее добраться домой, успеть до темноты, чтобы бабушка не начала ее искать и сходить с ума от волнения.

Лучистое находилось к западу от Худояровки, и девушка быстро шла на золотисто-розовый свет вечернего солнца, словно догоняя закат. Думать ей ни о чем не хотелось, да она сейчас и не имела сил думать. Объяснение с бабушкой тоже хотелось отложить до утра.

Полина успела вернуться домой засветло, но пройти незаметно в свою комнату ей не удалось, потому что уже на пороге ее встретила горничная Дуня и встревоженным голосом сообщила, что «барыня заболели и велят, как только вы вернетесь, сразу же идти к ней».

Душевные силы Полины почти иссякли, но надо было найти их еще, чтобы успокоить бабушку и, по возможности, хотя бы на время скрыть от нее горькую правду.

Увидев на высоких подушках бледное бабушкино лицо, услышав ее прерывистое дыхание, Полина похолодела: это были признаки того опасного сердечного недуга, от которого бабушка с трудом оправилась полтора года назад, когда дядя Дмитрий привез к ней из столицы известного врача.

— Бабушка, родная, что с тобой?.. — кинулась к ней Полина, пряча глаза и поневоле чувствуя себя виноватой.

— Ничего, выкарабкаюсь, — пробормотала Анастасия Михайловна посиневшими губами. — Лучше скажи, где ты была. Хотя можешь и не говорить, и так все понятно. Ну, убедилась, что Куприян тебе лгал?

— Да… убедилась. — Полина посмотрела куда-то в сторону и бесцветным голосом пояснила: — Киприан и его жена Иллария — порочные люди. Я это поняла, потому что случайно подслушала их разговор.

— Значит, правильно Екатерина Дуганова написала о ней?

— Да. Все правильно. Эта Иллария именно такая и есть — хищница, которой от Алексея нужны только деньги. Да и Киприан не лучше ее… Он притворялся влюбленным в меня просто со скуки, пока Иллария соблазняла Дуганова.

— А он… проходимец этот… он тебя не пытался совратить?

Боясь, что горькая правда сейчас может убить бабушку, Полина сделала над собой огромное усилие, даже выдавила некое подобие улыбки на лице и бодрым голосом ответила:

— Наверное, у него были такие мысли, но теперь, когда я узнала всю правду, он мне уже не опасен. Я к нему и близко не подойду.

— Правда? — Анастасия Михайловна взяла Полину за руку. — Не будешь больше думать о нем, страдать?

— Нет, никогда, я тебе обещаю.

— Ты собери свою волю в кулак — и очнись от тяжкого сна. Считай, что выздоравливаешь после недуга. А я тебе помогу, чем смогу.

— Ты, бабушка, главное, выздоравливай. Это для меня сейчас важней всего.

— А мне уже лучше. Твое затмение прошло — и мне полегчало. Иди спать, детка, ты выглядишь измученной. Утро вечера мудренее. Иди, тебе надо отдохнуть. А к утру мы с тобой обе наберемся сил и все обсудим.

Полина поцеловала бабушку и, стараясь выглядеть бодрой, тихо вышла из ее спальни.

Лишь закрывшись в своей комнате, девушка могла дать волю слезам. Потом, немного успокоив себя молитвой, она легла в постель и скоро забылась глубоким сном без сновидений.

Проснулась Полина внезапно и, еще не открывая глаз, в одну секунду вспомнила все события прошедшего дня. В душе ее уже не было того смятения и отчаяния, которые владели ею накануне; она почти смирилась с горькой истиной, что ей не суждено познать в жизни счастье невероломной, разделенной любви. Вытеснив глубоко внутрь сознания свою собственную боль, Полина хотела думать теперь не о себе, а о других: тревожилась о здоровье бабушки, собиралась написать родственникам в Петербург и Кринички; в какой-то момент у нее даже мелькнула мысль предупредить Алексея Дуганова о намерении Худоярских прибрать к рукам его состояние.

Вспомнив философские рассуждения о том, что не все люди рождены для счастья и надо уметь быть сильнее собственных страстей, Полина почти успокоилась, и первым ее порывом было убедиться, что здоровье бабушки пошло на поправку. Она открыла глаза, подняла голову от подушки, посмотрела в окно, за которым разгоралось жаркое июльское утро, и уже хотела звать Дуню, как вдруг память подсказала ей одну подробность, заставившую девушку похолодеть. Отбросив простыню, Полина вскочила с кровати и лихорадочным движением вытащила из ящика секретера тетрадку, в которую уже два года записывала некоторые свои мысли и наблюдения. Здесь же она под особыми значками отмечала даты своих месячных. Она стала это делать с тех пор, как прочла в одной книге, написанной медиком, что регулярность месячных есть признак женского здоровья. До сих пор у Полины не было сбоев в этом отношении, теперь же она вдруг вспомнила, что месячные у нее должны были начаться еще три дня назад. И отметки в тетради это подтверждали.

Полина схватилась за голову. Неужели испытания еще не кончились и судьба до конца хочет наказать ее за безоглядную доверчивость любви?.. Девушка знала, что отсутствие месячных является одним из первых признаков беременности, но она слыхала и о том, что существуют какие-то известные знахаркам способы оборвать беременность, пока срок еще очень мал. Раньше Полина считала это грехом, теперь же готова была пойти на что угодно, лишь бы скрыть от людей свой позор. Никому, кроме бабушки, она не могла рассказать о своем отчаянном положении и просить совета и помощи. То, что накануне Анастасия Михайловна почувствовала себя лучше, позволяло Полине надеяться, что у бабушки хватит сил выслушать ее признания и подсказать выход.

Девушка поспешно умылась, надела утреннее платье и собралась идти к бабушке, как вдруг, деликатно постучав, в комнату вошла Дуня и с порога запричитала:

— Барышня уже оделись? Что ж меня-то не позвали? А барыне-то нашей, бабушке вашей, худо стало с самого утра. Анисья ее травами поила, да толку мало. Ой, что ж с нами будет, ежели Анастасия Михайловна совсем сляжет! Она-то барыня добрая, справедливая, таких поди найди…

— Бабушке плохо?.. — испуганно вскрикнула Полина и, отстранив причитающую Дуню, кинулась к спальне Анастасии Михайловны.

В один миг рухнула надежда искать помощи и совета у бабушки. Теперь, когда не только здоровье, но и сама жизнь Анастасии Михайловны оказалась в опасности, нельзя было отягощать ее душу новыми горестями. Сознавая это, Полина лихорадочно пыталась найти выход, и в те несколько секунд, пока она шла от своей комнаты к бабушкиной, в голове у нее простучало: «Василиса»! Да, Василиса была знахаркой, повитухой и знала толк в женских делах. Кто же, как не она, мог помочь? Полина вспомнила, что до сих пор хранит московский адрес Василисы, и решила ехать к лекарке при первой же возможности, едва здоровье бабушки позволит.

Сегодня в голосе Анастасии Михайловны не было той бодрости, что накануне, когда она, успокаивая внучку, советовала ей отдохнуть и отложить все размышления до завтра. Теперь же бабушка, задыхаясь, жаловалась, что сердце у нее болит и стучит с перебоями.

— Не очень-то мне помогли травы, которые собирают местные травницы, — говорила она, судорожно сглатывая слова. — Тут более сильное лекарство надо — то, которое мне доктор Тихорский прописал. Но оно у меня уже закончилось, а за новым надо ехать в Москву, там его готовят в аптеке Шмидта. Возьми рецепт у меня в шкафу, в верхнем ящике. Отдай Ермолаю, пусть едет в Москву и найдет аптеку, которую держит Франц Иванович Шмидт. Там, на рецепте, и адрес записан. Объясни Ермолаю что к чему. Пусть берет себе в попутчики Нила — тот грамоте знает.

Решение пришло к Полине мгновенно, и она, присев перед бабушкиной кроватью, воскликнула:

— Да зачем же Ермолая с Нилом посылать? А вдруг они там что напутают? Лучше я сама поеду! Я-то уж точно ни в чем не ошибусь. А заодно и с Василисой повидаюсь — может, она тоже даст совет, как тебя лечить.

— Нет, на твой отъезд я не согласна! — запротестовала бабушка. — Если ты уедешь, я еще больше буду волноваться.

— Да какие тут причины для волнения? Я же не на край света еду, до Москвы сорок верст, за день и управимся.

— И не сорок, а все пятьдесят. Сегодня к вечеру только и доедете. Да и как мне тебя отпускать одну?

— Почему ж одну, меня-то Ермолай повезет, а он человек надежный и крепкий. А чтобы тебе было спокойней, еще и Дуняшу с собою возьму. Если за один день не управимся, если лекарство не сразу будет готово, то переночуем на нашей квартире, а завтра — в обратный путь.

Учитывая, что поездки в Москву были нередки, Анастасия Михайловна уже несколько лет снимала там маленькую квартиру на втором этаже доходного дома, и сейчас ей в самом деле было спокойней оттого, что внучке со слугами не придется искать ночлег в городе.

Убедив бабушку в необходимости своей поездки, Полина спешно кинулась собираться. Через полчаса она уже сидела в дорожной карете, подгоняя Дуню, загружавшую в карету узлы с домашней снедью. На облучке важно восседал Ермолай, который всегда был рад поездкам в большой город.

Полина тоже любила перемены, связанные с дорогой, но в этот раз для нее не существовало интересных пейзажей и прочих дорожных впечатлений. Она не слышала ни Дуниной болтовни, ни протяжных песен, которые имел обыкновение напевать в дороге Ермолай. Полностью уйдя в себя, в свои мысли и переживания, девушка угрюмо молчала, словно отгородившись от всего мира.

В Москву прибыли около четырех часов пополудни. Скоро карета уже стояла у подъезда доходного дома, в котором еще при жизни Дениса Андреевича супруги Томские сняли квартиру.

Даже Ермолай и Дуня устали от долгой поездки и летнего зноя, но барышня, казалось, совершенно не замечала дорожных трудностей и неудобств, потому что сразу же, не присев, а лишь осушив залпом стакан воды, решила отправиться по делам. Дуня уговаривала ее хоть немного отдохнуть с дороги, но барышня тут же ее оборвала: